***
Как то незаметно пролетело лето. На смену жарким солнечным дням на побережье медленно наползала осень. Пронизывающие ветры, мелкие, просачивающиеся во все щели, дожди, серые тяжелые тучи, которые гнали перед собой высокие волны, пришли в Сторибрук в середине октября. Эмма с сыном уже несколько месяцев жили в маленьком домике на границе леса и залива. С приходом осени ее взгляд все чаще обращался к окнам, из которых был виден вдалеке причал и маленький, словно игрушечный кораблик, который яростно раскачивался на волнах. С каждым днем девушка все больше задавалась вопросом, как мог Киллиан жить на холодном сыром корабле. Даже его команда, не выдержав, в конце концов, поселилась в небольшом общежитии вместе с бригадой бывших гномов. Только один капитан упрямо не желал покидать свой любимый корабль и остался среди сырых от постоянных дождей деревянных стен, кутаясь в теплый, купленный для него Эммой свитер. Ни Крюк, ни его корабль не привыкли к промозглой осени в этой части Америки. Спать в каюте было холодно, не было ни камина, ни электричества, она не представляла, как кто-то мог выжить в таких условиях. Сегодня был шторм, она видела как Крюк и его команда готовили корабль к надвигающемуся ненастью, и сейчас затаив дыхание наблюдала, как деревянный корабль кидает из стороны в сторону. Она видела, как суетливо передвигаются по кораблю маленькие темные точки людей, и гадала, которая из них Крюк. Единственное, что мешало ей сорваться и броситься к причалу это ее сын, которого надо было отвезти в школу. А потом она поедет к нему и не важно, что Киллиан снова будет ругаться и кричать, что ей не место на корабле во время шторма. Она не боялась перекидывающихся через борт корабля волн, пронизывающего ветра и дождя. После того, как она в отчаяние бросилась в бушующие черные воды Неверленда, простым штормом ее было не напугать. Если уж она не могла помочь ему на корабле, то хотя бы хотела быть рядом. «Всегда», - кажется, именно это он шептал ей на ухо как-то ночью, и это «всегда» предполагало, что она будет с ним и во время шторма тоже. - Кажется, у тебя что-то горит, - голос Генри вернул ее к реальности. И действительно, стоило ей отвлечься от своих мыслей, как в нос сразу ударил неприятный запах гари. Она поспешила отставить сковороду с плиты и открыть окно, что бы запах хоть немного выветрился. - Ты ужасно готовишь, - усмехнулся мальчик. Эмма нарочито сердито посмотрела на мальчика из-за плеча, но увидев его веселую улыбку, не выдержала и рассмеялась. - Значит хлопья и тосты? – спросила она сына и, не дожидаясь ответа, начала насыпать в тарелку хлопья. Ее взгляд снова скользнул в окно. - Мам, может быть, уже хватит? Эмма озадаченно перевела взгляд на сына. - Ты же любишь хлопья? - Не об этом, - Генри внимательно смотрел на мать. – Ты думаешь, я не замечаю, как часто ты смотришь в окно? – Эмма замерла с тостами в руках и, казалось, затаила дыхание. – Не лучше ли будет, если он переедет к нам? Может быть, тогда ты станешь меньше нервничать и выглядывать в окно, в те дни, которые он не проводит у нас. И перестанешь сбегать ночами из дома, после того как я «засыпаю» - мальчик озорно улыбнулся. - Генри! – Эмма с удивлением и смущением посмотрела на сына. - Думала, что я не слышу, как ты уходишь за полночь и приходишь с рассветом, и не вижу как ты потом весь день ходишь как в воду опущенная и зеваешь? Я ничего не имею против этого, но ведь тебе не 15 лет, чтобы ночами сбегать из дома. Эмма не верила своим ушам, ее отчитывал собственный сын-подросток. - Генри, я не… - Сбегаешь. И можешь не переубеждать. В конце концов, вместо того, чтобы так изводить себя бессонными ночами, могла бы просто сказать, что хочешь побыть с ним вдвоем. Я мог бы оставаться у Регины или дедушки с бабушкой. Без всяких проблем! – мальчик взял тост из рук матери и задумчиво надкусил с одного краешка. Его взгляд упал на бушующую за окном стихию. - Думаешь, ему там нормально живется в такое время года? – спросил он мать, переведя взгляд с окна на нее. Эмма