Однажды (рабочее)

Если бы кто-то сказал Анне Валериус, что в попытках её спасти объединились Карл, Гэбриел и Владислав, она бы очень удивилась. Она сейчас сама бы смогла спасти себя от кого угодно, но вот от самой себя спасенья не было. Всё, что она делала, было совершенно неправильным с точки зрения того, как её воспитывали, но у неё не было сил противиться. Мэй утащила её ещё дальше, за тысячи километров от места развития событий, а этот путь занял у них всего лишь пять минут по ощущениям и два дня в реальности. Теперь она сидела на песчаном берегу, наблюдала потрясающей красоты закат и удивлялась, что где-то на земле есть место, где зимой яркое солнце, нестерпимая жара и тёплое море. Здесь ели странные, очень острые блюда и диковинные фрукты. В окрестностях не было ни одной католической церкви. Да ладно католической, вообще ни одной христианской церкви. Зато на каждом шагу встречались статуи Будды. Люди, посвятившие свою жизнь служению ему, носили странные оранжевые одежды на одно плечо. Она могла бы поклясться, что, как минимум, двое из встреченных ею, поняли, что она собой представляет, но не убежали и не напали, а она вдруг ощутила их непонимание и… жалость? Они жалели её? Когда она спросила об этом Мэй, та только пожала плечами: — Согласно их религии, после смерти человека ожидает бесконечное число перерождений, и только после того, как ты достигнешь просветления — нирваны — ты сможешь разомкнуть это бесконечное колесо и выйти из него. Для них земная жизнь и есть наказание, как для вас — чистилище. Ты умерла, но не переродилась, и по их пониманию, путь этот отныне закрыт для тебя, ты наказана навечно. Поэтому — да, вполне естественно, они не понимают, как можно выбрать посмертное существование, и испытывают жалость, поскольку предполагают, что выбора у тебя не было. — У меня его и правда не было. Ты как-то забыла поинтересоваться моим мнением. — Интересно, сколько времени пройдёт перед тем, как ты перестанешь пытаться из-за этого со мной ссориться. Анна не собиралась прекращать ссориться, но с ужасом сознавала, что делает это в последнее время по привычке и для очистки совести. Самое ужасное, что это начинало ей нравиться. Её сила, её ловкость, способность к регенерации. То, как легко и быстро они оказались за полмира от её дома. Ей нравилось море, нравилась жара, нравились ананасы, нравились местные, у которых в глазах не было тоски и обречённости. Она училась справляться с бушующим вокруг неё морем чужих эмоций, но у неё оставалась по-прежнему одна и самая главная проблема. Еда. Мэй Лин Аои неоднократно подкармливала её своей собственной кровью, перед тем, как Анна наконец смирилась, а по-настоящему просто не удержалась, и опрокинула в себя предложенный стакан человеческой. Но чужая нацеженная в стакан кровь тоже была не панацеей. Голод давал о себе знать, зверь внутри тревожно начинал принюхиваться, как только чуял кровь, стук чужих сердец, гоняющих по венам такую тёплую и желанную кровь, завораживал, вводил в транс, манил сделать то, после чего она уже не сможет оправдаться перед Господом. Принцесса с тоской думала о том, что рано или поздно что-нибудь случится, и стакана не окажется рядом, чтобы утолить её голод. Понимала это и Мэй. Когда один раз Анна пришла домой после бессмысленного шатания по безлюдным окрестностям, в гостиной ждал человек. Она вылетела из этой комнаты как ошпаренная, но в коридоре тонкие пальцы, наделённые нечеловеческой силой, поймали её за предплечье. Мэй кивнула в сторону двери. — Ты ведь не думала, что в стакане она появляется сама по себе? Анна только головой замотала в отчаянии и гневе. — Пойдём, тебе придётся это сделать, рано или поздно. — Я ни за что… Я не смогу… — Пойдём, он ведь сам не против, а я прослежу, чтобы ты его не убила случайно. — Я не знаю, что ты ему внушила, но уверена, что едва ли он согласился по собственной воле. Мэй серебристо рассмеялась: — Согласился, ещё как согласился. Он об этом даже умолял. Анна скривилась. — Поселения старого клана цимисхов, как правило, имело в своём распоряжении парочку деревень, которые сами охотно представляли им кровавую жертву в обмен на защиту и другие услуги. Стоит отметить, что и сами сородичи не зарывались, никогда не забирали первенцов, не забирали несколько детей из одной семьи… — Какое поразительное великодушие, — с издёвкой заметила Анна. — Не совсем. Они ведь убивали часть своих жертв, а часть пускали… на эксперименты. Я куда великодушнее, он уйдёт отсюда целый и невредимый, просто с некоторой… недостачей крови. — Что