Мы с тобою лишь два отголоска: Ты затихнул, и я замолчу. Мы когда-то с покорностью воска Отдались роковому лучу. Это чувство сладчайшим недугом Наши души терзало и жгло. Оттого тебя чувствовать другом Мне порою до слез тяжело. Станет горечь улыбкою скоро, И усталостью станет печаль. Жаль не слова, поверь, и не взора,- Только тайны утраченной жаль! От тебя, утомленный анатом, Я познала сладчайшее зло. Оттого тебя чувствовать братом Мне порою до слез тяжело. © Марина Цветаева
Под серебрящимся куполом небес города грехов вершилась судьба. Два человека знали, что должны сегодня встретиться, но каждый из них боялся этой встречи. Впрочем, страх был таким ничтожным по сравнению с ощущениями, которые они испытывали от одного лишь взгляда друг на друга, поэтому оба были сейчас очень смелы по отношению к себе, и к своим душам… Когда Лана подъехала к казино под названием «Короли грёз», уже вечерело. Она отказалась от того, чтобы Джош заехал за ней, ибо посчитала, что это слишком — демонстрировать свою слабость было не в её правилах. Не сегодня и не сейчас. Выходя из своего чёрного BMW, она увидела Джоша, и по-детски счастливая улыбка озарила её лицо. Он тоже заметил её и лёгкими шагами приблизился. — Здравствуй, — необычайно тихо сказал он: слишком сильно хотелось сейчас тишины, неуловимой и лёгкой, чтобы можно было лишь видеть её глаза цвета горького шоколада и слышать сладостные звуки её голоса. — Здравствуй. Всего лишь слово, ведь подойти и обнять — было бы нелепо. В конце концов, они не дети, и такая слабость непростительна для мужчины и женщины, поэтому Лана просто продолжала одаривать его своей улыбкой, которая была на удивление искренней, и ей нравилось это ощущение. И оно не было новым для неё, появляясь всегда, когда она видела Джошуа… Даже в тот момент, когда в театре она уронила шпильку из прически, и он, тогда будучи первокурсником, просто подошёл к ней и протянул руку с её хрупкой, потерянной вещицей. Лана до сих пор не понимала, зачем сохранила эту заколку — но, наверное, потому, что до встречи в этом году ей нравилось вспоминать тепло рук этого загадочного незнакомца. А Джош до сих пор помнил то странное чувство, что поразило его, как удар молнии, в день их первой мимолётной встречи, когда он услышал её голос, и то, как она исполняла одну из своих многочисленных арий в мюзикле. Когда он встретил её во второй раз, то не поверил такому совпадению — это было просто невозможно. Люди не встречаются вновь после таких мимолётных встреч — он был непоколебимо убеждён в этом, но судьба продолжала играть в свои игры и решила всё за них. — Я рад, что ты пришла, — наконец, сказал он, и прозвучало это так робко, как ответ школьника у доски. — Ты так рискуешь ради меня. Я даже не знаю, что и сказать. Лана заметила нотку неумолимой грусти в его взгляде, и это заставило её понять всю серьёзность своего поступка и всю ответственность за него. — Я просто знаю, как иногда важна поддержка со стороны друзей… «Но друзья ли мы?», — мелькнула мысль. Он улыбнулся краешком губ, и в глазах его что-то мелькнуло — что-то, помимо благодарности. — Ты так рискуешь, появившись здесь, — задумчиво повторил Джош. — Папарацци могут заметить тебя и начать распускать мерзкие сплетни. — Мерзкие сплетни меня волнуют сейчас меньше всего, как ни странно, — эта фраза слетела с губ прежде, чем она успела обдумать её. Возможно, дело было в неподкупной магии и безграничном волшебстве, которое дарил этот город. Спустя минуту она снова спросила: — Лара не знает, что ты сейчас здесь, верно? — Нет. Но ты ведь не расскажешь ей? — Зачем причинять ей боль? Я не думаю, что ты хотел бы этого. Ты ведь любишь её, а она слишком... — Лана осеклась, мгновенно поправившись. — Ей слишком сложно осознать, что попытки избавить тебя от игровой зависимости были тщетны. Джошуа был поражён мудростью этой женщины, и, похоже, начал понимать, почему решил довериться ей. Однако его теория была весьма ошибочна. — Ну что, идём? — Спасибо, что приехала поддержать меня. — Тебе просто повезло, что у Джека сейчас съёмки, и я каким-то чудом оказалась в этом скольском городишке. — Не любишь Вегас? — Ненавижу. * * * — Какая ставка, простите? Триста тысяч? — Джошуа Даллас принял ставку, но взгляд его был обращён к Лане, которая была белой, как полотно — светлое платье еще больше подчёркивало матовую бледность ее кожи. — Мсье де Шатопер? Ставка — четыреста тысяч, — произнёс молоденький крупье. — Мистер, ставку сравняли. Прошу открыться. — Фулл хаус у мсье де Шатопера. Девятки и двойки. — Мистер Даллас вышел из игры… * * * То, что Джошуа сейчас ощущал, вряд ли можно было описать словами. Он с трудом понимал, как это произошло… как он проиграл все свои деньги — все, до последнего цента. Но в тот момент, когда он понял, что все пропало, вмешалась Лана и заявила: — Дайте ему возможность отыграться. И, не спрашивая ничего у Джоша, положила ключи от своего нового BMW перед игроками. Джош хотел что-то возразить, но Лана взглянула на него испепеляющим взглядом. Но вновь он проиграл — она зря возлагала на него свои надежды. Он пал так низко, как только мог, унизившись перед женщиной, к которой испытывал такие чувства, которые невозможно было описать словами. — Зачем ты это сделала? — недоумевал