Жанна д"Арк

Все начинается не с чашек-овечек, не с веселой болтовни и, конечно, не с дурацкого любовного письма. Все начинается со сбившегося коврика у двери. В один прекрасный день, вернувшись из Академии, Вакаба спотыкается об этот коврик и, нагруженная покупками, некоторое время опасно балансирует. Сайондзи, не на шутку встревоженный, вскакивает и пытается поддержать ее, но запинается о тот же проклятый коврик. В результате они падают; его рука неведомо как оказывается у нее на груди, и Вакаба, моргнув, пунцово краснеет. Что удивительно, моментально подорвавшийся Сайондзи краснеет тоже. Сам по себе этот случай ничего не значит — не больше, чем недавний случай, когда Сайондзи в порыве благодарности схватил Вакабу за руки. Упали и упали; хорошо, что ничего не сломали и не разбили, и что никто не прибежал на шум. Но с того дня Сайондзи начинает смотреть на Вакабу иначе. До этого он называл ее Жанной д’Арк и интересовался происходящим в Академии; теперь все больше молчит, а если и спрашивает, то о самой Вакабе. Почему ей нравятся чашки-овечки, где она родилась, что за судьба свела ее с Тэндзё Утэной — Сайондзи интересует все. Об Утэне Вакаба рассказывает ему с некоторой опаской. Она знает, что Сайондзи не нравится ее лучшая подруга, и это неудивительно. Они слишком похожи, к обоим Вакабу тянет будто магнитом. Они оба неравнодушны к Химэмии Анфи. Впрочем, о Химэмии речь не заходит. Это одновременно удивляет и радует Вакабу. Расслабившись, она рассказывает, как называла Утэну своим «парнем», естественно, в шутку, и как готовила ей завтраки, и как однажды едва не облила водой Кирю Тогу, который покусился на ее драгоценную подругу. Тут Сайондзи неожиданно оживляется. — Тебе он нравится? — Кто? — Вакаба недоуменно приподнимает брови. — Кирю Тога. — Что ты, — Вакаба морщится. — Он первый плейбой Академии. Не люблю мужчин такого типа. — А каких любишь? — со свойственной ему прямотой настаивает Сайондзи. Вакаба краснеет и что-то неразборчиво лепечет в ответ. Потом торопливо поднимается и выпаливает ложь о некоем чрезвычайно важном деле. Сайондзи не сводит с нее взгляда. «Прости», — Вакаба вылетает за дверь. Сердце бьется как сумасшедшее, и, странная мысль, насколько же легче сказать кому-то, что ты его ненавидишь, чем признаться в любви. Может, потому она и решила написать письмо… А Сайондзи о том письме не помнит. Если б помнил — не спрашивал бы. Когда поздним вечером Вакаба возвращается в комнату, Сайондзи уже спит. Или делает вид, что спит; проворочавшись половину ночи, в конце концов она одевается и выходит на улицу. Как назло, сегодня выходной, а Утэна уехала куда-то с загадочным братом Химэмии, и к ней не пойдешь. Можно было бы провести день где-нибудь еще, но вечно убегать не получится. Вакаба великолепно понимает это, а потому, набравшись решимости, разворачивается. Когда она заходит в комнату, немногочисленные вещи Сайондзи уже собраны. «Он вспомнил о моем письме, — возникает паническая догадка. — Тогда он назвал его глупым. Теперь он вспомнил и думает, что я тоже глупая». — Вакаба, — голос, окликнувший ее, звучит непривычно серьезно. Сайондзи кажется более сосредоточенным, чем ранее, во времена славы, на особенно удачных для него тренировках. Вакаба хочет что-то сказать, оправдаться, извиниться неведомо за что… Но сердце бьется слишком быстро, и она не может ничего сказать. Просто смотрит. — Я больше не могу у тебя оставаться. «Я знала, что ты это скажешь». — Во-первых, потому, что, оставаясь здесь, я подвергаю тебя опасности. — Ты не… — она пытается возразить, как раньше, но Сайондзи поднимает руку, и Вакаба замолкает. — Во-вторых, меня исключили. Я