села напротив сына и намазала тост маслом. - Не уверена. Там сейчас холодно и очень сыро, команда перебралась из кают в общежитие, а он, непонятно почему, упрямится. – Эмма хмуро разглядывала подгоревший тост. – Он привык к жизни в теплых водах южных королевств и Неверленда, а не к дождливой осени средней полосы США. - А я знаю, - мальчик подмигнул матери, и она внимательно посмотрела на него. От ее сына можно было ожидать каких угодно слов! - Корабль, это его единственный дом, и другого на протяжении десятков лет он не имел, да и не хотел, - начал свои пояснения мальчик. – Но дом, это не только место, в котором ты живешь, но и люди, которых ты любишь. И пока его дом корабль, но если ты предложишь ему жить с нами, он согласится, потому что его дом там, где ты. - Я не думаю, что готова к такому, - с сомнением сказала она, - и не думаю, что мы с тобой готовы, к приходу кого-то третьего в наш дом. - Мам, брось! Ты, - он указал ложкой на Эмму, - никогда не будешь по-настоящему готова к такому важному шагу. А вот я не против, что бы он жил с нами. От этого только плюсы. Ты перестанешь нервничать и, возможно, тебе станет стыдно перед капитаном за свою стряпню, и начнешь лучше готовить! Эмма засмеялась и потрепала сына по голове. Мальчик накинул куртку и посмотрел внимательно на мать: - Знаешь, тебе не хватает уверенности себе и в своих решениях. Девушка потуже затянула у себя на шее шарф и посмотрела на сына через зеркало: - И что же ты предлагаешь? - Я буду твоей решительностью – отражение мальчика подмигнуло ей. – И я настаиваю, чтобы ты, как стихнет непогода, пошла к нему и предложила переехать к нам.***
Эмма сидела в машине возле пристани и наблюдала, как «Веселый Роджер» сражается с высокими волнами и сильным ветром. Глядя, как волны перекидываются через причал, и докатываются до самой машины, решимость девушки медленно таяла. Идея броситься на корабль уже не казалась ей такой уж хорошей. Она видела, как ходит по палубе капитан, цепляясь крюком за канты во время набегающих волн. Честно сказать, девушка даже не могла представить, как он может несколько часов провести под ледяным ливнем на сильном ветру в насквозь мокром плаще и свитере. Как он вообще мог жить такой жизнью больше двух столетий? Она вздохнула. Сейчас все было совсем по-другому. Он уже не был тем пиратом, которого она знала в самом начале их знакомства, что-то неуловимо менялось в нем с каждым днем. Генри был прав, только рядом с ним она чувствовала себя спокойно. Когда он проводил дни на корабле или уходил в плавание, она просто не находила себе места. Даже рядом с сыном она становилась рассеянной и невнимательной, то и дело бросала взгляды в окно, выходящее на причал. И она знала, что он тоже тяжело переживал ее длительные отъезды в Бостон по работе. Генри говорил ей, что он заходил порой по несколько раз в день к ее родителям, чтобы узнать все ли у нее в порядке. Почему-то телефоном он упорно отказывался пользоваться, и это злило и пугало ее, когда она часами не могла до него дозвониться. Ее воображение рисовало ей ужасные картины кораблекрушения или трагическую кончину во время его опасных забав. Она не просила его бросить ни походы в море ради нее, ни «веселые» вечеринки на корабле с командой, потому что образ жизни, сложившийся не за один десяток лет, невозможно изменить за пару месяцев, пусть и ради любимой женщины. Она просила его каждый раз лишь о том, чтобы он был осторожен. Возможно, ее сын был прав во всем и только если он переедет к ним, она сможет хоть на минуту расслабиться и перестать беспокоиться о его судьбе и, наконец, станет высыпаться. Хотя с ним это было почти невозможно, живой или при смерти он все равно не давал уснуть ей раньше рассвета. Девушка улыбнулась своим воспоминаниям. Иногда, когда Генри ночевал у Регины, Киллиан просил остаться ее с ним до самого полудня, он говорил, что только рядом с ней ему перестали сниться кошмары. Она была его единственным лекарством от ужасов мира снов с комнатой объятой пламенем, ни Румпель, ни