Если простуду лечить, она проходит за семь дней, если нет - за неделю

Суббота. Лень – Погода в Эдо замечательная, с чем вас и поздравляем! Весна – пора любви и цветения. Однако, смеем напомнить, что цветут в такое время не только сакуры, но и вирусные заболевания. Как стало известно из неофициальных источников, на город в самое ближайшее время грозит обрушиться новая… Радио болтало без умоку. Сбивало с мысли. Кажется, немного раздражало. Окита никак не мог сосредоточиться, протянуть руку и выключить надоедливый голос, врывающийся в сознание с бесцеремонностью воинствующих аманто. День с самого начала шел наперекосяк. Не было сил, чтобы ненавидеть Хиджикату. Не было сил, чтобы издеваться над младшими офицерами. Не хотелось даже думать о поимке Кацуры. – Капитан… Отвечать было лень. Окиту не отпускало необъяснимое чувство апатии. Время от времени, выныривая из тягучей дрёмы, он думал, что нужно смотреть по сторонам, нужно следить за спокойствием в городе, нужно делать свою работу хорошо... Но этих мыслей хватало ненадолго, и Окита снова погружался в чуткий сон. Нужно, сонно размышлял он про себя. Что за слово такое – “нужно”? Кому нужно? Зачем нужно? Откуда оно вообще взялось? Суббота – выходной, так пусть будет выходным у всех. Шинсенгуми-мимуваригуми, террористы-мятежники, убийцы, воры, шушера всякая… Отдыхали бы лучше. Вон день какой! Тёплый, солнечный. А если ты вдруг решился на преступление, так сам же и виноват, что отдыхать не умеешь. Выходные придуманы для сна. – Капитан... – машина притормозила на светофоре и рядовой с опаской обернулся назад. – Мне неловко это говорить, но, может быть, вы всё-таки… Рядовой был новеньким. Непуганым. Другой бы на его месте промолчал. Может быть, даже порадовался: не смотря на оживленные улицы, вокруг было спокойно, никаких происшествий или непредвиденных обстоятельств, никаких убийств, хулиганств, изнасилований, и даже Принца Дурака накануне каким-то чудом выпроводили восвояси. Гуляли влюбленные, родители проводили свободное время с детьми. Торговцы объявили дни скидок, снизив наценки до смехотворных и, практически, грабительских, но чего в хороший день да для хороших людей не сделаешь? – Капитан?.. Окита не любил, когда его отрывали от любимых занятий по пустякам, а сон был одним из них. – Что тебе? – протянул он, поднимая спинку кресла, в котором так удобно устроился. Раздражение подозрительно запаздывало. Наверное, тоже ленилось. – Ну, я подумал… – начал рядовой, смутившись. – Думай тише, – порекомендовал Окита. – Мешаешь. – Но капитан, не стоит ли нам быть настороже? Такой день идеален для террористов… Я хочу сказать. – Ага, – Окита сдвинул с глаз ночную маску. Дурак, а не рядовой. Жизнь не видел, крови на клинках не нюхал. Не высыпается, небось, даже во сне преступников ловит. Ну и ладно. А Окита хоть и капитан, но учить жизни не нанимался. Пусть его... – Ты прав. Тогда нам лучше сесть где-нибудь в засаде. Есть одно отличное место. Когда Окита оставил обескураженного рядового в машине, а сам поднялся по ступенькам и постучал в двери Йорозуи, Гинтоки смотрел телевизор. Ведущая рассказывала что-то про теплую погоду, фронт цветения и очередной штамм гриппа. – Йо! – Окита качнулся с пятки на носок и бесцеремонно шагнул внутрь, отодвигая плечом удивленного Шинпачи. В комнатах оказалось темно и прохладно. Если царство лени и существовало в каком-нибудь из лучших миров, то Йорозуя абсалютно точно являлось его основным филиалом и неприкосновенным посольством. Окита прошел и без лишних предисловий улегся на диван. Имело смысл поздороваться или сказать что-то осмысленное, но последние силы он потратил на то, чтобы спихнуть спящую Кагуру. Кагура скатилась на пол, так и не проснувшись, хотя в полете успела задеть Окиту пяткой по голени. Он одобрительно приласкал её взглядом: на рефлексах