Синдром недоверия

~~~ В крепости Остагар шумно и весело перед боем. Пылает костер, в небо взметнулись жаркие искры от неосторожно поворошенной ветки, и жар идет такой, что хоть доспехи снимай. Впрочем, никто не торопится переодеться в простую одежду - даже те, у кого нет смены. Рядом с костром солдаты образовали кружок, в центре которого бесшумным шагом двигались два человека в богатых доспехах небесного цвета с сияющим грифоном на груди. Всегда интересно поглядеть, как Серые Стражи мерятся силами, так что солдаты даже забыли о насаженном на вертел мясистом олене, которого поджаривали на костре, отчего по округе шел умопомрачительный аромат жареного мясца. Мужчины и женщины хлопали в ладоши, кричали, подбадривая бойцов, которые, впрочем, не торопились наносить ударов. Сегодня можно было драться только до первой крови или пока соперник не упадет. Суровый комендант не оценил развлечений солдатни, но разрешил повеселиться, предупредив, что как только бойцы начнут вести себя агрессивно, она прекращает забаву и снаряжает всех наблюдателей на кухню картошку чистить, а провинившихся бойцов - драить горшки короля и свиты. Элисса молча сидела на жердочке забора, возвышаясь над головами, наблюдая за бойцами, чуть прищурив светлые глаза. Свободными руками она медленно, размеренно и не торопясь сооружала на голове хитрую прическу. Тонкие пальцы аккуратно крепили прядки на нужные места и вид при этом у Элиссы был такой торжественный, словно она исполняла какой-то таинственный ритуал, смысл которого ведала только она сама. Алистер, стоявший в центре ринга, посматривал на Элиссу серьезными темными глазами. Она выглядела здоровой и отдохнувшей, хорошо питалась и в последнее время была спокойна и умиротворена, и это радовало. Юноша открыто улыбнулся ей и поднял щит в честь дамы, на что она не закатила глаза, как обычно в ответ на его выходки, а смутилась. "Мы как будто поменялись местами", - подивился Алистер, зная, что обычно он чувствовал себя неловко, а Элисса всегда была готова даже на самые нескромные поступки. Можно только гадать, откуда она взялась, ибо вела себя девушка, как типичная орлесианская дворянка, скучающая в благонравном обществе, а потому ищущая приключений. Бам! - Алистер чуть не пропустил удар, вовремя подставив щит, и неловно улыбнулся своему сопернику, показывая, что ничего страшного не произошло и он в порядке. Лицо другого Серого Стража скривила презрительная гримаса. Все, с кем Алистер сражался, презирали его, считали его ниже себя. Они часто побеждали, но Алистер не выходил из себя и не злился. Когда побеждал он, юноша с улыбкой протягивал руку лежавшему на земле сопернику, но почти все они отвергали его с бранью, руганью. Каждый раз, когда он побеждал, то устремлял взгляд на Элиссу, которая к тому времени уже доплела затейливую косу и уложила ее, выпустив несколько золотистых прядок, обрамлявших лицо. Когда Алистер проигрывал, он отводил пристыженный взгляд от Элиссы, не желая, чтобы она видела его конфуз. В тот вечер в основном дрался Алистер, изредка его подменяли простые солдаты, которые, впрочем, быстро проигрывали Стражам. На это было смотреть неинтересно, и потому очень скоро дрались только Стражи. Их было мало, большинство были в карауле, кто-то не хотел тратить силы, и потому Алистер часто оказывался на ринге. Он был самым молодым, энергичным, но неопытным. У него не было долгих лет, чтобы научиться превосходить соперников хитростью, опытом, у него не было личного учителя, который отточил бы его технику до идеала, но все же Элисса, глядя на него, думала, что Алистер похож на рыцаря с пламенным мечом, коим движет отвага и милосердие. Когда в следующий раз Алистер посмотрел на перила, где до этого рассиживала девица, то никого там не обнаружил. Его обуяла досада, юноша нанес несколько ударов противнику, но все были отбиты, однако