На краю: Легенда о Суини Тодде

Месяц пролетел, как один день. Бывший цирюльник приобрел на ссуженные Ловетт деньги кое-какие принадлежности для бритья и вновь открыл цирюльню, только теперь она располагалась там же, где и его спальня, ибо комнатка, в которой он жил, размерами не впечатляла. За все время его услугами воспользовались всего три человека. Никто не хотел платить деньги, которых и так нет, за то, что можно сделать дома и самому. Все клиентки были девушками, теми самыми, что торговали своим телом. Суини делал им прически. Само собой, в кресло клиента садилась и Ловетт, ее Тодд обслуживал бесплатно. Не будешь же брать деньги с человека, который сдает тебе жилплощадь в долг, да к тому же кормит, поит и, что греха таить, делит с тобой ложе. Во всем оказался виноват треклятый виски. В тот самый вечер, когда попытка убить судью провалилась, Суини перебрал спиртного и на утро очнулся в объятиях рыжеволосой бестии. Сперва он подумал, что это нечестно по отношению к памяти его Бетти, но Ловетт оказалась весьма красноречивой и смогла убедить его, что надо жить дальше. Девушка окружила Тодда теплом, лаской и заботой, которых Суини не ощущал уже двадцать лет, и он вскоре свыкся с мыслью, что в его жизни появилась другая женщина. Любил ли он ее? Конечно, нет. Но с ней Тодд чувствовал себя хоть кому-то нужным. Был ли он счастлив? Нет. В нем по-прежнему кипела и множилась злоба, а мысль отомстить судье стала навязчивой идеей. Иногда даже во сне острое лезвие бритвы перерезало горло ненастного врага, заливая кровью все вокруг, и тогда Суини начинал истерично смеяться. Ловетт неоднократно приходилось будить своего любовника и приводить его в чувство. Порой, чтобы не сводить девушку с ума своими ночными припадками, Тодд отправлялся на ночные прогулки по спящему городу, невзирая на погоду. Он бродил до утра, навещая те места, где бродил много лет назад со своей красавицей-женой и малюткой-дочкой. Сегодня Суини ночевал дома. Его разбудил шум двигателя небольшого грузовика, что тарахтел под окнами и исторгал клубы едкого дыма. Возле автомобиля кружил крепкий мужик в кожаном фартуке и размахивал своими огромными ручищами, а вокруг него, словно собачонка, металась Ловетт. Два дюжих грузчика стояли, прислонившись к кузову, и ждали, пока это парочка примет решение: куда нести агрегат, что покоился в кузове. - Неси его в свою лавку! – возмущалась девушка. – Мне она на кой? Мясник сплюнул под ноги. - Будешь вякать – вылетишь на улицу, не посмотрю, что родня. Ясно? Что бы ты понимала, дура! Так и собираешься вручную фарш крутить для своих пирогов? А тут делов-то: закинула мясо, кнопку нажала и готово. Сюда целого кабана запихнуть можно! Она и мясо режет и кость мелет. Мощная штука и стоит недорого. С тебя половина цены. Ловетт уперла руки в бока и закатила глаза. - Как так?! И где я тебе возьму целую свинью? Даже если случится чудо, и она появиться, то, боюсь, мясо быстрее стухнет, чем мы сможем его продать. Мясник погладил агрегат. - В твоих пирогах и так начинка не первой свежести. Как их люди едят, ума не приложу. - Нечего, наверное, прикладывать, - парировала Ловетт, преграждая собой вход в закусочную. – Никто на мои пироги не жаловался. Тем временем грузчики уже сняли гигантскую мясорубку с кузова и опустили ее на мостовую. Мясник достал из кузова несколько купюр и оплатил доставку. - На твою стряпню просто жаловаться некому, подохли все, - и он заржал на всю улицу так, что в домах затряслись стекла. - Несите, парни, ее на кухню. А если эта рыжая ведьма будет противиться, кидайте в жерло и крутите фарш. Голова от нее уже болит. Ловетт фыркнула и отошло в сторону, освобождая проход. - Если этот агрегат мне разнесет закусочную, будешь сам виноват. - Цыц, бестия! Накаркай еще, - мясник замахнулся на племянницу рукой и топнул тяжелым сапогом, высекая искры из дорожного камня. – Иди и проверь, чтобы они все подключили и разъяснили, как работает. А я пойду поздороваюсь с нашим жильцом. Он уже месяц, как живет, а его в глаза не