он. — Теперь ты осталась без машины, и мне никогда не возвратитить тебе долг… — В том-то и дело, что мне возвращать долг совершенно не нужно, а вот они бы от тебя не отстали, да еще неизвестно, к чему бы это все привело… разве ты этого не понимаешь? А я пришла тебя поддержать — ну что ж, у меня это действительно плохо вышло. Но сейчас я, по-крайней мере, спокойна за тебя. — Зря ты это сделала, Лана, ведь я всё равно не смогу остановиться… Пусть не сейчас — но потом я вновь вернусь сюда. — Не вернёшься. Пообещай мне, хорошо? — она с нежностью взглянула в его синие, как гладь океана, глаза. — Но я не могу… — Можешь. Потому что я знаю, что ты лучше, чем ты хочешь казаться. Я искренне верю в это. Лана сняла серебряные часики со своей руки и надела их на левую руку Джошуа. — Это часы моего отца — пусть они будут для тебя доказательством того, что ты не одинок. Я хочу, чтобы ты всегда помнил о том, насколько сильно я в тебя верю. Джош потерял способность здраво мыслить в это мгновение и обнял Лану — и эти объятья были наполнены самой искренней и нежной благодарностью. Лана же в эту секунду почувствовала столько красок чувств, переполнивших её так быстро, что ей стало страшно. Она была ласкова к нему, как к брату или к лучшему другу, но она никогда не хотела, чтобы он заметил всё это, потому что, кроме ласки, в сердце женщины сражались и нежность и страсть, как к мужчине. Слёзы капали с её ресниц, и она всё больше хотела согреться в объятьях осеннего ветра — в объятьях Джоша. Чувствовать запах мёда, исходящий от его кожи, и быть слабой и беззащитной девочкой — но она не могла позволить себе такую роскошь. Это пугало её. Ещё ни с кем на свете она не была настолько настоящей. — У тебя руки замёрзли, — он поцеловал каждый её пальчик, вызывая лёгкую электрическую дрожь во всём теле. — Отвези меня, пожалуйста, в отель, — только и смогла произнести она, чтобы прервать поток этих поцелуев, словно бы убивающих её изнутри. * * * Путь до отеля растянулся до бесконечности, и никто из них не знал, почему так долго тянулось время. Лана вдруг снова почувствовала знакомую дрожь по телу от горячих, как солнце, рук Джоша. Он как-то странно смотрел на неё в эти секунды: не было в его глазах прежней живости, он словно понял, что умер тогда, когда увидел Лану в первый раз — когда коснулся её первый раз, сожалея, что не продолжил знакомство. Всю дорогу они молчали, боясь произнести хоть слово, но, когда приехали к отелю, в котором она остановилась, Джош отметил про себя, что он весьма недорогой — и в очередной раз восхитился скромностью Ланы. — Ты поднимешься наверх? Думаю, что чай бы тебе не помешал, ведь замёрзла не только я… — Это верно. Когда он вошёл в номер Ланы, то отметил про себя, что он выполнен в безупречно выдержанном английском стиле. — Ты ведь пьёшь только чёрный чай, да? — улыбнулась она, снимая пальто. — Скажи "да", ведь я точно помню. Сейчас она забыла о том, что поклялась себе играть роль сильной, а не слабой женщины, и не показывать никому свои чувства. Но от мыслей её отвлёк Джош, коснувшись её губ легким поцелуем — с такой нежностью, на какую только был способен. — Прости… я не хотел... — сорвалось с его губ, но было поздно: Лана уже ответила на поцелуй. Каждый из них поддался чувствам, и те ощущения, которые заполнявшие их тела всё это время, вырвались наружу… Джош лихорадочно расшнуровывал корсет её платья, прижимая её хрупкое тело к себе — руки его спустя несколько мгновений утонули в волосах Ланы, и шпильки из её безупречной причёски с тихим шорохом рассыпались по полу. Он с лёгкостью поднял её на руки, целуя её губы, шею, а её рука путалась в его волосах — Лана почему-то почувствовала запах, исходящий от его белокурых волос и тела… он пах мёдом и детством… Никто из них не задумался, зачем они это сделали, когда поддались буре, царящей внутри каждого и так старательно скрываемой… Чувство невесомого экстаза накрыло их, и каждый понимал, что должен был сделать это давным-давно. Но никто не скажет о судьбоносных знаках, что каждый видел. Тайна заманила их в жгучий плен, обнажив все чувства и эмоции — все эти чувства были настолько разными и настолько сильными одновременно, что каждый из них запутался в липкой паутине собственной лжи. Она любила Джоша и как друга, и как брата, и питала страсть — если бы кто-то узнал о тех чувствах, что так глубоко запрятаны и рассыпаны, как шпильки на полу, в её душе, то мгновенно посчитал бы её безумной. Но это не было безумием. Это было самое честное чувство, которое Лана позволила себе испытать, но в ту секунду она подумала, что это лишь благодарность за всё, что она сделала, а поэтому запрятала эти воспоминания, как можно дальше в глубине души. А Джош думал, что это просто жалость с её стороны, и никогда не решился бы расскрыть эту самую главную тайну в своей жизни… Тайну, что зовётся любовью. Сами они, будто дети, не желали отворить ей двери в свою душу.Я помню нежность ваших плеч Они застенчивы и чутки. И лаской прерванную речь, Вдруг, после болтовни и шутки. Волос червонную руду И голоса грудные звуки. Сирени темной в час разлуки Пятиконечную звезду. И то, что больше и странней: Из вихря музыки и света — Взор, полный долгого привета, И тайна верности... твоей. © Александр Блок