и сам он сумел отразить атаку щитом, отмахнувшись от ножей Стража, как от назойливой мухи, и в конце концов под градом ударов Алистера другой Страж упал на притоптанную землю. Алистер был так занят, выискивая в толпе знакомую светлую макушку, что даже забыл подать Стражу руку по своему обыкновению. Соперник наградил его полным презрения взглядом и, поднявшись, развернулся, уходя. Солдаты молча расступились, пропуская драчуна, который был искренне возмущен победой такого тюфяка, как Алистер. - Знаешь, если не пнешь кого-нибудь их них в известный орган, они так и будут относиться к тебе, - раздался спокойный голос Элиссы, и Алистер, развернувшись, встретился с серьезными серыми глазами, - люди понимают язык насилия, не стоит показывать им доброты. - А тебе не стоит показывать людям улыбку, если она фальшивая, - на полном серьезе заявил Алистер, в упор глядя на нее, - ты растягиваешь губы в улыбке, но твои глаза полны холода. - Считай мою фальшивую улыбку отдельной формой презрения, - прищурилась девушка, вынимая ножи из чехлов на поясе. Хлыст был свернут в кожаную змейку с другой стороны пояса, и Алистер сначала удивился, почему она не взяла его, ведь именно этим видом оружия Элисса владела лучше всего, но потом он вспомнил, как хлыст, просвистев, оставлял на противниках Элиссы следы, большинство из которых никогда не заживут. Ее оружие было нечестным, она использовала различные утяжелители, хитрые примочки, железки, которые при определенном движении кнута рвали тела противников, большинство из них были пропитаны ядом. Определенно, это оружие было не для дружеских поединков. Понятно было, что Элисса решила испытать Алистера в бою. Юноша поднял щит наизготовку, заняв боевую позицию, подобрался, внимательно следя за ней. Он был уставшим, и Элисса являлась умелым опасным противником. Ее ножи были хуже хлыста, но совсем чуть-чуть, ими она тоже вполне себе владела. Девушка пошла в лобовую атаку, но в последний момент попыталась уйти вбок и ударить Алистера по незащищенному щитом пространству, однако Серый Страж был наготове: он повел щитом, и Элисса, охнув, отскочила назад, получив ощутимый удар по ноге краем щита. Алистер мог бы сломать ей ногу таким образом, сталь легко бы проломила девичьи косточки, но он великодушно никогда не калечил людей на таких поединках. К тому же, он не хотел бы причинять Элиссе вреда таким образом. Элисса старалась не нагружать ушибленную ногу, и вообще, держаться от Алистера на расстоянии вытянутого лезвия: бывший храмовник уже показал, что бывает, когда недооцениваешь его мастерство владения щитом. Она зашипела от боли, ее проклятая кровь показалась на штанине, показывая, что Алистер-таки оцарапал Элиссу. Все быстро заживет, уже к вечеру не останется и следа: она восстанавливалась быстрее любого человека, пусть это и стоило ей в свое время в каком-то смысле души. Алистер размахнулся и ударил ее мечом, но Элисса сдвинулась в сторону, избежав удара стали. Он не торопился и бил аккуратно явно с расчетом не убить, и Элисса этим воспользовалась: девушка метнулась вперед, резанув по руке Алистера с зажатым мечом в момент, когда он промахнулся, но лезвие всего лишь прорезало рукав и наткнулось на кольчугу. Девушка наносила Алистеру быстрые скользящие удары, надеясь порезать его, ибо поединок был до первой крови, Алистер же орудовал щитом и мечом, заставляя Элиссу уворачиваться, отпрыгивать, загоняя ее. В глазах юноши блестели озорные огоньки, Элисса же пребывала в состоянии шока: Алистер, которого она за мужчину вообще не считала, оказывается, мог бы легко расправиться с ней. Он был сильным, стойким, энеричным, и кровь Серого Стража лишь усиливала эти качества. Элисса почувствовала, как земля уходит из-под ног, и рухнула спиной назад, когда Алистер подрезал ее щитом. Ударом о землю из нее выбило весь дух, и она закашлялась сухой пылью, взметнувшейся с земли. Зеваки засвистели, понимая, что Страж снова выиграл у простого бойца, и Алистер, вложив клинок в ножны, протянул руку Элиссе, тепло улыбаясь. Она чувствовала раздражение, но взяла себя в руки, вспомнив, как по-свински вели себя поверженные соперники Алистера, которым он точно также пытался помочь подняться, а потому, скрепя сердце, она приняла его руку и позволила поднять себя на ноги. ~~~