видел. Ловетт подняла взгляд и увидела в окне мелькнувшую тень. Мясник прогромыхал своими сапожищами по боковой лестнице, ведущей в жилье постояльца, и толкнул двери даже не соизволив постучаться и спросить разрешения. Тодд окинул гостя взглядом. Да, такой, пожалуй, с этикетом не знаком даже понаслышке. О каких манерах может идти речь?! Хорошо хоть не сморкается на пол. - Ты хорошо устроился, - осмотрелся мясник, втягивая воздух сквозь зубы. Суини прищурился и отдернул занавеску, впустив в комнату столь редкий в городе солнечный свет. - Спасибо, - Он натянул рубаху и заправил ее в брюки. - Да… Неплохо. - Ты хорошо устроился. Открыл цирюльню, а денег за это я не вижу, - здоровяк протопал по полу, оставив на паркете черные следы. Он подошел к кровати, проверил на прочность пружины, потом бесцеремонно заглянул во все шкафчики, но обнаружил там только паутину. Тодд развел руками. - Увы, их нет, сэр. Клиентов мало. Разбогатею – заплачу вперед, - Суини подошел к прикроватной тумбочке и вытащил из нее небольшую коробочку с бритвенными принадлежностями, указав гостю на старое кожаное кресло, что одиноко стояло в углу, возле окна. – Пока же, сэр, садитесь. Я вас побрею, постригу и надушу. Разумеется, бесплатно. Мясник почесал подбородок, покрытый трехдневной щетиной и сел. - Бесплатно – это замечательно. Вы начинаете мне нравиться. Суини снял с крючка на стене тряпицу и укрыл ею своего утреннего клиента. Затем подошел к раковине, что располагалась возле двери, налил в старую кружку воды и, вооружившись помазком, навис над мясником. - Я по-старинке, если не возражаете. Так бритье чище. - Вы тут мастер, по мне хоть топором, - усмехнулся дядя Ловетт. Тодд поставил кружку на подоконник, нанес на лицо здоровяка мыльную пену и принялся править лезвие своей бритвы о кожаный ремень, что держал его брюки. Мясник же пританцовывал, сидя в кресле, и что-то насвистывал, томясь в ожидании. Чтобы скоротать время, Суини решил продолжить разговор. - Хороший дом… Дядя Ловетт повел шеей до хруста в позвонках. - Ну, да. Пришлось немного потрудиться, чтоб получить его. Цирюльник понимающе кивнул. - Велик ли труд? - Как посмотреть. Услугу оказать судье велик ли труд? Скорее, почетен и приятен. С самим судьею быть на дружеской ноге уже награда, - разошелся здоровяк. – А тут еще и приз: соседский дом, по сути, за бесценок. Всего-то за один листок бумаги! Суини переменился в лице: щека стала нервно подергиваться, а желваки заплясали, как рыба на сковородке. Его рука на миг замерла, а ладонь до посинения сжала рукоять бритвы. Тодд понял, кто помог судье привести в действие хитроумный план. Этот боров причастен ко всему, что произошло! «Смерть Христова… Неужели господь услышал мои молитвы?». - Здесь раньше жил какой-то парикмахер, с красивой, молодой женой… -Суини осторожно встал за спиной мясника, продолжая править бритву. - Припоминаю что-то такое, - кашлянул в кулак здоровяк и погладил пальцами пунцовый шрам, что пересекал его лицо от левой брови до подбородка. – Кто тут только не жил, но все почему-то куда-то пропадали. Нехорошая квартирка. Надеюсь, вы надолго. Тодд положил ладонь на плечо своего арендодателя ладонь и со всей силы сжал пальцы, заставив того приподняться в кресле от неожиданной боли. - Всего-то лист бумаги, говоришь, - прошипел Суини, стиснув зубы. – Так это ты строчил доносы?! Мясник замотал головой, пытаясь освободиться от железной хватки цирюльника, но в того словно вселилась тысяча демонов, наградив адской силой. Он понял, что сболтнул лишнего. Чертов парикмахер! - Да кто ты такой?! – взвизгнул мясник. - Кто я?! – рявкнул цирюльник и резким движением повернул кресло так, что оказался лицом к лицу со своим ненавистным врагом. - Не узнаешь?! Я Суини Тодд. Это я тут жил много лет назад. Это твоими погаными лапами был написан донос, из-за которого я двадцать лет провел в тюрьме, моя жена покончила с собой, а моя дочь… Суини захлебнулся порывом ненависти, а мясник вжал голову в плечи и мечтал раствориться в воздухе. Он понял, что эта