Три шага

Тихо скрипел снег под ногами Аотоа. Он шел, подняв воротник и вжав голову в плечи, чуть зажмуриваясь, когда колючие снежинки, подхваченные холодным ветром, кололи глаза, нос и скулы, открытые им. Ему была, мягко говоря, непривычна такая погода. Это была первая зима для Аотоа в его 16 лет. До этого времени снег и морозы, упрямо обходили городок, будто его и не было. Деревья вопреки всякой логике оставались со своими густыми зелеными кронами, небо в редкие дни покрывалось тучами, неохотно проливая немного дождя на, постоянно имевшую в достатке влагу, землю, цветы благоухали, особенно там, где промелькнула бабочкой со своей лейкой Фрея, а ветер становился грубым и сильным только тогда, когда налетали вороны. Другими словами, город был прекрасной сценой, лишенной всевозможных недостатков. Именно такой сценой, какой требовал великий и непревзойденный маэстро. Аотоа даже подивился той иронии, с которой он вспомнил Христиана Дроссельмаера… А ведь раньше он его боготворил! Только вот после окончания сказки слишком уж ярко бросились в глаза её недоработки… Хотя в момент нахождения в сказке он и не задумывался об этом, да и считал ли мастер это недоработкой? Скорее всего, он намеренно опустил осеннюю слякоть и зимние метели, чтобы Принцу с Вороном было удобно «порхать» по сцене в своем бесконечном поединке. Аотоа стянул осторожным движением с руки перчатку. Перчатки были у него замшевые, привезенные отцом когда-то из Италии. В такую пору юноша не уставал благодарить своего родителя за тягу скупать в других странах всякую «ерунду на сувениры». Ведь именно благодаря этой привычке у него было сравнительно теплое пальто и перчатки. А благодаря желанию Ахиру усовершенствоваться, как хозяйке, ещё и теплый, кусачий, хотя и немного грубоватый шарф нездорового оранжевого цвета. Саюри, когда узрела сие произведение искусства на нем, минут двадцать хохотала без перерыва, но, с трудом успокоившись, пообещала связать ему шарф синей шерсти под стать его глазам… Осталось дождаться сих благостных времен. Все же очень хорошо, что народу на улицах сейчас крайне мало – не все успели обзавестись меховыми шубами, а кое-кто даже не испытывал желание просто прогуливаться по холодным, обвеваемым северными ветрами улочкам города Кинкан. Замечательное исключение из правил – Аотоа – шмыгнул покрасневшим носом и оправил шарф. Затем он присел на корточки и прикоснулся кончиками пальцев к сугробу, наметенному у обочины дороги. Осторожно, будто боясь разрушить, навредить... Губы приоткрылись, втягивая судорожно воздух: - Какой холодный… - А ты думал, что он теплый? Порой ты бываешь феноменально глупым, - звонкий насмешливый голос Саюри разрушил его уединение. Захваченный врасплох Аотоа так и сел на землю – встреча с сестрой Мифо вовсе не входила в его планы. Как раз из-за неё он и сбежал в благостную тишину улиц. Что же за проклятье! Она стояла над ним такая спокойная и невозмутимая, черные волосы аккуратно убраны под шапку – на воле всего лишь одна прядь справа, зеленые глаза чуть прищурились, изучая его растерянное, наверняка имевшее глупый вид, лицо, на обычно бледных щеках играл румянец. Облачена она была в пуховую короткую белую курточку, белую же шапочку с помпоном, в зеленую полоску шарф, теплые черные брюки и полусапожки, отороченные мехом. Иногда при свете солнца ему мерещились в её зеленых глазах золотые кошачьи искры. Аотоа прогнал эту нежданную мысль и поднялся, стараясь принять гордый и независимый вид. Отряхивая с кончиков пальцев снег, он попробовал улыбнуться привычно с чувством превосходства, только вот губы отказывались слушаться. Замерзли? - Вечно ты там, где тебя не ждешь… Хотел сказать это с усмешкой, но эти слова напротив прозвучали устало, грустно. Саюри приподняла бровь, с удивлением всматриваясь в лицо Аотоа: - Что с тобою? Юноша потупил взор, ему вовсе не улыбалось так просто выложить ей всю свою душу. Ведь с Саюри это так легко сделать! Один долгий взгляд этих вдумчивых ярких глаз, и ты уже спешишь поведать обо всех горестях, поскольку знаешь, что будешь выслушан и получишь добрый совет. Такова природа этой девушки-кошки… Но может ли он сказать ей о том, чему