Задолго до этого

Глубинные тропы простираются глубоко под землей - это знают все. Перед Мором там безопасней, чем обычно, люди это знают, и Элисса хотела бы сравнить. Перед Мором, перед этой войной, под землей царил настоящий хаос, бесчинство: она помнит, как порождения тьмы копошились на дне гигантской ямы, упорно копая, как муравьи. Долго, монотонно, пока не докопались до того, чего искали. Элисса наблюдала за ними, стояла перед этой ордой, и хотела присоединиться к ним. Она чувствовала это на подсознательном уровне, она тоже хотела искать Древнего бога - гигантского дракона, который должен был повести орду на поверхность, стать полководцев порождений тьмы, когда они заразили бы его скверной. Элисса закрывала глаза - и как наяву узревала перед собой два сверкающих драконьих глаза, и это было самое прекрасное из всего, что она видела. Как-то она даже спустилась в ту яму, где шагу нельзя было ступить, не натолкнувшись на порождение тьмы. Месяцами ранее их вид привел бы ее в ужас, а их - в состояние жора, они бы накинулись на нее, но на запястьях Элиссы кожа потемнела к тому времени, как и у них, и их кровь бежала по ее венам. Спустившись в ту яму, Элисса тоже начала копать, рыть землю. Она погружала руки в разрыхленную почву, разгребала ее, натыкалась на острые камни. Ее кожа легко расходилась под острыми краями камней, и кровь смешивалась с кровью других порождений, которые тоже копали, не думая о себе. Дракон был под ними, и если бы Архитектор не спустился вниз и не положил бы руку на плечо Элиссе, поднимая ее с места и приводя в чувство, она бы так и копала бы со всеми остальными. Архитектор был умен - единственное умное порождение тьмы, желающее мира, не войны, хотя вид его был ужасен. Его тело было в скверне, он был гарлоком, но не таким, как остальные. - Теперь их очередь страдать, я обещаю, - он говорил эту фразу, когда вытаскивал Элиссу из ямы, где продолжали копать бок-о-бок сотни порождений. Только так Элисса вспомнила, зачем она здесь, после Архитектор привел ее к себе и дал выпить лекарства. Эта фраза была для нее всем, когда-то именно она решила ее судьбу. Она смотрела на свои руки, пока он помогал ей с ранками, и думала, как она могла до такого докатиться. Архитектор помогал ей, был добр, но она была нужна ему не как порождение, он не хотел ее обращать. Он пустил в ее кровь скверну, но совсем немного и следил, чтобы скверна, не дай бог, не разрослась. Она была очередным его опытом - судя по тому, как Архитектор день ото дня мрачнел, провальным. Он был добр к ней, но обратил бы ее, когда понял бы, что у него ничего не выйдет с экспериментом, и Элисса могла лишь гадать, когда это должно было случиться. - Тебе надо разделять свое сознание от других порождений, - наконец изрек Архитектор, и Элисса пожала плечами. За время она уже привыкла, что в ее голове манящий голос порождений, что ее разум - коллективный. Она знала все, что происходило с другими порождениями, могла видеть их глазами, а они также могли видеть все через Элиссу. Она была одурманена, и потому, когда Архитектор напоил чем-то группу своих приспешников, в число который входила она, и голос порождений начал стихать, она почувствовала, как ее мир пошатнулся. Она была вне стаи, но потом выяснилось, что она все видела глазами того маленького племени, в число которого теперь входила. Архитектор оградил их коммуну, создал свое племя, отдельное от орды, и прививал