ты предложила ему за это? — хмуро поинтересовалась Анна. — Формулировка в корне неверна. Что он сам попросил за это. Я говорила: метаморфозы — это не только муки. Это сращиваемые кости, сплетаемые нервные соединения… Как много человек готов отдать, чтобы снова встать на неслушающиеся ноги? — Он что… инвалид? — с ужасом спросила Анна. — Он? Нет. Но у него есть родственники. — И ты лечишь людей в обмен на… — принцесса запнулась. — Случалось. Но обычно я просто питаюсь, когда мне этого хочется, не предлагая ничего взамен, но и помогаю, когда мне кажется это нужным, ничего взамен не требуя. — А в этот раз решила соблюсти традицию? — Анна привалилась к стене, чувствуя неприятную слабость в коленях. — Я — нет. Ты. Принцесса в ужасе молчала. — Ты пойдёшь туда. Ты поужинаешь. Сама. Ты оплатишь свой ужин. Тоже сама. А я просто буду рядом, если ты вдруг не справишься. Ты ведь хотела помогать людям? Так помоги, мы это можем. И возьми за это плату. Анна сползла по стене и закрыла лицо руками. Совсем недавно ей казалось, что всё налаживается? Господи, как она ошибалась. Вечером того же дня она, обессиленная сидела на ступеньках и смотрела в небо. От произошедшего её до сих пор трясло. Какая-то часть её была в ужасе от сделанного, но другая… Господи прости, анализировала произошедшее?! Холодное отстранённое сознание беспристрастно подсказывало, что она повторит это снова и снова, пока не перестанет нуждаться в Мэй, которая выполнила своё обещание, не позволив своей подопечной иссушить человека досуха, вмешалась, когда зверь полностью поглотил сознание принцессы. С искусством метаморфоз тоже было не всё так просто. Исправить можно лишь то, что знаешь, как исправить. У самой неё тоже не получилось. Когда всё закончилось, Анна унеслась от Мэй с воплем «Да я больше никогда!», но в глубине души знала, что это ложь. Она сделает это снова и снова. Будет говорить себе, что это её способ помогать людям, но не сможет убедить себя в этом, потому что это неправда. Правда была в том, что Анне Валериус пришлась по вкусу эта сила и это место. В конце концов, разве справедливо то, что до своей смерти она толком и не жила? Что она видела кроме Васерии? Обо всём этом она размышляла глядя в небо под звуки перебираемых на гитаре струн. Её брат в ночи, как называла его Мэй, любил музыку и музыкальные инструменты, особую тягу питая к струнным. Играл он, правда, какие-то странные рваные ритмы, аналогов которым Анна никогда не слышала раньше. «Интересно, откуда родом он сам», — подумала принцесса, глядя в широкую спину сидящего на камне мужчины. — Ты когда-нибудь прекратишь сидеть с таким видом, будто тебя лайм сожрать заставили? — хмуро поинтересовался почувствовавший взгляд Гархольд, откладывая в сторону инструмент и поворачиваясь к принцессе. — Ты ревнуешь. И завидуешь. Я это чувствовала, — отрешённо и невпопад отозвалась принцесса. — Почему? Молчание было таким затяжным, что она уже не ожидала услышать ответ на свой вопрос, но в конце концов накопившееся в нём за это время раздражение и досада взяли верх. — Потому что после того, как чёртову мисс Совершенство Беллу поглотила Изнанка, я надеялся, что мы останемся одни. Что мне не нужно будет ни с кем делиться. В крайнем случае, появится кто-то, кто будет идти следом за мной. Но появилась ты. Талантливая такая, на Беллу внешне похожая. И искусство метаморфоз тебе даётся. И Бездну Мэй тебе показала. И, что ещё обиднее, Бездна тебя приняла. А я, как обычно, остался на краю. Не первый по важности, чтобы со мной возиться, но и не последний, чтобы я просто мог уйти, поняв, что мне ловить здесь нечего. — Ты хочешь уйти? — удивилась Анна. — Нет. Я не хочу уходить. Но я хочу оставаться… не так, — Гархольду не всегда удавалось хорошо выражать свои мысли. Он делал вид, что это не родной язык ему мешает, но по-настоящему, он и на родном то вряд ли смог бы выразить всё то, что чувствовал. — У тебя с ней… что-то было? — аккуратно поинтересовалась принцесса. — Смотря что считать чем-то, — буркнул Гархольд. В тёплом воздухе повисло молчание. — По стандартному сценарию, сейчас должна была быть твоя реплика, что ты ничего такого не хотела, об этом не просила, и вообще, считаешь это чёртовым проклятием. Но, видишь ли, тем, мать его, обиднее. Потому что я — хотел. И чтобы там тебе не вещали с пафосом твои унылые тупорылые монахи про отсутствие у нас души, но она у меня есть. И на ней сейчас… мразотно, — Гархольд периодически выражался так, как у Валериусов конюхи выражаться стеснялись, что намекало на то, что