Сначала была игра и радость от игры

1. У всех игр есть правила. 2. Часто они негласны. 3. Иногда игра и состоит в том, чтоб разобраться в правилах. В этой, например, два игрока. Мужчина и женщина. Пират и рыцарь. Было бы заблуждением считать, что нужно больше, все хорошие игры рассчитаны на двоих, а то и вовсе на одного, остальные фигуры на доске вспомогательные, для интриги, но их тоже нужно уметь использовать. В какие игры играют двое? Во все существующие. Исхода три: победа, поражение, ничья. Но для начала нужно сыграть и разрешить столкновение. В какие игры играют мужчина и женщина? Осада, соблазнение, ревность, месть и ещё так много, много, много. Но основа - сотворение мира. Продолжение рода. Кто-то, кто начинал это, некий таинственный творец, заставил их притягиваться и отталкиваться, любить и ненавидеть, уходить, возвращаться, но всегда кружить вокруг друг друга в болезненной инстинктивной зависимости. В какие игры играют пират и рыцарь? Погони, схватки, поймай меня за руку или развяжи мне руки за сокровище - кстати, за какое сокровище ты позволишь мне обходить закон и беспошлинно грешить на твоих землях? Учесть: рыцарь честен, пират хитёр. Женщина несгибаема, мужчина поддаётся. Один игрок выполняет своё предназначение и никогда не закончит с этим - он ведь несёт на плечах небо, второй - перекати-поле, волны то принесут его, то унесут прочь, подкинут или заберут. Ах да, своей цели он вроде как добился. А дальше что? Такого рода игры обычно ведутся наоборот и будь Киллиан женщиной - партия бы закончилась в его, конечно, пользу. Он подпустил бы своего рыцаря близко, он смеялся бы ему в лицо, тащил на канате этого невыносимого инстинктивного головокружительного притяжения и дал бы ему рай под своей юбкой. И были бы они счастливы, сыты друг другом и мир был бы доволен исполнением своих законов. А так что? Одна досада. У его Эммы нет юбок, у неё есть заряженный ствол и значок шерифа. И они играют в игры двух мужчин, где обязательно должен быть победитель и камера, дверь которой жаждет захлопнуться за известно чьей спиной. И ни один из законов не на стороне капитана, даже мировой - свой род она продолжила, задание выполнено, теперь можете надевать латы и играть с деревянным мечом до посинения, вы свободны в своих желаниях, мэм. А он бы и не хотел её так, если б было по-другому. Она пьёт и ругается как моряк - а то и похлеще, ему ли не знать. Она совершенно не умеет заигрывать - и ему приходится отдуваться за двоих. Когда она угрожает ему, то придвигается так близко, как будто они уже любовники, и это их особые интимные игры - и злится, что он не реагирует серьёзно, а какая к дьяволу серьёзность, милочка, когда так сухо во рту и горячо в животе? "Тысячу чертей тебе в глотку, Свон, или иди отсюда, или сядь мне на колени и покажи, на что ты способна" цедит он про себя, так, чтоб она не могла его слышать. Такие вещи опасно говорить вслух когда ты прикован - в прямом смысле, наручниками - к больничной койке и ждёшь, когда же наконец твои рёбра срастутся, а разбитые губы перестанут саднить. Он мысленно завалил её уже в таком количестве разных мест - от клетки в яме, там, в деревушке Коры, до дворца великана во время его искусственного сна, собственного корабля в шторм, штиль, да и вообще любую погоду, сторибрукских улочек, где-нибудь ближе к порту, а то и в подсобке Крокодила, ну и, конечно, лес тоже весьма сопутствует рождению больных фантазий. Так почему бы и не здесь? Да, он всё ещё не может двигаться, да, он, в её власти, но на что ему дано хорошее воображение? И вот Свон ещё говорит, а вот она уже забралась к нему на койку, её колени упираются в одеяло по обе стороны от его бёдер, руки тянут вверх его идиотскую больничную робу и в общем, нет ничего плохого в том, чтобы быть скованным в таких обстоятельствах - можно не думать о том, что у тебя недостаточно рук. Да, точно, она тянет вверх это зелёное убожество, задирает до самой шеи и когда он пытается