им свои ценности. Порождения узнавали, что необязательно убивать, Архитектор пытался учить их, что смысл жизни не только в смерти. Элисса была единственной из всех, кто помнил эти идеалы, ей прививали их с рождения, когда растили в любви, из нее делали благородного в понимании людей человека. Она многое помнила о милосердии, но это оружие было не действенно - она поняла это, когда все потеряла. Ее имя и имена ее мертвых были опозорены - так говорил Архитектор, когда его гарлоки и генлоки возвращались с поверхности, куда ходили на разведку. Они слушали разговоры, научились незаметно подбираться к людям и сидеть в засаде, а потом уходить, не выявляя себя, что было достижением: трудно держать порождение тьмы под своим контролем, не позволять ему убивать. Элисса хотела, чтобы кого-то забрала смерть. Ее модель сознания была основана на справедливости, и она понимала, что если кого-то убивают, то надо убить еще кого-то в ответ. Когда она еще была таким же человеком, как и все, Архитектор сумел купить ее именно этим, обещаниями, и она ему верила. У нее больше не было никого, кто утешил бы ее, кто стал бы ее наставником, направил ее на нужный путь. Пока не появились Серые Стражи, слова Архитектора казались единственно правильными. Они лились в ее уши, и она блаженно устремляла на него взор, и, казалось, что нет никого более святого, чем это порождение. Архитектор возвел ее в свои советники - наравне с гномкой Утой, которая была с ним долго-долго и не старела, не умирала. Элисса бы тоже не постарела и не умерла, даже если бы прошло много времени. Они с Утой таскались хвостиками за Архитектором, но когда Элисса слишком уж уходила в коллективный разум, Архитектор ее одергивал. Ему нужен был ее талант полководца. Элиссу с детства учили управлять, ее учили, как правильно выстраивать полки, сравнивать преимущества своего отряда с чужим, и ее тактическая мысль была нужна Архитектору, чтобы противостоять кому-то. Жаль только, ее растили в тепличных условиях, и Элисса не смогла соответствовать суровым реалиям человеческой жизни, когда пришло время. У порождений все проще: ты - часть их разума. Память - довольно странная штука. Элисса помнила имена тех, ради кого оказалась погребена под землей и мотивы своих поступков, но чем дальше, тем хуже она помнила лица своих родных, их голоса. Это стерлось, словно ненужная информация, и в какой-то момент девушка была готова отдать все, лишь бы вспомнить любые детали из прошлой жизни. Жизни, где был теплый безопасный дом, где ее мабари дремал у потрескивающего камина, где ее окружали друзья. Но потом она выходила к другим пленникам Глубинных Троп, оглядывалась вокруг, и понимала, где было ее место. Порой ее память начинала сдавать сильнее, стирая ее личность, не только память о покойных. Это случалось, когда скверна распространялась по телу быстрее положенного: из-за длительного контакта с порождениями, которых Архитектор не контролировал, иногда Элисса уходила достаточно далеко от своей основной стаи, а, вернувшись, Архитектор обнаруживал, что чернота на ней расползлась, погребая под собой здоровые слои тела. В такие минуты, лежа во тьме и ожидая исцеления от Архитектора, Элисса рассматривала потрепанную ленту, которая когда-то была повязана на ее ножны, еще когда богатый красивый клинок не был потерян, теперь же ее пустые роскошные ножны служили напоминанием о чем-то, непонятно только, о чем. Белая ленточка из прохладного скользкого материала - кажется, в прошлой жизни это называлось шелком. На глубинных тропах не было таких тканей, и Элисса знала, что это нечто особенное. Что-то, выделявшее ее из рядов простых смертных давным-давно. Напрягая глаза, она всматривалась в полустершийся узор - две лавровые ветви, очерченные синим, перекрещивающиеся в основании и простиравшиеся вверх, иногда, если скверны было особо много