встреча не кончится для него ничем хорошим, если он немедленно не уберется отсюда. Краем глаза здоровяк косился на дверь и выжидал момент, чтобы взять ноги в руки и дать деру. Он даже разработал некий план: сначала оказаться на улице, а потом прямиком к судье. Еще один донос и этого цирюльник четвертуют на площади! Но чтобы план осуществился, нужно как-то ослабить внимание этого чертового парикмахера. - Я просьбу выполнял судьи! Такие просьбы, как приказ, ты же понимаешь, - мясник сделал попытку встать, но Тодд навалился на него всем весом и вжал в кресло. - Не все приказы нужно выполнять. Строчил донос… Чтобы судья «милейший» завладел чужой женой, а ты соседским домом, да? - Я… Я тебя вспомнил! – дядя Ловетт от ужаса округлил глаза. – Ты тот самый парикмахер… Суини отступил назад на несколько шагов и театрально засмеялся. - А я думал, что мясники помнят только кровавые куски и разделанные туши! - Я уважаемая личность, я знаком с самим судьей! – здоровяк попытался нагнать ужаса на Тодда. – Тебе это с рук не сойдет! На этот раз смертный приговор тебе обеспечен. Я такого про тебя напишу, что… Договорить он не успел. - Передай привет дьяволу! - Суини молнией метнулся к мяснику и взмахнул бритвой. Отточенная сталь вспорола горло, и кровь хлынула фонтаном в разные стороны. Тодд замер, словно мраморное изваяние, осознав, что натворил. Он выронил бритву и стал пятиться назад, пока без сил не опустился на кровать. Дядя Ловетт хрипел и пытался зажать рану руками. Он сполз на пол, опрокинув кресло, и стал захлебываться собственной кровью. Через минуту наступила гробовая тишина. *** - Прости, Отец наш, овцу заблудшую, ибо не знает она, что творит, - священник Эбеттор перекрестился и отошел от распятия. Он осмотрел внутреннее убранство церкви, в которой служил уже почти тридцать лет, и пожалел, что прихожан почти не осталось. Кресла бы обновить, потерлись за долгие годы. Нынешние обитатели Луишема не особо жаждали общаться со Всевышним. Многие потеряли веру: если Он существует, то почему допустил, что мир скатился в тлен?! Почему позволил городу погрязнуть в пороках? Либо бог ослеп, либо его просто нет, но в любом случае, если ему плевать на горожан, то последние решили платить ему той же монетой. А ведь необходимо пополнить запас свечей, еще ежемесячное пожертвование в приют Святой Анны, где полным-полно детишек. Он и так ограничивает себя во всем, в чем только можно. Хорошо еще дочь не требует от него многого, растет послушной и неприхотливой. Эбеттор души не чает в девушке, хоть она и не приходится ему родней по крови. Двадцать лет назад кто-то подбросил малютку в бельевой корзине к дверям его прихода. С тех самых пор пастор и заботится о ней. Но сама Элиза, так звали девушку, не знала этого. Она считала священника своим настоящим отцом. Ни к чему ей знать правду. Кому будет приятно, если ему скажут, что его бросили в младенчестве на улице? Такой человек, рано или поздно, может озлобиться на весь мир и натворить таких дел, что целый монастырь не отмолит его грехов. Священник тяжело вздохнул, вновь повернулся к огромному распятию и перекрестился. - Отец, - прозвучал прекрасный, тонкий голос за его спиной. – Отец, ты не знаешь, куда подевалось белье, что я развесила сушиться в келье? Пастор покачал головой и пошел навстречу белокурой девушке, одетой в простое льняное платье и старую вязаную кофточку. - Дитя моё, - Эбеттор заключил дочь в объятия и поцеловал в лоб. – Сушить простыни над свечами грешно. - Так над свечами высохнет быстрее, - попыталась оправдаться та, прижимаясь к отцу. - К тому же ты сама знаешь, что свечи нынче в дефиците, да и пожара в храме только не хватало. Элиза улыбнулась и, высвободившись из крепких объятий отца, перекрестилась, глядя на распятие. - Ты служишь Господу уже немало лет, и я в молитвах дни и ночи провожу. Неужто он допустит? Священник поправил ворот сутаны и горько усмехнулся. - Он? Допустит… Святая простота, как у тебя все ясно и прозрачно. Эбеттор стоял спиной к входу в церковь, закрывая