На краю: Легенда о Суини Тодде

*** Старенький черно-белый телевизор, висящий на стене за защитной сеткой, загудел, словно генератор. Кинескоп моргнул, и на экране проступила картинка. - А ну-ка, дурачки, - гаркнул огромный, облаченный в голубую униформу, - рассаживайтесь и смотрите фильм. Будете шуметь, всех лишим ужина, а особо активных ждет карцер. Но сначала таблеточки. Со всех сторон в центр комнаты стали стекаться пациенты лечебницы, одетые в серые пижамы. Они привычно выстроились в ряд и замерли. - Тебя это тоже касается, Джейн, - санитар грубо выволок из-за стола белокурую женщину лет сорока, которая сидела за столом и рисовала. Та уронила карандаши на пол и бросилась их подбирать. – Потом, дура глупая. В просторное помещение вошла медсестра. Толстуха, лавируя между столов, катила перед собой тележку, на которой стояли пластиковые стаканчики с таблетками для пациентов. - Витаминки для моих идиотиков. Женщина раздала каждому больному свой препарат, проследила, чтобы каждый был непременно выпит, и с чувством выполненного долга легла на обратный курс, пожелав постояльцам клиники хорошего дня. - Можете заниматься своими делами, недоумки, - ухмыльнулся санитар и проследовал за сестрой. Безумцы разбежались, как тараканы. Само собой, они никогда не оставались без присмотра. Одному богу известно, что у них на уме. За блаженными всегда следили две женщины: одной на вид было лет шестьдесят, и она работала здесь с самого открытия клиники, а другая выглядела лет на тридцать. Она устроилась сюда совсем недавно, полгода назад, вместе с безногим пациентом. Что-то странное было в ней. Она никогда не уходила домой, всегда была мрачна. Улыбка ни разу не озарила ее лицо. Особое внимание женщина уделяла именно человеку в каталке. Вот и сейчас она подошла к нему и заботливо положила таблетки мужчине в рот. - Давай, глотай. Вот так, хорошо, - девушка провела ладонью по его седым волосам. - Что ты с ним возишься, как курица с яйцом, что в нем такого особенного? Знакомый что ли? – спросила старуха, помогая собрать карандаши белокурой женщине. – Садись, моя хорошая, рисуй дальше. - А вы? Что вас связывает с этой особой? – спросила девушка. – И вы верно подметили. Мы знакомы, только он этого не помнит. Думаю, он совсем ничего не помнит, но оно и к лучшему. Старуха села на небольшой диван, что стоял возле двери, и достала из-под подушек пяльцы. - Я слышала, что он убийца, - старуха посмотрела на результат своих трудов: до конца образа Божьей матери было еще далеко. – Вот его Господь и наказал. Девушка оставила своего подопечного возле окна и подошла к старухе. - Да что вы знаете?! То, что он убил несколько человек, еще не означает, что он заслужил то, что получил. Многие ныне живущие заслуживают кары куда более суровой. Я вам поведаю его историю, подлинную, а не ту, что рассказывали в телешоу и новостях. И она поведала все, что знала: и про то, как судья Уикид отправил еще молодого Суини в тюрьму, про то, как изнасиловал его красавицу-жену, про все, что случилось после. В конце повествования старуха утирала слезы и уже сама была готова отправить к праотцам продажного судью, если бы тот все еще здравствовал. А сама рассказчица замкнулась в себе, вернулась к Тодду и села рядом с ним на стул. Возможно, безумец тоже слышал рассказ женщины, а может просто в глаз попала соринка, выбив большую слезу, что медленно текла по его щеке. Как знать… Старуха тяжело вздохнула, убрала вышивку под подушку и, кое-как встав с дивана, подсела за стол к рисующей женщине, которую все называли Джейн. Ее настоящего имени никто не знал, как того, кто она