Доброй ночи, мистер Фортис

Завтрак, как всегда, прошел в молчании. Адам вяло ковырял ложкой овсянку, отец быстро и сосредоточенно жевал. На краю стола ждала своей минуты свежая газета. Чарльз Фортис был одним из немногих в гетто, кто выписывал прессу. Адам смотрел на заголовки, повернутые к нему вверх ногами, обводя взглядом псевдоготический шрифт. Тянул время, прежде чем посмотреть на отца. Отец выглядел моложе, чем Адам в свои двадцать четыре: округлый подбородок, большие наивные глаза, веснушки на скулах. В жилете и галстуке он походил на ребенка, изображающего взрослого. Может, поэтому у него появилась забавная привычка надувать щеки. У постороннего человека этот круглолицый малыш вызвал бы смех, но Адама затошнило от страха, стоило ему представить, как отец надуется, выслушав его просьбу. — Сэр... Под взглядом голубых кукольных глаз у Адама перехватило дыхание, но он продолжил, пряча задрожавшие руки под столом. — Сэр... Мне нужно немного времени. Гладкий лоб отца пересекла морщина, и Адам сжался, ожидая отповеди. Но мистер Фортис неожиданно спросил спокойным тоном: — Сколько? — Немного. Два месяца. — Немного, — повторил отец, аккуратно складывая салфетку. — Два месяца... Разумеется, для тебя это немного. Ты же их не заработал. Щеки у Адама горели, словно от пощечин. Отец никогда не поднимал на него руку, но он охотно поменялся бы местами со своим бывшим одноклассником Микки, которого поколачивал папаша, порой до синяков. Отец сделал паузу, давая ему возможность почувствовать угрызения совести за свою просьбу. И только потом спросил: — Зачем тебе время? Этого вопроса Адам опасался больше всего. Он постарался не встречаться с ним глазами, чувствуя, как взгляд отца впился в его лицо. — Я должен... — Кому? — Карверу. Отец удивленно приоткрыл рот, совсем как изумленный ребенок. — Часовому? Что за дела у тебя с ним? Адам съежился сильнее под его взглядом. Чарльз Фортис смотрел на белобрысую макушку и поникшие плечи сидящего напротив парня, и ему хотелось ударить зарвавшегося мальчишку, дать выход слепой ярости, с которой он боролся с того самого дня, как Алисия сказала ему о ребенке. Надо было заставить ее сделать аборт. Чарльз говорил, что щенок им ни к чему, но жена так ныла, что он предпочел оставить ее в покое. В итоге Алисия умерла почти сразу после рождения этого ублюдка, а он вынужден до сих пор жить с великовозрастным, ни на что не способным идиотом. Какое-то время он надеялся, что сын пошел в него, и можно будет вырастить хорошего помощника. Но Адам год от года становился все более похожим на бестолковую Алисию. Жена была способна спустить все время на какую-нибудь ерунду типа благотворительности, а потом приходила просить еще. Однажды Чарльз не давал ей времени до тех пор, пока на ее таймере не осталось пять секунд. Алисия ползала у него в ногах, рыдала и умоляла, а потом несколько недель была как шелковая. Она и умерла как транжира — попала под машину, не смотрела по сторонам, дура. На таймере у нее оставалась почти неделя: шла внести взнос за квартиру. Чарльзу пришлось сделать это самостоятельно и еще потратиться на похороны. Адам был точь-в-точь как Алисия: слишком ленивый и мечтательный, неспособный к точным наукам. Чарльза бесило то, что сын не может понять и полюбить магию цифр, сам он с ловкостью жонглировал крупными суммами, и ему это нравилось. Но, похоже, Адам, как и его мамочка, способен был только тратить. В отличие от Чарльза, мгновенно просчитавшего свою выгоду в этой ситуации. Содержание Адама обошлось ему в немаленькую сумму, никто не мог упрекнуть его, что он не был заботливым: питание, одежда, хорошая школа. Мистер Фортис даже устроил сына на работу, но тот сразу же запутался в документах и был уволен через неделю. С тех пор Адам жил только за счет Чарльза, и тот подозревал, что, когда сыну исполнится двадцать пять, придется давать ему время просто для того, чтобы тот не умер. Эта мысль невыносимо раздражала. А теперь появилась возможность избавиться от лишних трат. Может, кому-то другому это показалось бы ужасным, но Чарльз вложил в Адама так много — и не получил ничего. Следовало признать: сын был неудачной инвестицией. Так и не дождавшись ответа, он заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал мягко и убедительно: — Без сомнения, долг — это святое. По тому, как человек обращается со своими долгами, можно судить о его честности и порядочности. А репутация, мой мальчик, дорогого стоит. Теперь он полностью завладел вниманием Адама. Тот смотрел на него так жадно, будто ожидал, что минуты будут падать у отца изо рта, словно старинные монеты. Мистер Фортис удовлетворенно улыбнулся: — Именно поэтому я не дам тебе ни одной секунды. Ты