собой Элизу, и не видел, как в исповедальню кто-то зашел. Он услышал только, как хлопнула дверца. Девушка выглянула из-за отцовского плеча. - Ступай, а я займусь мирскими делами. Не бойся за меня, я буду осторожна и постараюсь не спалить наш приход. Элиза серой мышкой прошмыгнула в тайный ход за алтарем, а священник направился в исповедальню, вслушиваясь в эхо собственных шагов, что летало под сводами храма. Эбеттор сел на скрипучий стул и прикрыл глаза, чтобы привыкнуть к полумраку, царящему внутри. По ту сторону сетчатой перегородки раздался тяжелый вздох и мужской голос произнес. - Мне нужно исповедаться, святой отец… Пастор откинулся на спинку стула. - Я готов тебя выслушать, сын мой и отпустить тебе твои грехи, ведь воля моя – это воля Отца нашего, а он, как ты знаешь, милостив. Покайся. Вновь прозвучал вздох. - Я… Я убил, святой отец. - Это большой грех, сын мой. Кого и за что? - спросил пастор. - Убил из мести. Мясника, - прозвучал ответ, заставивший Эбеттора насторожиться. - Я был несправедливо осужден, а он, подлец, тот самый написал донос… Священник напрягся и выпрямился, словно ученик перед преподавателем. Теперь он догадался, кто сидит напротив него. Это Суини Тодд, тот самый цирюльник, что был когда-то женат на молодой красавице Бетти, которая покончила с собой, не выдержав домогательства судьи. Того самого, что отправил ее мужа в тюрьму, а теперь бесчинствует, пользуясь своей безграничной властью. Воистину пути Господни неисповедимы. Суини Тодд… А ведь Элиза, та самая девочка, что воспитывалась при храме, и есть дочь цирюльника. Он это сразу понял, как только нашел подкидыша. Будучи молодым капелланом Эбеттор крестил малышку при рождении и сразу же узнал небольшое родимое пятнышко на ее шее в форме сердца. Вот это поворот! Может, сказать Суини, что его дочь жива? Но как он на это отреагирует? И потом, ведь это он, он, а никто-то другой воспитал Элизу. Нет! Нет, так просто он ее не отдаст. Никто не должен узнать правды. - Раскаяние твое, я вижу, глубоко, - священник промокнул платком вспотевший от волнения лоб. – Я прощаю тебе сей грех, сын мой, ступай. Но ответ, прозвучавший с той стороны, озадачил Эбеттора. - Не знаю… Боюсь, я не раскаиваюсь вовсе. И тут в голове служителя промелькнула крамольная мысль. Он сглотнул и дрожащим голосом произнес: - Сын мой, Господь тебя простил. Но если ты хочешь поговорить вне стен храма, то на заднем дворе есть прекрасный сад, я в нем люблю прогуливаться и собираюсь это сделать сразу после… Ступай, - и уже шепотом добавил: - И жди меня. Петли скрипнули и одна часть исповедальни опустела. Священник подождал, пока стихли звуки шагов, оттянул ворот сутаны, громко выдохнул и посмотрел на свои ладони, дрожащие толи от волнения, толи от страха. «Прости меня, Отец мой, что замыслил я сделать сего грешника слепым орудием в руках моих». Пастор перекрестился и покинул исповедальню. Суини прогуливался по узкой дорожке, посыпанной гранитной крошкой, и вдыхал аромат цветов вишни. Он никогда не подозревал, что среди мрачных и серых городских джунглей Лондона есть этот оазис, приют для вечных странников. Суини остановился и закрыл глаза. На мгновение он забыл обо всем: о том, что всего полчаса назад, как свинье, перерезал горло мяснику, что потерял жену и дочь, обо всем. Послышались шаги, вернувшие Тодда в реальность, которая снова навалилась на него, как мешок с углем на чернорабочего в порту. Он повернулся и увидел, что к нему приближается святой отец. Тот кивком поприветствовал своего гостя и жестом пригласил присесть на лаку под пышной вишней. Суини принял приглашение и опустился на тесаные доски, плотнее закутавшись в плащ. Хозяин сада присел рядом, аккуратно расправив сутану. В молчании он провели несколько минут, а затем цирюльник нарушил гнетущую тишину. - Он получил по заслугам. Сначала я чуть с ума не сошел, а потом понял, что этот гад заслужил смерть. Да, это не про законам небесным, но по законам земным. Не от заповеди мой поступок, но от сердца. Если мне суждено гореть