причиной является она? Саюри фыркнула и тряхнула головой: - Ладно, не хочешь говорить – молчи, - милостиво позволила она. – И что же ты тут делаешь? - Хм, думаю – гуляю, - Аотоа, стараясь сохранять спокойствие, натянул перчатки. Больше всего сейчас хотелось развернуться и уйти под мелкий колючий снег… далеко-далеко. А может даже и убежать. - Вот как, - Саюри улыбнулась. – А по какому-нибудь определенному маршруту? - Нет, - Аотоа даже умудрился улыбнуться. – Просто так. Только вот… - Тогда пойдем со мною? «…не надо идти со мной». Но не мог же он возразить этой открытой улыбке и сверкающим теплом зеленым глазам. Они молча шли по заснеженной улице. Похоже, холод слегка пронимал и Саюри – она приподняла воротник своей курточки, хотя она и была самым привычным к зиме человеком в городе Кинкан. Какое-то время девушка даже презрительно фыркала: - Разве это зима?! Вот там, где я побывала… Аотоа бросил на неё косой взгляд, девушка, будто бы почувствовав, сразу обернулась к нему, юноша в тот же момент сделал вид, будто чрезвычайно заинтересован тем, что происходит у него под ногами. Саюри только сокрушенно покачала головой. Аотоа ощутил волну легкого раздражения и разочарования, исходившую от девушки, но что он мог с этим поделать? Он знал, что она ему небезразлична. Знал также точно, как то, что дышит. После всего этого безумия, которое Факир иногда в шутку называл «Послесловие Великого Дроссельмаера», Саюри стала неотъемлемой деталью мозаики его жизни. Но вот только он никак не мог правильно поставить эту деталь. Крутил её и так, и этак, но все без толку. Несколько месяцев по окончанию сказки каждый день он жил только мыслью о Ру. О шелке её волос, о лукавой и грустной вынужденной улыбке, которую она подарила ему на ступенях, об отчаянии в её глазах, о тоске, которая слезами вылилась из неё, когда он признался ей в своих чувствах, о шорохе её платья, которое он слышал в доме Факира в те дни, что она с Мифо гостила в Кинкане – она избегала его тогда, в то время как он отчаянно искал с нею встречи. Ру была его первой любовью. Его мукой и тоской. Её образ был вырезан у него под кожей, выжжен под веками и преследовал в любом видении, которым он только и смел забыться на мгновение. Факир как-то в миг его откровения, когда после рюмки ликера, которым они отмечали день рождение юного потомка Дроссельмаера, Аотоа потянуло раскрыть причины своей тоски, заметил, что это скорее не любовь, а страсть. Что так не любят. Вообще, с его точки зрения настоящая любовь может быть только взаимна. Она, конечно, причиняет страдания человеку, и было бы замечательно, если бы это чувство можно было не испытывать, но вот только лучше умереть от пыток любви, чем никогда не знать её. Аотоа тогда даже слегка обиделся на своего друга. Ведь он же человек высоких материй! Как он может пылать всего-то какой-то страстью к столь прекрасной девушке, как Ру? Его душа просто не может допустить такого! Факир только плечами пожал и сказал, что настоящую любовь Аотоа узнает с трех шагов. Захмелевший юный критик в ответ на это заявил, что теперь будет пристально наблюдать первые три шага каждой девушки, которая окажется в его поле зрения. Факир покрутил пальцем у виска и спрятал подальше ликер, проворчав, что кто-то теперь ещё и иносказаний не понимает. Забавно, что Аотоа действительно стал отсчитывать по три шага у каждой незнакомой девушки, которая оказывалась в его поле зрения. Часто упрямые незнакомки, несмотря на всю свою прелесть, стояли на месте, мило щебеча или любуясь на новые шляпки в витринах. Тогда Аотоа с тяжелым вздохом проходил мимо. Хотя романтически настроенное сердце кричало, что все это вздор, а его чувства к Ру истинны. Хороша истина, что тут ещё скажешь? Только то, что Аотоа готов был кричать от тоски и боли ночью, когда даже в звучании клавиш он слышал её голос. Что он часто крушил все в комнатах, когда чувства становились невыносимы. Что снился ему один и тот же сон: он идет по запутанным коридорам, вслед за шорохом её прекрасного платья Принцессы, ему постоянно кажется, что вот-вот он её настигнет, мелькает край платья за углом, он заворачивает, но тут коридор обрывается провалом, а