Ruhe in Frieden, Petra

      Свежи воспоминания. Хрупкое женское тело, неправдоподобно статично залегшее между мощными древесными корнями. Обездвиженное, мертвое тело. Медные волосы спутались и пропитались темной густой кровью, немедленно начавшей сворачиваться на воздухе. Не легкие пряди, обрамляющие нежный овал девичьего лица, а нечто сродни пакле, мерзко липнущей к остывающей коже. В лицо впечаталось будто бы грубо вырезанное мастером-неумехой выражение ужаса, перемежающегося со страданием, оставленным последними секундами существования, из которого выдернули это человеческое создание. Выдернули притом грубо и бесцеремонно. Обманчиво кажущиеся крепкими человеческие кости для мощных гигантов - все равно что жалкие пустые скорлупки орехов, и ломаются их несопоставимо огромными конечностями соответствующе.       Эта смерть не первая и не последняя в череде прочих, порожденных необходимостью борьбы с чудовищами, по какой-то ошибке имеющими черты, схожие с людскими. Принадлежность этой женщины к элитному отряду делает эту смерть лишь менее ожидаемой, не более того, но все же…       Но все же капрал Леви чувствовал себя преданным тогда, стоя перед ее едва омертвевшим телом, глядя на ее пустое лицо, лишенное искры жизни, некогда не просто теплившейся, а горевшей в ней, чувствует себя преданным и теперь, оставшись один на один с четырьмя стенами, ограничивающими часть идеально вылизанного, почти стерильного пространства. За стенами, ограждающими и от проверенными, кажется, десятками испытаний женщин и мужчин, и от жалкой кучки подростков, оказавшихся здесь по тысяче причин, иногда менее нелепых, чем другие. В подчас бессмысленной борьбе за выживание, циничном естественном отборе едва ли не каждый из них где-то в потаенных темных уголках своей души – кандидат на добровольное отчисление, усталый воин, потенциальный смертник, самоубийца, готовый, отринув благородство, броситься с головой в грязную дыру, над которой еще виднеется потертая надпись «выход». Но сколь же велика разница, когда в эту помойную яму тебя бросают насильно, предварительно раздавив тебя, как какую-нибудь жалкую букашку. Букашку с копной блестящих рыжих волос. И вот ты в этой яме поддаешься оскорбительному забвению, пока медленно разлагается твоя плоть под давлением слоев почвы.       Но пока для забвения рано. Капрал помнит. Он помнит, но разве не одни лишь тщедушные романтики, не ведавшие потерь или терявшие слишком мало, способны всерьез говорить о том, что жив человек, пока живет память о нем? Жизнь или есть, или нет, и как раз сейчас ее у Петры больше не было. Самой Петры больше не было. Еще есть где-то ее погребенное тело, но было бы оскорбительно именовать гниющую связку мышц ее именем. Капрал Леви один, он сверлит взглядом стену и всем своим существом ощущает едкую пустоту. То не муки боли, скорби или печали, то именно пустота, охватившая нутро, заставившая все внутренности единовременно самоуничтожиться, оставив внутри только что-то горячо пульсирующее в полном одиночестве.       И он тоже один, как этот добела раскаленный импульс. Вяло прокручивая в мыслях воспоминания о своей некогда исполненной жизни невесте, капрал мрачнеет, то и дело натыкаясь на образ ее трупа, вырезанный на задворках сознания – незаживающий шрам.       Чувствуя странную потребность еще раз проститься, Леви тонкими пальцами скребет воздух за подлокотником кресла, пока не натыкается на тонкое стекло бокала, полного недопитого вина. Оно плещется, омывая стенки, лишь самую малость похожее на кровь, но все же…       Мужчина морщится и встает. Он хочет попрощаться, а не манить к себе призраков еще больше.        - Ruhe in Frieden*, Petra, - обращается к пустоте капрал. - Ruhe in Frieden.       Ему нечего больше сказать, да и к чему тратить слова сейчас, когда их никто не услышит, когда они так и останутся висеть в кажущемся вязким воздухе.       - Твое здоровье.       И капрал Леви поднимает бокал. ______________________________ * Покойся с миром (нем.)