едва ли он является отпрыском какого-либо аристократического рода, но что, по мнению Анны, придавало его речи какую-то искренность. Они впервые говорили друг с другом больше пары минут. Если бы это были просто слова, принцесса бы дала ему жёсткую отповедь и ушла. Но она до этого успевала хоть мельком, но ощутить его чувства. И монстроподобный мужчина, которому она ростом даже до плеча толком не доставала, казался обиженным ребёнком. Поэтому она просто пожала плечами: — Хотел уметь пользоваться Изнанкой? Но я тоже не умею. Мэй просто показала её мне. — И она не отторгла тебя, а значит, ты научишься, — мрачно отозвался Гархольд, перекидывая длинную прядь чёрных жёстких волос себе за плечо. — Как научишься метаморфозам. — А ты разве не умеешь? — удивлённо спросила Анна. — Умею. Но хреново. Себя я ещё могу во что-то превратить, как видишь, хотя иногда это занимает много времени. А других мне вообще лучше не трогать, если только я кого-то покалечить не хочу. А тема доппельгангеров или предметов интерьера… Вообще за гранью моего понимания, — неохотно признался собеседник. — Предметов интерьера? — не поняла принцесса. — Не видела ещё, как Мэй превращается в статуэтку или вазу какую-нибудь? — Н-нет… Я даже не знала, что так можно. А твой внешний вид… — Анна запнулась. — Я сам такой выбрал. По-моему, чертовски стильно. Цыганская принцесса предпочла не комментировать понятия Гархольда о стиле, в конце концов, они в первый раз общаются нормально. В принципе, если не смотреть в эти тёмно-красные глаза, то с закрытым ртом он мог бы сойти просто за… ну очень крупного и накачанного мужчину со странной причёской. Молчание снова затянулось. — Но у тебя же наверняка есть какая-то… сильная сторона. Что-то, что ты хорошо умеешь делать, — наконец робко сказала Анна. — Драться хорошо умею. Но это я и при жизни умел. Ну и путь воздуха… Но тут местами тоже не всегда хорошо выходит. — В смысле? — Ну вот смотри, я могу передвигаться с огромной скоростью. — И? — Но на огромной скорости намного труднее маневрировать. То есть, на открытом пространстве мне нету равных, но если я так попробую разогнаться идя по коридору в комнату… То войду я в неё вместе с дверью. — Был прецедент? — Анна не выдержала и хихикнула. — И не один, — признался Гархольд. — Но это же вряд ли всё, что ты умеешь? — Не всё, — собеседник приосанился. — Я могу слиться с воздухом. Проникнуть в замочную скважину. Стать невидимым. Наслать ветер. Могу летать. — Ну летать многие могут, — Анна вспомнила невест Дракулы, парящих в небе. — Прям вот так летать могут? — ехидно поинтересовался Гархольд и, внезапно, оттолкнувшись двумя ногами взмыл и завис в воздухе. Анна почувствовала себя обескураженной. Её собеседник не принял звериного обличья, у него не было крыльев, он просто висел в воздухе, а затем откинулся назад, будто бы вальяжно развалившись в невидимом кресле. — Нет, так не могут, — только и смогла вымолвить принцесса. Гархольд, жутко довольный произведённым впечатлением, снова спустился на землю и сел рядом. Её детское изумление приятно прошлось кошачьими лапками по его самолюбию, и ему внезапно начало казаться, что девчонка не так уж плоха. Ну научится она шарахаться по Бездне, и что? Может, наоборот, когда научится, Аои наконец перестанет постоянно с ней возиться. А если научить её развлекаться, то, может, и компания станет куда приятнее. Белла всегда была высокомерна и заносчива, подчёркивая свою исключительность, чем бесила жутко, а эта… просто выросла среди религиозных фанатиков, а так она в целом даже и нормальная. К слову о развлечениях… — Ты в покер играешь? — поинтересовался Гархольд. — Во что?.. — не поняла Анна. — Ну, в карты. Карты относились к азартной игре и были развлечением, не принятым в семье Валериусов. Но признаваться в этом почему-то не хотелось, поэтому принцесса ответила: — Я в шахматы играю. — Херня полная, — вынес вердикт шахматам Гархольд. — Пошли, я научу тебя нормальным играм. Анна усилием воли подавила в себе желание высказаться и относительно подбора слов, и относительно так называемых «нормальных» игр, но удержалась, уж очень не хотелось рушить этот хрупкий мостик общения, возникший между ними. Что ни говори, а ей было одиноко. Одиноко здесь, на краю земли, где никто кроме Мэй и Гархольда не говорил на её языке. А ещё ей нужно было отвлечься. Отвлечься от всех этих мыслей о себе, отце, брате, Владиславе, Гэбриеле… Её воображение слышало их голоса, знало, что бы они ей сказали, если бы узнали. Присутствие Гархольда заставляло голоса заткнуться.