знает, куда бить... – Шинпачи, кто там? – не отрываясь от экрана, позвал Гинтоки. – Если это не доставка пиццы, пусть проваливают. – Ты заказал пиццу? – проснулась Кагура и внимательно посмотрела на Окиту, прикидывая, не посягает ли он на причитающееся ей. Если диван не был для неё так уж близок, то отношений с едой она никогда не скрывала. – Нет, – Гинтоки поучительно поднял палец вверх, хотя всё ещё смотрел на экран телевизора. – Но мы всегда можем отнять пиццу у посыльного и спрятаться. – Гин-сан! Не говорите глупостей, – дернулся вошедший в комнату Шинпачи. – Окита-сан, что-то случилось? – Да, но не переживайте, – не открывая глаз, хорошо поставленным голосом отрапортовал Окита и перевернулся на другой бок, делая сложные охранные пасы в сторону Кагуры. – Мы устраиваем засаду на Кацуру. – А Йорозуя тут при чем? – Диван есть, еда есть… Она общепризнанна лучшим местом для проведения мероприятия. – Кем признана? – Мной. – Ясно, – рассеянно согласился Гинтоки. Кагура с деловым видом поддакнула и подобралась ближе к Оките. Руки у неё явно чесались. – Хорошо, когда тебя понимают, – буркнул Окита и добавил, подумав: – А ты, мелкая… Дашь себе по морде сама или подождешь, когда я проснусь? – ...так что, будьте аккуратны и берегите себя! – сказали с экраны. – Желаем крепкого здоровья! Воскресенье. Зависть Проснулся он после полуночи от ощущения неправильности собственной жизни. До утра Окита мучался этим вопросом, а потом, невыспавшийся и злой, вышел к завтраку и столкнулся с Хиджикатой. Хиджиката только что пришел с утренней тренировки, был зол и голоден. Чем именно завтракал замком, Окита не различил под толстым слоем майонеза. По покатому боку полной чаши вальяжно сползала жирная желтая капля. Окита сглотнул. Ну конечно, майонез-то не абы какой. Хиджиката в этом профи. Все марки, все отличия. Кухня за ним только и бегает – всё ли устраивает. А иначе как же, любимый замком без майонеза никуда. Всё ему. И как столько влезает-то? Нет, чтоб поделится. Должность не отдает, зараза, хоть бы майонеза… Стоп! Окита помотал головой: какой ещё майонез? На это же смотреть – и то противно. А уж есть… Но ведь, с другой стороны, ему, Оките, столько табаско за казенный счет никто покупать не будет. Да что там, не берегут капитана первого отряда в Шинсенгуми, всё ему, Хиджикате, достается! И любовь, и признание, и уважение… Оките только и достается, что страха и трепета, да и те – объедки со стола замкома. Тоже кодекс что ли какой выдумать? – Сеппуку, точно говорю, – заметили рядом. – Не выдержал осуждающего взгляда… Застыдился. Ушел. – Земля ему пухом. – Хиджиката обещал на похороны придти. Ага, подумал Окита. К рядовым вот ходит. Святой человек. Великий. Ко мне бы не пришел, наверное. Завтрак встал в горле комом. – ...саке? конечно взял! Заплатил за него, между прочим… Пьяная весна гуляла по улицам. – ...мясо! Сочное, подрумяненное… – ...или всё-таки возьми клубничное… – ...эпидемия гриппа, возможно, нам и не грозит, но… – ...я люблю вот эти чипсы! Они отлично идут с… Вчера ещё голые, сегодня вишни стояли в цвету. Не до конца раскрывшиеся бутоны вспыхивали розовым в лучах заходящего. Пышной пеной накрыв парки, вишни раскинули ветви над головами праздно шатающихся людей, нелюдей, разнообразных гуманоидов и всех тех, кто был способен наслаждаться красотой воспрянувшей ото сна природы. – ...давай, открой ротик и скажи… – ...и вот она ему и говорит… ой, срочно салфетку!.. – ...нравится? – ...вы прогнозируете хаос? – ...я прогнозирую, что он сопьётся… – …о, боги, за что караете? – ...