есть. - Ну, что ты рисуешь? Опять маленькую девочку? Всегда одно и то же. Эх, дурочка ты моя... Знаешь, - сказала она, - когда-то я тоже была такой, как ты. Переживала за каждого из них, но со временем поняла, что так можно и сума сойти, если все принимать близко к сердцу. Ты молодая, красивая. Зачем тебе этот калека? Зачем все это? Найди себе мужика и оставь этот проклятый город за спиной. Лондон прогнил до последнего булыжника на дворцовой площади, он мертв. Эх, мне бы твои годы! Сейчас я о многом жалею. У меня нет мужа, нет детей, обо мне некому заботиться, мне… Вот теперь есть она, приходится наверстывать упущенное. Старуха погладила белокурую женщину по голове, но та никак не отреагировала на прикосновение, а продолжила рисовать. - Что с ней? - Она свихнулась, как и все здесь, - сестра присела на стул. Женщины так увлеклись беседой, что напрочь забыли об остальных пациентах клиники, для них этот безумный мир словно исчез, растворился в воспоминаниях прошлого. – Никто не знает ни ее имени, ни того, кто она. Ее привезли двадцать лет назад, я тогда была примерно твоего возраста. Эту несчастную выловили в Темзе в одной сорочке. Видимо, при падении она сильно ударилась об воду, и ее разум помутился. С тех пор она молчит и рисует один и тот же рисунок: маленькую девочку. Сколько бумаги перевела… - Не может быть… - прошептала девушка и подошла вплотную к столу. Она всмотрелась в лицо блаженной и прикрыла рот ладонью. – Бетти?! Смерть Христова, это ты… Во истину, пути Господни неисповедимы, – девушка положила руку на плечо старухи. - Помните, я вам рассказала про этого несчастного? Данная особа и есть его жена, которую все считали мертвой. Мой бог… Сиделка Тодда молнией метнулась к нему и рухнула на колени. По ее щекам потекли слезы. Она сжала ладони Суини и уткнулась лицом ему в грудь. - Ты уверена?! – спросила старуха. – Откуда ты вообще знаешь все это? Ты говоришь так, словно сама была частью этой истории. Девушка сорвала шелковый шарфик, что скрывал ее шею, и провела пальцами по ужасному пунцовому шраму на горле. - Была, - прошептала она. – Он тогда меня едва не убил. Не специально, его рассудок помутился, но я его не виню. Еще будучи маленькой девочкой я поклялась себе, что если Господь, или кто там наверху, даст мне шанс вновь встретить мою единственную любовь, то я ни за что с ним не расстанусь, я буду любить его всегда, буду любить таким, какой он есть. И вот я здесь. Я знаю, что он меня никогда не любил. Его душа всегда принадлежала ей, - Ловетт кивнула в сторону Бетти. – И теперь, спустя двадцать лет, они снова вместе. Он с ней, а я с ним. Старуха покачала головой. - Я не знаю, что и сказать. Даже не верится, что такое могло произойти. Невероятно, - Она тяжело вздохнула. – И что ты теперь собираешься делать? Ловетт пожала плечами. Она поднялась, взялась за ручки каталки и подвезла Суини к столу, за которым Бетти терзала очередной лист бумаги. - Я заберу их отсюда. Я всегда мечтала жить на маленьком острове, вдали ото всех, - Ловетт вновь вернулась к окну и направила взгляд в серое английское небо. – Мы уедем далеко-далеко туда, где будем счастливы. У меня есть деньги. Старуха вздохнула. - Они безумны, они даже не понимают, что живут, не знают зачем. А ради чего будешь жить ты? Во имя чего ты собираешься пойти на такие жервы? Ловетт повернулась и, смахивая слезу, ответила: - Во имя любви. Все живет на земле во имя любви… …Напрасны слова, и бесплодны молитвы, Здесь время гуляет по лезвию бритвы, И все мы гуляем по лезвию бритвы. Меж смертью и жизнью по лезвию бритвы... Рок-мюзикл “TODD”, «По лезвию бритвы».