приподняться навстречу - жёстко прижимает обратно к кровати, давя на грудь. Сломанные рёбра отзовутся болью, но это не страшно: с ней так и должно быть - больно и горячо. О, конечно, когда он издаст стон, Свон станет стыдно, не стоит забывать о чём-то столь пикантном, как её совесть. Она склониться над ним и её волосы - светлые, мягкие, пахнущие холодом, она ведь только с улицы и сейчас достаточно близко, чтоб он ощущал этот запах, мог использовать его у себя в голове так, как понравится - так вот, её волосы заскользят по его обнажённой коже, вверх, за её ртом. Она будет трогать его повязку, заглаживая вину, пока он не станет дышать чаще, а потом прикусит ему пораненную губу и хрипло засмеётся, но он украдёт этот смех своим языком. О, и целоваться они будут долго, до головокружения, так, чтоб её не держали ноги и ей пришлось бы почти лечь на него, и запустить руки ему в волосы, чтоб не потерять ощущение власти (она же не может быть беспомощной, ей совсем не пойдёт быть беспомощной). Так жалко быть скованным, так хотелось бы - одной, да всё-таки правой - рукой скользнуть ей под майку, провести дорожку по позвоночнику, прямо от пояса штанов до шеи, горячая линия, горячая до мурашек, сильная спина, нежная кожа. Но ладно, это в другой раз, он делает одолжение настоящей Эмме, выговаривающей ему за плохое поведение и даёт ей право действия, ох, ему кажется, или она покраснела - она ведь интересно краснеет, не вся, только два розовых пятна на скулах и выдвинутый вперёд подбородок, как досадующий мальчишка, эх, Эмма-Эмма, дитя Нетландии. Нет, не кажется, может, её смущает его сбившееся дыхание? А он не даст врагу пощады, не остановится. Точно, они целуются и она задыхается, откидывает голову вверх, жадно глотая воздух - так, что ему предоставлена вся шея и ключицы, о, Киллиан не упускает шансов. Ему даже не нужно размыкать губ, только скользнуть ими вверх, медленно, щекоча кожу щетиной. К уху, в которое можно нашёптывать всякое, путаясь в её волосах и видеть эти пунцовые пятнышки на её щеках, ооо, как славно ты краснеешь, милая. Как тебя трясёт. Ну возьми то, зачем пришла, откинь одеяло, расстегни пояс - тяжёлая бляшка звякнет под твоими пальцами. Эх, как же тебя раздеть, Свон? Даже фантазии ты не оставляешь манёвра - штаны, заправленные в сапоги до колен и любой потеряет терпение, возясь с ними, ты в кольчуге, ты - рыцарь, играющий в другие игры. Но пират хитёр, помнишь, может перебирать варианты, это его поле - оно в его голове. Так что пусть у рыцаря хитрая застёжка на штанах, пусть их не обязательно снимать, чтоб получить желаемое и оседлать пирата. Это не худший способ подчинения, ооо, нет, самый, лучший, точно. Если все проигрыши будут такими, Крюк согласен быть конченным неудачником, да что там, ему редко везёт, то прикуют чёрти где, то изобьют тростью, то машина собьёт - небольшая плата за право быть подчинённым. Они, конечно, идеально подойдут друг другу, встанут, как влитые. И ей хватит запала вести, она сильная, резкая, она как красивое животное перед прыжком, приученная брать, не отдавать - и она возьмёт. А он будет громким - кто же ему помешает, пусть несчастные пациенты в соседних палатах сгорают от зависти, пусть Крокодил зубы в порошок сотрёт от досады, слушая их со Свон и уворачиваясь от чашек, которые кидает в него любимая. А Эмма будет дышать хрипло, резко, быстро, сжимая зубы и всё равно несколько раз вскрикнет, и сожмёт его плечи до синяков, и рёбрам достанется, чтоб было за что просить прощения, и... - Какого чёрта, Крюк? И Киллиан возвращается в реальность, где Свон порядком зла и растеряна. Он по-джентельменски поднимает колено под одеялом, чтоб не смущать её и обещает подумать над идеей альянса против Коры. Хотя, видит бог, он ещё не простил ей предательства за прошлый раз и всё равно заставит её платить за это. Конечно, не сейчас - наручники, раны, всё такое. Но они ведь в сказке, а в сказке всегда побеждает тот, чья фантазия сильнее.