лекарство пока не разработано, неизвестен так же побочный эффект… Сволочи, думал Окита. Гуляют. Веселятся. Жрут как не в себя. Пьют до беспамятства. Ни о чем не заботятся. У них сегодня выходной. Конечно, нет чтобы подумать про тех, кому приходится работать даже в такой день. Да что они вообще думают себе? Шинсенгуми, конечно, вынуждены охранять тупое быдло, потому что это их работа, но как, кажется, хорошо было бы расположиться на травке, обложиться закуской и напитками, смеяться над глупыми друзьями. А то никаких праздников в жизни. Руби, кромсай, взрывай… Скука, рутина. – ...можно тебя поцеловать… – ...ненавижу тебя!.. – ...что вы можете порекомендовать?.. Окита вздохнул, привалился спиной к машине и посмотрел на небо, переливающееся лилово-фиолетовым. – ...иди и не греши... Окита завидовал. Завидовал чёрной завистью. Зависть не давала даже спать – за день он ни разу не сомкнул глаз. Уже это начинало вызывать некоторые подозрения и сомнения в собственной адекватности. В конце концов, собственные чувства и поступки Окита всегда оценивал здраво, но сейчас чувствовал подлог. От зависти было муторно. Краем глаза он заметил в толпе что-то знакомое – белое с голубым и вспышку ярко-красного и рефлекторно подтянулся. – Хэй-хэй, – позвал Гинтоки, почесывая в затылке. – Значит, сегодня всё-таки на дежурстве? – Деваться некуда, – пожал плечами Окита. – Вам, безработным, не понять. Гинтоки скривился. – Ты просто голодный, – Кагура облизывала мороженое. Сосредоточено, но несдержанно. – Хороший перекус и тумаки для закрепления результата могли бы помочь и исправить дурной характер. Сытые люди всегда улыбаются. Окита несколько секунд наблюдал за ней, не найдя, что ответить. Мысли то и дело сворачивали к зависти. Оставалось лишь понять, к Кагуре или мороженому. Понедельник. Обжорство Майонез всё так же притягивал. Нет, не совсем так, но и от него Окита бы не отказался – конечно, в умеренных дозах. Хотелось чего-нибудь эдакого. Чего конкретно, на ум не приходило. К счастью, дежурства в этот день за Окитой не числилось, поэтому он предавался благостной лени и размышлениям с перерывами на поход в кухню. На вечер был запланировал просмотр дорамы. Вооружившись всем, что дала на откуп кухня (никто никому не угрожал, но капитан первого отряда, спрашивающий “чего-нибудь пожевать” на протяжении всего дня, необъяснимо пугал поваров), Окита уселся перед телевизором. Хиджиката недовольно покосился, цыкнул с неодобрение: – Это ещё что? – Закуски, Хиджиката-сан, – благодушно отозвался Окита. – Хотите, поделюсь? Хиджиката посмотрел на него, как на умалишенного и отодвинулся. Перед дорамой был выпуск новостей – что-то про новый грипп. Окита не вслушивался – размышлял: выходит, права была мелкая, и сытым убивать Хиджикату почти не хотелось. Вторник. Жадность Боеприпасов для базуки было катастрофически мало. Хотелось пойти и убить всех. Порубить на мелкие кусочки, продать на рынке – желательно, подороже – и купить всё недостающее снаряжение. Да и сокращение рядов Шинсенгуми вполне могло бы повлечь увеличение жалования. Окита не знал, зачем оно ему, но очень хотелось. Ещё хотелось новый арсенал, но упоминание о затратах доводило до бешенства. Более того, встретив на дежурстве при входе в парк Кагуру, он заблаговременно обошел её стороной: сумасшедшая! форму порвет, городское имущество попортит, а кому за это платить? Отсутствие желания платить победило рефлексы. Только через несколько кварталов Окита остановился, упершись невидящим взглядом в стену: что-то было категорически не так. Он поднял руку и пощупал лоб. – Заболел что ли?.. Рядом толстый лавочник торговался с домохозяйкой – та никак не соглашалась на скидку, считая её непомерно высокой. Среда. Гордыня – ...