на теле и ее зрение адаптировалось к темноте лучше, можно было разглядеть первые буквы под гербом: "Кусл..." ~~~ Когда Хоук постучалась и вошла в кабинет виконта, она стала свидетелем привычной сцены: Шеймус ругался с отцом, виконтом. Честно говоря, в этой ситуации она была на стороне виконта. Шеймус был здоровым лосем, но мужчиной так и не стал, вырос в оранжерейных условиях, не удосужился даже научиться сражаться, а все туда же - экстрим ему подавай. Хоук даже не знала, чем он занимался в остальное время - она ни разу не видела Шеймуса работающим над законопроектами города, все инициативы всегда исходили только от его отца. - Папа, я требую, чтобы ко мне относились как к мужчине! - заявил парень, задыхаясь от возмущения. Он был на год младше Хоук, но между ними была высокая стена, и сравнивать их было глупо. Поэтому, когда виконт как-то предложил Хоук поучить юнца сражаться, та закатила глаза и отказалась, назвав это тратой времени. Она хотела поручений, которые сделают ее не только богатой, но и известной, а Шеймус, увы, не подавал надежд, и провалить это задание значило бы сделать большой шаг назад в своих начинаниях. - Любезная Хоук, вот и Вы! - улыбнулся виконт, приветствуя Ханну. - Как раз вовремя. Девушка вежливо улыбнулась. Она всегда симпатизировала пожилому правителю города, старавшемуся править Киркволлом по совести, увы, не всегда получалось: такой капризной и продажной знати, как в Киркволле, еще поискать. По их милости город загнивал изнутри, сама же Хоук воспринимала эту гнильцу с философской стороны: для нее это было нормально, так будет всегда и везде, не существует мест с абсолютно законопослушными жителями. К тому же, в Киркволле слишком много бедноты, то и дело из Нижнего Города до Верхнего доносился ропот возмущенной толпы. Теперь с вводом рабства, положение стало еще незавидней. Знать извращалась как хотела: Хоук уже видела рабов и с ошейниками, и с клеймами знатных домов на самых видных местах, и даже тех, кому запрещали носить верхнюю одежду. Подобное не остается без внимания бедноты: всегда при таких реформах страдают именно они. Да еще и порождения тьмы, которых в последнее время постоянно видят ошивающимися на поверхности. В кабинете виконта слегка прохладно, и приятно пахнет лавандой. Старик сидит за столом, и его ярко-синие глаза устало смотрят на Ханну. - Говорят, за морем начался Мор, - глухо проговорил он, - но до нас доходят только слухи, у нас нет достоверных источников и представительства на первых фронтах. Хоук знала, что творится за морем, в далеком и родном Ферелдене - не так давно они всей семьей бежали оттуда. Лотеринг, маленькая деревня, была окружена порождениями. Они явились из ниоткуда, с кукурузных полей, из леса - отовсюду, и полилась кровь. Банны, король - никто не защитил людей. Ханна помнила, как горели дома, как они всей семьей, задыхаясь от дыма, пробивались от деревни. Когда-то у ее матери было трое взрослых, сильных, красивых детей, которыми она гордилась. Было чем гордиться: Карвер, ее младший сын, заслонил мать, прежде чем огромный огр сгреб его в лапищу и вдавил с размаху в землю. Два раза. Когда его тело погрузилось, ломаясь, в камни, когда на каменистой почве остались кровавые ошметки, Хоук поняла, что он умрет. Есть определенный предел того, что могло выдержать тело человека, и Карвер этот предел пересек, пусть даже и был закован в доспехи. Хоук и ее сестра-маг Беттани смогли одолеть монстра, но Лиандра привыкла винить во всем старшую дочь, что она незамедлительно и сделала. Ей нужен был сын, а не две дочки, пусть трижды любящие ее и умеющие себя защитить. Потом у Лиандры осталась только одна дочь, когда Беттани забрали в Серые Стражи, по кодексу она отказалась от родового имени и от семьи. У Лиандры только одна дочь, которая, скорее всего, умрет молодой, а двое ее осторожных благоразумных