за этим провалом беседка под темным звездным небом… Она стоит в ней полуобернувшись, легкий отблеск её глаз, преисполненный такой муки, что Аотоа стонет, как от боли и просыпается. Что он уже забыл, когда в последний раз дышал свободно и мог радоваться солнцу. Что давно его пальцы не выводили на холсте чего-то иного, кроме как её лица. Это напоминало ему о том, что испытывала Мален-сан, когда она хранила в себе осколок сердца Принца «Одержимость». Облегчение наступило лишь тогда, когда он встретил Саюри. Если это можно назвать облегчением, конечно. Поскольку душевных терзаний у него только прибавилось. Но она была словно глоток прохладной воды в пустыне, словно легкий бриз… При первой встрече он был настолько озабочен, что даже не вспомнил о трех шагах. Однако она сразу же стало для него важной, хотя он ничего не знал о ней. Подруга детства Факира, сестра Мифо, жертва нитей Дроссельмаера, она стояла в тени, в то время как бушевала сказка, но так тесно была переплетена со всем происходящим, что Аотоа показалось, когда он лучше узнал её историю, что они знают друг друга всю жизнь. Саюри его взглядов не разделяла. Какое-то время держалась очень независимо, демонстрируя, что общение «со всякими умниками и гордецами, нацепившими очки» её не волнует, подпуская к себе только Факира и Ахиру (просто потому, что это чудо в перьях невозможно держать на расстоянии). Только вот что-то все-таки проскальзывало в её взоре, когда их глаза встречались на мгновение. Интерес? Симпатия? Он не знал. Вел себя как обычно, вовсе не располагая её своим слегка заносчивым поведением к дружескому общению. Часто она спорила с Факиром, возмущаясь, как можно выносить общество такого сноба. На что Факир разводил руками и широко улыбался. Саюри возводила в таких случаях глаза к потолку… После чего донимала Аотоа ещё больше своими насмешками. Откуда же она могла знать о том, что это всего лишь маска, под которую Факир просто когда-то сумел заглянуть и увидеть, что юный критик вовсе не такая бука, какой изволит притворяться? Сначала это забавляло Аотоа, потом раздражало, а потом нагоняло тоску. Вот когда он стал хандрить, то в Саюри проснулось что-то человеческое, а, может, просто с него сползла в эти минуты так тщательно отшлифованная маска. Ещё совпало спасение заблудшего котенка с высокого дерева – Аотоа шел мимо, услышал отчаянное мяуканье и спас несчастного. Саюри, которая случайно оказалась свидетельницей этого, безмолвно прониклась к нему легкой симпатией. Потом Аотоа узнал, что она очень любит кошек – у ней дома их жило три, причем все три «гуляли сами по себе» (она никогда не посягала на их независимость). В общем, случайность - и они с Саюри стали лучше понимать друг друга. Ссор стало меньше, появились разговоры сначала ни о чем, а потом и по душам, общие мероприятия. Разумеется, внесло свою лепту и «послесловие Дроссельмаера». И именно оно все и усложнило. Так были бы они друзьями, Аотоа продолжал бы пылать любовью к Ру, искать с ней встречи, но вовсе не видел бы во сне зеленые глаза, не слышал бы заливистый смех, не искал бы случайных соприкосновений с прохладной ладонью, не сбивалось бы его сердце с привычного ритма… Безжалостные жернова сказки чуть не погребли в себе Саюри. Только чудом Аотоа смог её спасти… В тот момент, когда все висело на волоске, когда сердце с перебоем отсчитывало последние секунды, он понял, что со смертью Саюри закончится и его жизнь. Без неё она станет блеклым холстом, которого никогда не коснется кисть искусного художника, чтобы придать ему тех красок, о которых шепчет весна, звенит лето, шуршит осень и вздыхает зима. Это осознание толкнуло его совершить невозможное, как когда-то совершил Факир. Друг потом качал головой и бормотал что-то вроде: «И ты нашел своего утенка». Все изменилось. А Аотоа не искал этой перемены. Понимая, как греет его общество Саюри, он хотел убежать обратно в прошлое - к холстам с портретами Ру, к страстной вымучивавшей музыке, к кошмарам, обрывающимся слезами. Потому что в них он видел истинность своих чувств. А Саюри только путала его, пугала неизвестностью самого себя. - Знаешь, ты совсем не такой, каким я представила тебя