как не знать? Знаю, – толстый лекарь с независимым видом снял очки в проволочной золотой оправе и сложил в аккуратненький футлярчик. – Конечно, знаю, что за болезнь… Насмехается, думал Окита. Чертов старый боров. Думает, всё знает, всё видит. Думает, меня его мнение заботит. Если бы только не слёзная просьба Кондо, Окита бы к нему и на пушечный выстрел не подошел. Подумаешь, лёгкая температура. Да он, капитан первого отряда Шинсенгуми Окита Сого, переживал такие серьёзные ранения, по сравнению с которыми температура – мелочь, пустяк. Но Кондо так просил, так искренне переживал, что Окита не мог отказать. – У вас грипп, – лекарь убрал свои нехитрые инструменты в саквояж, щёлкнул застежкой, поправил воротник кимоно. Всё же он немного нервничал. Глупости, думал Окита. Неужто это ничтожество думает, что я стану марать об него руки? Даже не смешно. Он, лучший мечник, не знающий усталости, будет пачкать меч об этого презренного? Какая чушь. Пусть проваливает. Пусть… – Вы что-то ему пропишите? – спросил Кондо, выглядывая из-за сдвинутых сёдзи. – Прописать? – лекарь пожевал губами. – Нет, ничего не пропишу… Изоляцию разве что – ему, а вам – выпуск новостей и терпения. – А жаропонижающее? – Температура удовлетворительная, – шаркающей походкой лекарь подошел к выходу, бросил взгляд через плечо на Окиту. – В таких случаях прописать можно только одно – добродетели. Но, к сожалению, в таблетках их пока не выпускают. Окита с раздражением смотрел ему вслед. Сам не понимал до конца, почему так бесится. Навязчивая мысль, что его унижают, не отпускала – держала намертво. Кондо просил отлежаться. Хорошо, что просил. Иначе Окита бы и его слушать не стал. Четверг. Гнев С самого утра всё было не так. Если всю предыдущую неделю он терпел и боролся с тупостью и недалекостью окружающих, то теперь, кажется, терпению пришел конец. Кондо с самого утра смотрел с плохо скрываемой жалостью и сочувствием, но ничего не объяснял. Спрашивал, как давно Окита стал замечать за собой странности. Приходилось терпеть и отвечать сквозь зубы. Офицер, принесший завтрак, шарахнулся от него, как от прокаженного. – Ну не при смерти же я?! – угрожающе прошептал Окита и хватился оружия. Ни базуки, ни катаны под рукой не оказалось. Их словно след простыл. Окита в бешенстве запустил в офицера подносом. Тот кое-как умудрился увернуться, зыркнул через плечо, пролепетал что-то неясное и сбежал. В коридоре было пустынно и тихо. Словно все казармы вымерли. Только опьяненная весной муха где-то жужжала, как ненормальная. К счастью, Кондо был у себя. Вместе с Хиджикатой они сидели с таким видом, словно им только что сообщили о надвигающемся Конце Света. Окита мог бы с легкостью им его организовать, но прежде чем он успел что-то сказать, Кондо поднял руку в предостерегающем жесте, застыл на секунду, задумавшись. Его брови сползлись к переносице. – Тоши, – тихо попросил он. – Включи телевизор. Хиджиката кивнул, не открывая глаз, щёлкнул пультом управления и снова замер, каменным изваянием. Новости. По телевизору показывали чертовы новости. Окита ненавидел их. В них всегда врали – про погоду, про экономику, про политику… – Что происходит, Кондо-сан? – протянул он. – Слушай. – ...таки образом, – сказала ведущая, глупо улыбаясь чему-то, – информация о том, что вирус не опасен для жизни, подтвердилась. Тем не менее, учитывая особенности, здравоохранение рекомендует быть внимательнее к близким. Грехи иногда принимают крайне затейливые формы и ведут к преступлениям. Считается, что семь грехов испытывают заболевшего на протяжении всей недели, а потом, если жертва им не потворствует, отступают. В настоящий момент выдвинуто предположение, что тот, кто оступится, будет вынужден жить под гнетом вируса всю жизнь. Правительство обещает, что все преступления последней недели будут подвергаться тщательному анализу, и виновным могут предоставить амнистию или послабление… – ...