Регина так и не смогли приготовить вторую порцию такого же зелья… Если бы каждую ночь он проводил рядом с ней, то возможно больше никогда не вернулся бы в тот полу-реальный мир, который так пугал его ночами. Он не признавался ей в своем страхе, но она увидела ужас в его глазах в ту, самую первую их ночь. В ее душе боролись два чувства: страх от неизвестности перед их совместной жизнью и что-то похожее на надежду и радость. Она сама не понимала, чего боится сейчас. Что не смогут быть вместе? Но ведь если что-то пойдет не так он всегда сможет вернуться на свой корабль. Или она боится что он именно так и поступит, бросит ее и уйдет из ее жизни как Нил? Но он не был Нилом, он никогда не сдавался и боролся за нее до конца, был с ней рядом во всех ее испытаниях. Или она боялась, что рискни она предложить ему переехать к ним, он просто откажется, предпочтет свой корабль ей? Определенно, от такой мысли ей стало не по себе. Она знала Киллиана и такое было вполне в его стиле. Но Генри был прав, она должна была рискнуть и попросить его переехать. Она должна научиться давать отпор своим страхам, и смело идти вперед, как ее родители и сын.***
Он заставил мать отправиться на пристань, как только стихла буря, а сам притворился, что играет в приставку. Стоило захлопнуться входной двери, как мальчик подошел к окну. Он не верил, что храбрая перед лицом опасности Эмма, сможет решиться и поговорить с капитаном. Это было не в стиле Эммы Свон, сначала она должна долго изводить себя, а потом только перед страхом все потерять признаться в том, чего действительно хочет. И Генри был уверен, что она действительно в глубине души хочет иметь нормальную семью с ним и с любимым мужчиной. Он видел, как она дошла до причала и в нерешительности замерла перед кораблем. Ну что ж, если она так и не поднимется к Крюку, то ему придется вмешаться. Но его мать, словно набравшись храбрости, медленно поднялась на борт. Он не слышал ни их разговора, да и лиц их он толком не видел, но к его удивлению они спустились по мостику и пошли по направлению к дому. Генри сомневался, что Эмма могла предложить ему переехать, но он был уверен, что ж, по крайней мере, ночь после шторма он проведет у них в тепле и под заботой девушки. А если она так за весь вечер и не скажет капитану ничего, то мальчик был готов вмешаться. Сегодняшний вечер обещал быть долгим и сложным, а еще им понадобится много чая. И с этими мыслями мальчик поспешил греть воду.***
Она проснулась в залитой солнцем комнате. Ее ежедневный ритуал начинался с раннего пробуждения, пока все еще спали. Она целовала спящего рядом мужчину, одевалась и шла готовить завтрак. Сын был прав, когда сказал, что стоит в их доме появиться мужчине, как она станет лучше готовить. Она улыбнулась сама себе. Это было неожиданно приятно заботиться о ком-то кроме сына, просыпаться и засыпать в постели с любимым мужчиной и чувствовать рядом его тепло. Неожиданно ее взгляд на жизнь приобрел новые оттенки, оказалось, что каждый день состоит из множества прекрасных моментов, которыми можно было наслаждаться. И то, как Киллиан обнимал ее за талию и целовал в шею каждое утро, пока она готовила завтрак, был один из таких моментов. Ей даже нравилось иногда просыпаться ночами, когда его мучили кошмары, гладить по волосам и шептать на ухо успокаивающие слова. И дурные сны отступали, с каждой неделей они снились ему все реже. Глядя на него каждую ночь, она пыталась понять, снится ему дурной или хороший сон, и только убедившись, что его не мучают кошмары, она сама спокойно засыпала. Но иногда двум людям со сложными характерами было сложно ужиться вместе, даже не смотря на то, что они неплохо понимали друг друга. Даже не смотря на то, что они периодически проклинали друг друга, и не все было в их отношениях гладко, ее жизнь превратилась в череду маленьких радостей, заключенных в нем и в Генри. Она затаила дыхание, когда его руки привычно обвили ее талию, а губы коснулись ее шеи. Она подняла от плиты взгляд и улыбнулась их отражению в окне.