детей больше никогда ее не увидят. У Создателя явно черное чувство юмора. - Мне хотелось бы, чтобы человек, хорошо знающий Ферелден и явление Мора, а также искусно владеющий мечом, сражался вместе с королем Кайланом. Мне нужно представительство Киркволла там, - продолжил виконт, заставляя Ханну сжаться, - Я должен знать, когда орда двинется в сторону Вольной марки, сметет Ферелден и переправится в город Цепей. Мне хотелось бы, чтобы моим послом стали Вы, любезная Хоук. Очевидно, предположение, что хмурый Ферелден все же отобьется от порождений тьмы, заслонив собой своих солнечных процветающих соседей, даже не обсуждалось. Сама ситуация казалась Ханне довольно странной: ей платили за то, чтобы она прыгнула в адский котел вариться в собственном соку, хорошо так платили, да еще и делали эту самоубийственную должность донельзя престижной. Виконт хитер, он знает, на какой титул претендует Хоук. Он прекрасно осознает, что оборванка из Ферелдена который месяц пробивается не просто в свет, но желает отхватить титул Защитницы города, стать вторым лицом после виконта. Титул можно получить только кровью, отстаивая Киркволл, сражаясь за город, но награда не просто сладка - она легендарна, ибо твое имя входит в историю, восхваляется потомками в случае, если проживешь достойную жизнь и умрешь раньше, чем тебя запятнают грязью продажные друзья и завистники. Хоук не может сказать виконту "нет" в таком деле, это будет значить, что она отказалась выйти сразиться за Киркволл, это перечеркнет все, что она сделала. С другой стороны, сейчас в Ферелдене самая настоящая мясорубка, по идее: когда Хоук с семьей бежала из страны, все было именно так. Она тщательно взвешивала доводы "за" и "против", уже зная, что согласится. Ханна любила Ферелден и была не в силах забыть этот родной край, родину верных псов и не менее верных защитников, место, где пшеничные поля отливают золотом, а острова возле Прибрежных земель - серебром. ...а еще небо закоптили пожарища, остовы выгоревших домов ощерились в небо, и кровь невинных течет, течет... Хоук выдохнула, подняв голову и устремив взгляд в потолок, желая отвлечься. У виконта отличный вкус и тяга к переменам - он недавно поменял кое-что в оформлении кабинета, добавив на потолок необычный орнамент. Четыре гигантских жар-птицы, нарисованные золотыми красками, кружились вокруг свисавшего с потолка светильника. Явно работа лучших мастеров, может, даже из Тевинтера, это не кирквольская роспись и даже не ферелденская. Каждое перышко очерчено золотым, расписано столь искусно, что диву даешься. Крохотные глазки птичек были ярко-рубинового цвета, и Хоук, взглянув на них, вздрогнула и протерла глаза: ей показалось, что одна из чудо-птичек... моргнула. Подмигнула красным цветом, но когда девушка как следует проморгалась, на нее сверху все еще смотрела нарисованная птица, никаких изменений. Черт знает, что у виконта за секреты. Или чего только не привидится от волнения. - Разумеется, я всегда рада помочь Киркволлу в столь важном деле, - ответила Хоук, - но одно уточнение. Виконт не сомневался, что Хоук согласится, но последняя часть фразы заставила его насторожиться. Синие глаза вперились в Хоук, выражая подозрение: - Что-то не так, любезная Хоук? - Это связано с моим имуществом. Я намерена взять с собой в Ферелден кое-что из моих вещей, что целиком и полностью принадлежит мне, даже бумага на эту вещь у меня при себе, все легально, - деликатно произнесла Ханна, - вот только в Ферелдене, боюсь, как бы у меня не отняли мое имущество. Конечно, речь шла о Фенрисе, которого нельзя было оставлять без твердой руки: сбежит ведь, с него станется, или перегрызется с семьей Хоук, да мало ли что, раб дикий, своенравный. Однако свободный и гордый Ферелден не приемлел рабства ни в какой форме: это была одна из тех редких стран, где всегда отвергали рабство, просто рай для Фенриса. - Монна Хоук, смею заверить, вы можете провезти один из...