в аду, если черти будут кружить в смертельной пляске вокруг котла с кипящим маслом, где я буду жариться, пускай. Но вместе со мной там будет страдать и он. Быть может, я одержим, святой отец? Эбеттор вздохнул. - Сын мой, сейчас я говорю с тобой никак слуга Господа нашего, но как простой смертный, которому, как и тебе, не суждено вечно топтать эту грешную землю. Я понимаю твое состояние, более того, возможно, я поступил бы так же, как и ты. Но… я слишком стар и слаб. Слаб морально. А ты силен, силен духовно, да и тело твое моложе моего. Эх… Суини посмотрел на священника грустными глазами. - Но это страшный грех! В Библии сказано «не убий». Творец сам накажет тех, кто этого заслуживает. Ведь так? Эбеттор на мгновение прикрыл глаза. - Грех? Да, но есть грешники и пострашнее тебя. Господь не расторопен, а иногда и слеп. Думаю, если он сразу не убил тебя молнией, то, возможно, это знак? Быть может, Он выбрал тебя в качестве своей карающей длани? Ты не ошибся, придя в мой храм. Я вижу в тебе то, что смог воспитать в себе. Силу. Мясник всего лишь звено в большой цепи виновных. Сын мой, в горе твоем виноваты все. Никто не вступился ни за тебя, когда судья выносил приговор, ни жители Луишема, которые не вступились за твою жену. Прокурор, адвокат, судья… Каждый из них виноват, а ты переживаешь из-за какого-то мясника. Как это произошло? Суини не хотел вспоминать это страшное событие, но здесь, в приходском саду, он чувствовал некое умиротворение, и убийство уже не вызывало таких ужасных переживаний и отвращения. - Все произошло случайно. Он зашел ко мне в цирюльню и за разговором проговорился, что по просьбе судьи написал на меня донос. Я не знаю, как все произошло. Мой разум затмила злоба и месть, а когда пелена с глаз спала… Я перерезал ему горло своей бритвой. - Надеюсь, ты избавился от тела? Ведь его будут искать, - перекрестился Эбеттор. - Нет, - ответил Суини, потирая ладони. – Он так и лежит в моей квартире, на полу, в луже собственной крови. - Избавься от тела. Я вижу всю несправедливость этого мира и готов тебе помочь, чем смогу. Ко мне в храм на службу приходят многие из тех, кто заслуживает кары божьей. Я порекомендую им твою цирюльню, сын мой. Это будет тебе знаком. А сейчас ступай, мне помолиться за тебя. Суини поднялся, поднял взгляд на серое Лондонское небо, будто надеялся увидеть там самого Создателя, и молча покинул приход, оставив священника одного. Едва Тодд скрылся из вида, как в сад вышла Элиза. - Я слышала голоса. У нас гости? Священник поднялся и, перекрестившись, пошел навстречу дочери. - Нет, дитя мое. Это… Еще одна заблудшая душа, которую я направил на путь истинный, - Он обнял девушку и поцеловал ее в лоб. *** Суини подошел к лестнице, ведущий в его квартиру и на мгновение задержался, глядя по сторонам. Странно, в закусочной нет ни единого клиента. Отсутствовала даже Кэт, маленькая девочка, живущая через дом, дочка хозяина чайной лавки. Дела у последнего не шли вовсе, и Ловетт подкармливала девчушку и позволяла смотреть ей мультфильмы, да и самой хозяйки заведения не видно. Дверь заперта. Странно. Озираясь, Тодд поднялся по металлическим ступеням, открыл дверь и шагнул в полумрак своего жилища. - Это ты сделал? – неожиданно прозвучал женский голос. Суини выхватил из кармана плаща бритву и выставил руку перед собой. Он плохо видел , ибо глаза не привыкли к сумраку, но цирюльник знал наверняка – свидетелей надо убирать. Но вот расплывчатый силуэт нежданной гостьи превратился в Ловетт. - Зачем?! Зачем ты пришла?! – прохрипел Суини. Он успел привязаться к этой рыжеволосой ведьме и не хотел ее убивать, но сейчас у него не осталось иного выхода. Она видела труп мясника и может запросто обо всем рассказать полицейским, те схватят его и посадят в тюрьму, а новое заключение не входило в планы Суини. Он решил, во что бы то ни стало, добраться до судьи и убить. Цирюльник замахнулся бритвой, перешагнул через тело и двинулся к девушке. Но та не испугалась, не стала молить о пощаде и даже не забилась в