Перед грозой

Вздох. Едва уловимый запах цветов, мыла и шампуня скрывается за чем-то более глубоким, теплым и прекрасным. Эти ночи не несут новизны – пальцы путаются в распущенных волосах, противопоставляя их мягкости мозолистость рук; губы на желанных губах, податливых и теплых, с привкусом помады и саке – с ее привкусом; кожа к коже, даже если это всего лишь женская щека, трущаяся о щетину или пышность груди, ощущаемая мужской ладонью. И так всегда – знакомые, приятные и легкие чувства, невесомо безмолвные, неуверенно меняющиеся. Она создана для него; изящно скользит руками по торсу, положив голову на крепкую грудь, а он держит ее бережно, зарывая лицо в волосы и вдыхая тонкий аромат. Эти ощущения новые и малознакомые; он немного взбудоражен и изумлен, но ничего не может с собой поделать. Время движется, пока они нежатся в темноте, а проснутся лишь с приходом солнца, сцепятся руками, подобно частицам паззла, и она улыбнется ему – полусонно, прикрывая красные глаза, пока солнце играет зайчиками на нежном лице, осыпая его золотом. И он поймет, что веселый твист в груди называется любовью. Асума не умеет подбирать слова, но Юхи уже все прочитала, просто заглянув в любимые глаза. Их мир обрамлен опасностью, полон нестабильности, погряз в насилии. Он уже видел, как она убивала – до сих пор не смогла смыть кровь с хрупких рук, – и нет в этом тайны, и он убивал; смерть ничего не меняет. Ужасные миссии, когда она пасует и плачет – плачет тихо, держа все в себе так, что слезы встают комом в горле, – а он падает, будто никогда и не поднимется, но превозмогает себя, потому что так надо. Однажды Юхи спросила, хочет ли он детей. Покоясь в заботливых объятиях, подставляя тепло-солнечную кожу и скрывая шрамы. Тогда Асума спросил себя, имеет ли право целовать ее, должен ли спрашивать, что та имеет в виду, сможет ли ответить; да, он хотел ребенка – их ребенка, и от этой мысли голова закружилась, а руки забила мелкая дрожь. Она опять прочла его, красные губы изогнулись в загадочной улыбке – такая может принадлежать только ей. Девушка переплела свои пальцы с его и положила большую ладонь поверх маленького животика. И он все сразу понял – пальцы затряслись, опережая мысли. Асума открыл рот, чтобы спросить что-то очередное и нелепое – «когда» или, может, «как», «почему я» или, может быть, «что нам теперь делать», и… «выходи за меня». Но так и не смог, потому что ее губы уже целовали возлюбленного – мягко, упуская из виду отголоски нерешительности, которую он так и не распознал. Юхи отодвинулась, пряча неуверенный взгляд. Но это он смог уловить. И поцеловать ее. И снова, и снова. - Спасибо, – прошептал мужчина в алые губы. – Спасибо тебе, спасибо, спасибо. – Он целовал возлюбленную, а она улыбалась, забываясь от нехватки воздуха, почти смеясь, утопая в его нежности. Мир, в котором они живут, не самое лучшее место. Он не знал, какого это – принести в этот мир другую жизнь, но сейчас, хоть их будущее, балансирующее на грани, неясно, он решил оставить все замудренности на потом. Завтра Асума все обдумает. Они все обсудят, обо всем побеспокоятся и смогут во всем разобраться. Завтра у них обязательно все получится. Но сейчас его место здесь – держать в объятиях Куренай и смаковать мысль о ребенке, их ребенке, столь крохотном и прекрасном. Он смотрит на закат, грея пальцами животик Куренай, и ощущает пульс новой жизни сквозь теплую кожу. И никого нет счастливее на этом свете.