впутался в это дело, ты сам из него и выпутаешься. Паника в глазах мальчишки наполнила его удовлетворением. — Но сэр... У меня нет времени, вы же знаете... Два месяца... Даже если меня возьмут на работу, я не успею собрать столько, чтобы отдать долг. — Об этом надо было думать раньше, мальчик мой. Отец смотрел на него с тщательно выверенным сочувствием. — Мне жаль, Адам. Но тебе пора научиться нести ответственность. Ты уже взрослый. Он поднялся и, выходя из кухни, добавил: — В конце концов, что они могут тебе сделать? Ведь твои часы еще даже не пошли. Адам подумал, что, будь у него тот треклятый год, отец отнесся бы к его проблемам с большим вниманием. По дороге к бару он думал, где достать время. Самое простое - занять, но кредит ему не дадут, а отец помочь отказался. Больше всего надежды было на Микки — того самого Микки, с которым они когда-то вместе ходили в школу. Тот неслабо поднялся, часовые его ценили, даже Карвер, и времени у него было полно. Особенно после того, как умер его папаша: обнулили, когда возвращался вечером из паба. Но Микки ясно дал понять, что на него Малыш может не рассчитывать. Ни на него, ни на кого другого из часовых. — Ты облажался, парень. А у нас каждый за себя. Если Карвер узнает, что я тебе помог, он даст мне пинка под зад. От безысходности Адам даже задумывался о том, чтобы найти жирдяя, к которому Карвер послал его тогда за долгом. Он был такой рыхлый и неповоротливый, что Малыш совсем расслабился и наивно поверил, что толстяк идет в спальню за деньгами. А потом тупо смотрел на открытую балконную дверь и пожарную лестницу, думая только: ему, Малышу, пиздец. Он ожидал всего, но не того, что Карвер поставит на счетчик его самого. В поисках времени он обошел всех, кого мог. Даже навестил бывшую подружку. За год Рози из застенчивой простушки превратилась в красивую девушку и вышла замуж. Ее супруг вкалывал по две смены на заводе и жену обожал. Адам надеялся, что ему что-то перепадет, но Рози участливо выслушала его и покачала головой на просьбу о времени. — Прости, Адам, но я ничем не могу помочь. Мы с Тони подумываем завести ребенка. На прощание она утешительно погладила его по щеке. — Все обойдется, вот увидишь. Глядя в ее безмятежные красивые глаза, Адам понял: ей насрать, что с ним будет. Она вычеркнула его из своей жизни и забудет о его визите сразу же, как закроет за ним дверь. Адам брел по Дейтону, чувствуя, что готов разрыдаться от страха и отчаяния. Карвер дал ему неделю на возврат долга. А значит, через три дня его не станет. Его часы еще не начали отмерять время, а он уже знает, каково это: когда отпущенный тебе срок истекает. Ему казалось, что он видит секунды и минуты, утекающие сквозь пальцы. И в этот момент в Дейтоне не было человека, более одинокого. На другом конце Дейтона мистер Фортис выходит из автобуса, довольно улыбаясь. Удачный день, удачная сделка. Еще одно маленькое пополнение его счета. Он будто невзначай касается груди, чтобы ощутить твердость временной капсулы во внутреннем кармане. Носить с собой столько времени не самая удачная идея, но сейчас особый случай. Эта сумма может потребоваться ему в любой момент. Чарльз не любит транжирить время, но ожидающие его траты приятны. Перед тем, как вернуться домой, он заходит еще в одно место, чтобы обсудить необходимые вопросы, и уходит он оттуда вполне удовлетворенным, унося с собой буклет. Дома можно будет рассмотреть все еще раз и принять окончательное решение. Торопиться некуда, у него есть пара дней. Дома Чарльз переодевается и идет на кухню. В холодильнике еще осталась отличная телячья вырезка, и до прихода Адама надо приготовить ужин. Насвистывая, он принимается за дело. Адам услышал это довольное мурлыканье сразу, как переступил порог. Отец выглянул из кухни и приветственно помахал рукой. — Ты вовремя! У нас сегодня жаркое. В фартуке отец показался Адаму похожим на доброго гномика. Доброго гномика с большим ножом. При взгляде на сияющее щекастое личико знакомо затошнило от страха. Отец никогда не был внимательным без причины. Когда он заставлял Адама расстаться с Рози, то светился от доброты и сердечности, убеждая, что это ради блага сына, слишком несамостоятельного, чтобы ухаживать за девушкой и тратить на это время своего отца. — Ну же, марш мыть руки — и за стол. Малыш послушно свернул в свою комнату. Проходя мимо комнаты отца, через приоткрытую дверь он заметил висящий на дверце шкафа костюм и тут же — плащ на плечиках, карман которого оттягивался, очерчивая прямоугольный предмет. Он не должен был заходить в комнату отца, одна мысль об этом ужасала. Но карман отцовского плаща манил его, гипнотизировал. Адам уже знал, что за предмет привлек его внимание. Отец