угол. Наоборот, она шагнула навстречу Тодду, обхватила руку с бритвой ладонями и прислонила холодное лезвие к своей шее. - Не бойся, любовь моя. Неужели ты думаешь, я способна предать тебя? Ты слышишь вой полицейских сирен? - Суини отметил про себя, что Ловетт и в самом деле могла вызвать копов, если бы захотела, и он решил повременить и не убивать девушку. – Позволь мне быть с тобою рядом. И в жизни, и в смерти, и горе и в радости. Если ты все еще хочешь меня убить, давай, мне не страшно. Я столько лет тебя ждала… - Смерть Христова… - прошептал Тодд, выронив бритву. – Я… Я не могу поверить, что это происходит. Ловетт прижалась к своему возлюбленному. - Бедный Суини. Рано или поздно это должно было случиться все равно. Он заслужил. Знал бы ты, через что мне пришлось пройти. Я никому не пожелаю того, что со мной вытворял этот… - девушка прикусила губу и постаралась не заплакать. – Нам надо избавиться от тела. - Священник сказал тоже самое, - прошептал Тодд. Ловетт подняла взгляд. - Это из прихода, что находиться в конце улицы? – цирюльник кивнул. – Что ж… Надо куда-то эту тушу спрятать. Девушка осмотрелась и задержала свой взгляд на кровати. Не говоря ни слова, она сорвала покрывало и бросила его на пол, рядом с трупом своего дяди. Кровь, вытекшая из глубокой раны на горле, уже запеклась, поэтому Ловетт, не боясь испачкаться, опустилась на колени и попыталась сдвинуть тело с места, но у нее ничего не вышло. - Ты так и будешь стоять, как истукан? – обратилась Ловетт к Суини. – Помоги мне. Он тяжелый. - Конечно… Тодд помог своей сообщнице завернуть тело мясника в покрывало. - И что дальше? – стоя на коленях спросил цирюльник, а девушка пожала плечами. - Можно пока спрятать тело на кухне, в холодильнике, а потом утопим в Темзе. Надо сходить в закусочную за скотчем и перетянуть покрывало. Еще чего доброго, упадет и обнажит эту страшную начинку. Ловетт призадумалась и заговорчески посмотрела на Суини. - А это идея… Когда Лондон окутала беззвездная ночь, дверь жилища цирюльника скрипнула, и на площадке появилась тень. Вся улица спала, окна не исторгали свет, и только где-то вдалеке слышался смех жриц любви, которые несли свою вахту. По небу плыли уже надоевшие всем тучи, а между домами завывал бродяга-ветер. - Кажется, никого нет, - раздался женский шепот. – Выходи, а я пойду открою закусочную. Пыхтя, как паровоз, на пороге появился Суини, несший на плече огромный сверток. Он попробовал спуститься на ступеньку ниже, но зашатался и едва не упал. - Потише, ты… - рыкнула Ловетт. - Тяжелый. Такого не то, что черти, ангелы не поднимут, надорвутся, - после этих слов Тодд опустил свою ношу на перила и столкнул вниз. Через мгновение груз оказался на земле, едва не зацепив девушку, которая только-только успела отскочить в сторону. Суини сбежал по ступеням и с помощью Ловетт втащил завернутое в покрывало тело мясника внутрь закусочной. Следующим остановочным пунктом стала кухня. Хозяйка заведения зажгла газ, который расцвел синими цветками на всех четырех конфорках кухонной плиты, чтобы хоть что-то видеть, ибо ее незадачливый любовник впотьмах едва не разнес половину посуды и больно ушиб ногу о край стола. Огромный агрегат, который приобрел еще днем дышащий мясник, черным монстром возвышался в углу. Суини и Ловетт переглянулись, на счет «три» подняли мертвеца и перевалили его в жерло мясорубки. - Полдела сделано, - девушка потерла ладони и подвинула к себе огромный бак из нержавеющей стали. – Говоришь, целая свинья поместится? Ты прав, дядя. - Я не хочу на это смотреть, - сказал Тодд. - Ты думаешь, я горю желанием?! – Ловетт поднялась на цыпочки и поцеловала Суини в щеку. – Пойдем, выпьем. Девушка воткнула штепсель в розетку, нажала на единственную кнопку приборной панели, тем самым приведя в движение гигантский шнек. Цирюльник не сдержался, и его тут же вывернуло наизнанку. - Кажется, я больше никогда не смогу есть мясо… Девушка сама еле-еле сдержала рвотный порыв. - Я тебе это очень даже рекомендую. По меньшей мере, в моей закусочной…