ты же не поддался, Сого? – Кондо смотрел с затаенной надеждой. – Ты же ничего не позволил себе лишнего с тех пор, как… Окита развернулся и вышел. Не смотря на душивший его гнев, срываться на одного из самых дорогих людей ему не хотелось. Выход был один: запереться и ждать. Душить в себе порывы и поддаваться. В крайнем случае, можно было представлять, что это изощренный метод пытки, которому его подвергают. Пятница. Похоть Раннее утро началось так, как оно должно начинаться у любого семнадцатилетнего парня: словно часовой на дежурстве, стоящий член уверенно приподнимал одеяло кокетливым бугорком, намекая, что давно не получал свою порцию тепла, ласки и всего того, что должен получать детородный орган в самом расцвете сил. Ничего удивительно или запредельного в этом не было, так что с этой проблемой Окита справился ловко и привычно. И всё же даже после необходимых действий в теле чувствовалось какое-то смутное томление. Окита вышел на энгаву и глубоко вздохнул. Весенний воздух приятно холодил кожу, наполнял тело странной лёгкостью. Природа шептала, звала куда-то. В кустах громко и настойчиво два жирных кота делили кошку, облезлую и тощую как велосипед. Кошка грелась на солнце, косила в сторону кавалеров янтарным глазом – одним, второй – подбитый, вероятно, одним из предыдущих любовников, – заплыл и не открывался. В ветвях дерева щебетали какие-то птахи, ругаясь из-за несвитого гнезда: обычная ссора, когда мужчина уже требует крепеньких сыновей, а женщина желает быть уверенной в его финансовой стабильности. – Ну и дура, – сказал Окита вслух. Из-за стены доносились тихие шорохи, скрипы и вздохи – достаточно томные, чтобы Окита почувствовал лёгкое возбуждение. Оглядевшись, он припал ухом к стене и прислушился, быстро соображая, кому принадлежит комната – по всему выходило, что Хиджикате. Представилось сенсационное: замком водит к себе шлюх под покровом ночи, нарушая собственный правила! или, того хуже, развращает ряды Шинсенгуми. Да не просто развращает, нет! Любит побыть снизу, выставляя крепкий зад и взглядом прося, чтобы взяли. И не одни, не два любовника… Интересно было бы поймать его на тепленьком и шантажировать, тогда, возможно, и ему перепадет. Окита на цыпочках подкрался к сёдзи и в предвкушении едва заметно сдвинул одну створку – на самую малость. Внутри действительно был Хиджиката. Один, практически нагой, в полутьме комнаты его кожа влажно поблескивала от размеренных движений – то вверх, то вниз, то снова вверх, то опять вниз… Окита задвинул сёдзи, и прокрался обратно. Протер глаза, выдохнул. Зад у Хиджикаты действительно был хороший. Крепкий такой, сочный… Можно было бы и воспользоваться. Наверное. Окита помотал головой: придумается же такое! Естественно, что Хиджиката по утрам выполняет комплекс физических упражнений, потому что фанат дисциплины. А вот то, что про него Окита думает – это уже совсем неестественно. А ведь день только начинается… Окита с тоской посмотрел на котов: им определенно было проще. Весь день он терпел, но бой был неравен. Гормоны делали своё дело, обостряя болезнь. Оставалось прятать глаза под повязкой, отрабатывать удары и несколько раз уединиться в туалете. Ситуацию ухудшали неожиданные фантазии, в которых попеременно фигурировали Хиджиката, Кондо, весь первый отряд, проститутки Йошивары, сёгун, младшая сестра сёгуна, сумасшедшая из Мимаваригуми, снова Хиджиката – и далее по кругу. Плюнув на всё, Окита решил прогуляться и развеяться. Стараясь выкинуть из головы всё лишнее, он уже в сумерках прокрался из казарм и зашагал, куда глаза глядят. Глаза глядели в район Кабуки, по пятницам до отказа набитый пьянствующими, играющими и предающимися другим порокам. Можно было бы снять проститутку или сразу несколько, но денег с собой он преднамеренно не взял. Бессмысленно прошатавшись несколько часов по улицам, непредумышленно он оказался перед покосившимся зданием Йорозуи. Почему нет, подумал Окита. Можно зайти. Хуже не будет. Да и какой соблазн в Йорозуе? Никакого. Он поднялся по ступенькам и постучал. Ответа не последовало. Он постучал увереннее. Внутри послышались тихие шорохи. Что-то