никогда не носил много времени на таймере, предпочитая припрятывать капсулы. Адам словно видел со стороны, как его руки достают капсулу. Он не знал, зачем делает это, и на самом деле не хотел ни видеть ее, ни касаться. Но тело действовало против его воли. Занятый этой борьбой, он не сразу осознал, какое количество времени видит на счетчике. Два месяца. Ровно два месяца. Адам смотрел на зеленые цифры, и страх, взращенный в нем отцом, исчезал. Его место занимала глупая радость. Обиды, которые копились годами, ушли за секунду. Но тут же Адам заметил в кармане еще что-то. Тонкую книжицу. На черной обложке — скромная надпись «Харпер и Харпер. Ритуальные услуги». В Дейтоне было мало похоронных служб, они не нужны. Люди могут жить вечно, а тех, что все-таки умирают, чаще всего хоронят за муниципальный счет. Но от несчастных случаев никто не застрахован, и пара контор все же существовали. Рекламный буклет был отпечатан на плотной глянцевой бумаге и плохо открывался. Тем не менее, несколько уголков в нем загнули. Адам открыл одну страницу. Он никогда раньше не сталкивался с похоронной атрибутикой, но изображенный на фото гроб назвал бы стильным: черного цвета, с серой отделкой. Прямо под ценой (один месяц, слишком много для таких целей) знакомым почерком было написано: Адам Фредерик Фортис 24 года 5 футов 9 дюймов 192 фунта Надпись: «Любимому сыну от любящего отца» Это все равно что увидеть свою могилу. В этот момент Адаму хочется кричать: «я еще здесь, я жив!» Все это время он не понимал, почему никто не помог ему: ни отец, ни Рози, ни Микки. Вот и ответ: для них он покойник. Его вычеркнули из жизни и похоронили. Через три дня его не станет, словно Адам Фредерик Фортис никогда и не существовал. Отец, как всегда, все решил за него. Все уже выбрано и оплачено. Месяц — на гроб, месяц — на похороны и непредвиденные расходы. Отец любил повторять, что у предусмотрительного человека все должно быть просчитано на несколько шагов вперед. А Адам, как всегда, поставлен перед фактом. Странно, раньше его пугала неизвестность, а теперь он знает, чем закончится его история — и эта определенность страшит его гораздо больше. Это неправильно, говорит кто-то внутри него. Кто-то более решительный и смелый, чем он сам. Отец всегда делал за меня выбор. Пора сделать выбор за него. Гнев, горечь и обида смешались в нем. Такой коктейль чувств для Адама внове, и это дорого стоит. Он понимает: если позволить гневу угаснуть, он смирится, как животное на бойне. Отец так долго хотел, чтобы он стал самостоятельным. Он им станет. Иногда мистер Фортис страдал бессонницей, поэтому держал пузырек со снотворным на прикроватном столике. Прежде, чем выйти из комнаты отца, Адам вытряхнул на ладонь пару таблеток. Сегодня Чарльз счастлив и чувствует приятную усталость, сулящую крепкий здоровый сон, поэтому решает не принимать снотворное. После ужина, лежа в постели, он еще раз просматривает каталог. Да, пожалуй, эта модель лучше всего. Скромно, со вкусом и никто не обвинит его в том, что он пожалел время на последнее пристанище для сына. Если Адама не сильно изуродуют, можно будет держать гроб открытым. Сын заглядывает к нему перед сном, и мистер Фортис прикрывает брошюру краем одеяла. — Доброй ночи, сэр. — Доброй ночи, Адам. Сын, напротив, вымотан настолько, что плечи безвольно поникли. Чарльз смотрит, как он, шаркая, идет в свою комнату. Ее потом можно будет переделать в кабинет, освещение там хорошее. Глаза начинают неудержимо слипаться, Чарльз засыпает, не дочитав описание модели номер 20. Полчаса спустя дверь в его комнату открывается, Адам, крадучись, подходит к постели и прислушивается к дыханию отца. Под действием снотворного тот спит крепко и безмятежно. Он не чувствует ни прикосновения теплой руки, ни касания холодного металла. Пока время уходит в капсулу, Адам не отрывает взгляд от лица отца и держит того за руку. Краем глаза он видит, что на отцовском таймере осталось несколько секунд. На мгновение замирает одинокая единичка, и ладонь в его руке дергается. Адам смотрит во все глаза, но никаких изменений не видит. Отец все так же безмятежен, словно спит и не подозревает, что для него все кончено. Но не для Адама. Так много нужно сделать: инсценировать ограбление, вызвать полицию, забрать время, оставшееся в наследство. Часть можно будет вернуть Карверу, что-то - заплатить следователю. И останется еще достаточно, чтобы потратить на себя. Возможно, потом он вернется к часовым. Только называть себя Малышом уже не позволит. Взламывая замок на оконной решетке, Фортис мысленно переживает последние минуты. И жалеет, что пришлось воспользоваться капсулой. Он с радостью принял бы прощальный подарок отца лично.