при первой встрече… Хотя обычно мне удается правильно оценить человека. - Хм… Это комплимент? - Не знаю. Наверное, да, учитывая, что я считала тебя ужасным гордецом и занудой. Как вы с Факиром только умудрились подружиться? - Как-то так сложилось… Наверное, наша дружба началась с того момента, как он разломал бесценный механизм своего прапрадеда, а потом откупился парой книг из личной библиотеки маэстро… - Все настолько прозаично? – она выглядывает в окно, за которым уныло шелестит первый осенний дождь. - Нет, конечно. Просто, видимо, нам обоим не хватало человеческого тепла. Вот мы и потянулись друг к другу. - А часто тебе холодно? Он только криво усмехнулся. - Аотоа… А можно, если будет холодно, я согрею тебя? – пронзительный взгляд зеленых, как весенняя трава, глаз и пропустившее удар сердце - Эй! Ты что, так и будешь здесь сидеть?! Пойдем гулять! - Холодно на улице, что там делать? - Как что? Сегодня будет первый снег! - С чего ты взяла? - Ушами чувствую! Пойдем! - Мне надо готовиться к концерту. - Подождет твой концерт! Ты и так юный мастер фортепиано. А снег не будет ждать. Он просто пойдет и всё, - поразительное воодушевление, которое Аотоа мог бы ждать от Ахиру и невнятная грусть в последних словах. Он, сделав недовольный вид, хотя все внутри просто дрожало от желания броситься вместе с ней на улицу и ждать, когда пойдет первый сказочный снег для сказочного города, нарочито медленно поднялся и стал одеваться. А она, скрестив руки на груди, очаровательно ворчала о том, что он бессовестный человек, которому не дано познать, что действительно в этой жизни прекрасно. Какая же все-таки она чуткая… Нежная, как флейта, пусть и притворяется другой. Снежинка мягко кружась опустилась на чуть дрожащую ладонь. Саюри зачарованно смотрела, как она оплывает и становится капелькой воды на её коже. - Вот так... Волшебство не вечно. Но краткий миг его не изгладим в памяти… - Это сейчас ты говоришь? Или тебя заколдовал Дроссельмаер, после чего ты стала новой Эдель? - Я к тебе со всей душой, а ты? Он фыркнул, запрокидывая голову вверх, навстречу мягкому нежному первому снегу, который неспешно приветствовал столетия его не видевший город. - Хочешь прикоснуться? Он опустил голову, а её глаза оказались внезапно так близко… - Нет, - слишком поспешно ответил он, отворачиваясь. – Лучше я просто посмотрю… - Как хочешь. Вальс на грани любви и дружбы… Аотоа чувствовал это и боялся. Рано или поздно ему придется решить – где же истина в его сердце? Сможет ли он без сожалений оставить служение своей темной принцессе? Сможет ли перейти черту, перед которой стоит сейчас в нерешительности? - Аотоа, - она опять застала его врасплох. – Может, ты скажешь привет Аните? Огромная рыжая кошка, мурлыча, потерлась о его брючину. Похоже, в полной тишине они дошли до дома Саюри. Аотоа вздохнул и погладил кошку, которая довольно ткнулась в его затянутую в перчатку ладонь мокрым розовым носом. Распрямившись, он вновь встретился с нею взглядом. - Зайдешь? – почему-то сейчас она была раскрасневшаяся, тяжело дышавшая, волосы выбились из-под шапки, глаза сверкали, а губы чуть дрожали. Он с болезненным упоением вглядывался в её черты… Их разделяло сейчас три шага. И ему думалось на миг, что если она сделает эти три шага, то им быть вместе вечность. Он забудет обо всем, что было в его жизни, что могло бы случиться в присутствии Ру… о шелесте её платья, томительных минутах ожидания и поиска, о ночном безумстве, о страстной, тяжелой музыке, что гремела в его ушах, сводя с ума. Обо всем. Они будут вместе и будут любить друг друга. - Конечно, - губы сами расплылись в улыбке его безумной отчаянной мысли, походившей на последнюю соломинку утопающего. Снег уже падал не мелкими колючими горошинами, а сверкающими в отблесках фонарей пушистыми хлопьями, красиво оседая на длинных ресницах девушки, путаясь в шелковых прядях её волос. Аотоа, залюбовавшись, протянул руку вперед, будто думая коснуться её, но так и замер, чуть согнув руку в локте. Саюри улыбнулась в ответ, опустила на миг голову, тряхнула волосами, распуская серебристый вихрь снежинок, и шагнула вперед, преодолевая расстояние между ними… в три шага.