крадучись приблизилось к дверям и остановилось в нерешительности. Окита третий раз постучал. Наверное, было не слишком прилично объявляться в такое время на пороге. Наверное, у Йорозуи могли быть свои дела. Наверное… Неожиданно пришло в голову: они ведь живут вдвоем: Гинтоки и Кагура. И сколько бы Гинтоки ни относился к Кагуре как к ребенку на людях, сколько бы они ни дрались по шуточным поводам, как бы невинно ни выглядели их одношения со стороны, кто знает, что скрывается за этим? И эта простая мысль была оттого ещё более отвратительна, что казалась Оките чем-то почти естественным. Он сделал шаг назад, готовый уйти, но створки сёдзи медленно разъехались, открывая его взгляду тёмный коридор. – Данна? – позвал Окита. Собственный голос показался ему неуверенным. Он шагнул за порог и оглянулся. Сёдзи за ним тут же захлопнулись. В следующее мгновение кто-то навалился на него. Первый удар пришелся в скулу. За ним последовал ещё один – в живот. Даже в темноте характер удары выдавал противника с головой. Окита ухмыльнулся. В голове сразу же стало пусто и легко. Он отлично знал, что делать с этим маленьким стихийным бедствием. Это был вопрос везения: кому сегодня улыбнется удача. Впрочем, любая их драка заканчивалась “ничьей”. – Грязный ублюдок, – торжествующе захохотала Кагура, щёлкая зубами в опасной близости от уха. – Я проучу тебя! Больше никогда тебе не придет в голову нападать на беззащитных одиноких девушек! – Беззащитной я бы тебя не назвал, – заметил Окита, отпинываясь и стараясь хорошенько её боднуть. – Ты похуже иного преступника будешь. На секунду она остановилась от неожиданности, и он успел подмять её под себя, скрутить, прижимая к полу, и только яростно извиваться. – Что ты тут забыл, придурок? – Ничего, – признался Окита и неожиданно почувствовал – она замерла, напряглась под ним, словно готовая в любой момент снова набросится. – Поздороваться зашел. – У тебя кровь, – Кагура не спрашивала, утверждала. Голос звучал глухо и странно, немного отстранено. Окита почувствовал, что она права – разбитая губа кровоточила, оставляя на языке соленый привкус. Он отпустил её руки и сел. – Не надо на людей кидаться. – Не надо так поздно приходить… когда не надо, – Кагура сначала села, потом поднялась – в темноте её движение было едва заметно, но постепенно глаза привыкали. – Гин-сана нет дома. Он ушел. Тебе лучше проваливать… – Я подожду, – Окита чувствовал сожаление. Даже не потому, что она просила его уйти, а потому что он сам её отпустил – такую теплую, яростную и понятную. – Нет. – Да. – Ты не слышишь? – Это ты не понимаешь. – Ах… – она вздрогнула, когда он резко дернул её к себе. – Ты правда не понимаешь, да? – Это ты не понимаешь, – Кагура постаралась отбиться, но он неожиданно почувствовал слабину. – Хочешь, попробуем понять вместе? – Только не говори… – Не говорю. – Ну и мерзкий ты тип… В её движениях чувствовалось всё меньше сопротивления и всё больше натиска. С ней было хорошо. – Знаешь, я тебе сделаю больно, – с удовлетворением пообещал Окита ей в шею. Под ладонью вздымалась маленькая крепкая грудь. – Ты уж попробуй потерпеть немного, ладно? Суббота. Лень Утро давно вступило в свои права, когда его разбудил грохот вышибаемой двери, и на пороге, помятые и опухшие появились Гинтоки и Хиджиката. Окита поднял голову, посмотрел на них, потом – на мирно посапывающую под боком Кагуру и снова откинулся на футоне. – Я их убью, – пробормотала Кагура, натягивая на голову одеяло. – И тебя, кстати, тоже. – Ага, – согласился Окита. – Когда-нибудь. – Ага. – Потом. – … – В понедельник, например. У тебя в понедельник что? – Обжорство. – Вот и повод для гнева. Тогда не забудь, я обещала. Окита закрыл глаза. Где-то рядом стенал Гинтоки, то ли предвкушая кару от Умибозу, то ли жалуясь на похмелье. Лениться вдвоем было хорошо и приятно.