могу восстановиться в Академии, но мне это больше не нужно. Есть много других учебных заведений, пусть обыкновенных, но не менее достойных. Я собираюсь поступить в одно из них. Вакаба сглатывает. Значит, дело не в письме. Просто, однажды сбившись со своего пути, Сайондзи теперь на него вернулся. Теперь он уйдет… и, конечно, забудет о ней. — В-третьих… я не могу жить с тобой под одной крышей, — голос Сайондзи неуловимо изменяется. — Ты — не Жанна д’Арк. Ты — Изольда. И моих сил не хватит, чтобы положить между нами меч. Вакаба не понимает. Изольда… какая еще Изольда? Сайондзи глубоко вдыхает и добавляет: — Я люблю тебя. *** — Жанна д’Арк была особенной женщиной, — задумчиво говорит Вакаба. — К чему это ты? — Утэна даже в свободные минутки не упускает шанса размяться. — Она совершила революцию, — Вакаба не спешит объяснять. — Но, знаешь… это не обязательно для того, чтобы стать особенной. Или свободной. — Ты сегодня странная, Вакаба, — Утэна прекращает разминку. — Я подумала, — Вакаба говорит быстро-быстро, будто боясь потерять мысль, — это ведь только от самого человека зависит, особенный он или нет. Мы все особенные. Просто некоторые пытаются замолчать это, спрятать, подстроиться под общий вкус. А другие… у других есть сила не бояться. Если найти в себе эту силу, независимо от обстоятельств, и возвращать ее, когда теряешь… Так и становятся особенными. Утэна смотрит с изумлением, а Вакаба прикусывает губу и заглядывает в собственный портфель. Поверх тетрадей и учебников там лежит письмо от Сайондзи — первое, но далеко не последнее. Он поступил в другую школу, не такую известную, как Академия, не такую элитную, и, кажется, растерял большую часть своих иллюзий. В его письмах — солнечное тепло вперемешку с плохими стихами, он жалуется на длительную разлуку, но даже не заикается о том, чтобы Вакаба перевелась. Или просто приехала. Она переведется и без его намеков. Здесь, в Академии, остается ее дорогая Утэна, но вместе с Утэной здесь остается и Химэмия Анфи. А она кажется уязвимой и одновременно опасной. Вакаба не в силах ей помочь. Этого не смог даже Сайондзи. Возможно, Утэна… — Я вот хотела спросить, — услышав голос своей лучшей подруги, Вакаба поднимает голову, — откуда у тебя эта заколка? Купила где-нибудь? — Что? — Вакаба рассеянно нащупывает деревянный листок в своих волосах; так женщины иногда трогают свои губы, уже зная, что найдут на них улыбку. — А, нет… Это подарок. Заколку ей прислал Сайондзи, вместе с письмом. Он сделал ее сам, купив лак на первую стипендию; «Выброси, если не понравится». — Если измениться самому, — задумчиво говорит Вакаба, — тогда можно изменить мир… Но я не знаю, можно ли изменить другого человека. Как затронуть струнки чужой души… Я не знаю. Я думала, что не умею. — Акио-сан рассказывал об Изольде, — ответ Утэны становится для Вакабы полнейшей неожиданностью. — О том, как она спасла Тристана, излечила его раны и дала ему пристанище. До того он был простым воякой, который думал только о сражениях и лелеял собственную славу. Но, встретив Изольду, совершенно изменился. В его жизни появился смысл. Акио-сан, — скулы Утэны розовеют едва заметно, так, что Вакаба сомневается, не мерещится ли это ей, — сказал, что каждый Тристан ищет свою Изольду. И мечтает о ней… не о Жанне д’Арк. Жанна не может дать смысл одному человеку, для нее это слишком мелко. Любопытно, что ты тоже заговорила об этом. Вакаба качает головой. Что бы кто ни говорил, она не считает себя Изольдой. И, конечно, она не Жанна д’Арк. Она не может совершить революцию или повести кого-то за собой; она отвечает только за себя. И с этого дня отказывается бояться. Навсегда.