гм, - виконт замялся, - экзотических товаров на территорию Ферелдена, но во избежание конфликта... - Больше одного мне и не нужно, - качнула головой Ханна, уже зная, что не потащит вторую рабыню за собой. Ну ее, родит еще прямо во время битвы. Разумеется, виконт понял, что речь о рабах: в последнее время все, у кого были монеты, баловались новым товаром, по большей части, это было единственное, что разрешено в Киркволле, но запрещено в Ферелдене. И в Вольной Марке, и в Ферелдене из-за сходства культур и религий, а также похожего менталитет населения и маленького расстояния между странами (всего-то Недремлющее море разделяет) как-то незаметно устоялись одинаковые законы, поэтому Хоук в свое время было легко привыкнуть в здешним порядкам. И введение рабства усложнит и без того непростые отношения Ферелдена с соседями. Виконт, тяжко вздохнув, подвинул к себе свежий приятно пахнувший лист писчей бумаги, обмакнул перо в чернильницу, и принялся писать целый трактат узким почерком. - Я написал, что мой посол прибудет с частью своего дома, - пояснил виконт, кашлянув, и потянулся за воском, - по законодательству, на дом посла не распространяются законы чужой страны, но до тех пор, пока он не начинает причинять вред членам своего дома. Они могут закрыть на это глаза, а могут и не закрыть. Воск полился на бумагу, образуя неровный кружок. Виконт вернул воск на подставку над свечкой, и приложил свою печать к низу письма, а затем отодвинул его, давая время остыть воску. - Не давайте им преимуществ против себя, я надеюсь на ваше благоразумие, Хоук. Помните: вы там не как ферелденка, спасающая свою страну от Мора, и даже не только как представитель Киркволла, но еще и как посол. С вами будут вести политические игры и, видит Создатель, я послал бы кого-то другого, более опытного в этих делах, но в наше время трудно сыскать одновременно и искусного воина, и умного политика в одном лице, - виконт протянул бумагу Хоук вместе с поблескивающей брошью. - Что это? Мой капитал на первое время? - полюбопытствовала девушка, и чуть не получила по рукам за кощунство. - Ради всего святого, это традиционное украшение представителя Киркволла! - поморщился виконт, - не теряйте. Деньги получите от моего доверенного лица в Ферелдене, как прибудете в Остагар. - Поняла, чтобы был стимул быстрее идти до первых позиций фронта, и не сбежать на полпути, - усмехнулась Ханна, тут же прикусив язык. Золотая брошка переливалась на ладони, и Хоук позволила себе рассмотреть ее получше. Наощупь это был холодный металл, и Хоук даже не была уверена точно, было ли это золото. За основу была взяла обычная булавка, с одного края которой до другого изящно свисали в три последовательно идущих ряда две тонкие золотые цепочки, одна, посередине - толстая, серебряная, но выполнена искусно. Украшение было бы простым и чуть безвкусным, если бы не закреплялось на противоположном от застежке конце цветком, выполненном из скрученных воедино белых цепей. Символы, без них никуда: Киркволл-таки Стена Цепей, если переводить дословно. Ханна, открыв брошку, неловко нацепила ее на свою рубашку, собрав ткань в неопрятный жгут. Непривычное украшение, но хотя бы не мешается. ~~~ Дома работа кипела своим ходом: Лиандра привычно раздавала указания и следила за выполнением обязанностей, значит, все под контролем. Хоук заметила, что стало определенно чище: несмотря на то, что Лианда жаловалась на покупку рабов, раз штат прислуги увеличился, им стало легче работать. Все-таки Бодан не совсем справлялся, да еще и с больным сыном Сэндалом ему было трудно. Из любопытства Хоук заглянула в помещения прислуги, и первое, что она увидела - Лисичка, остервенело отстирывающая старую кофту Ханны. Ее яркая грива была забрана в хвост и перевязана косынкой, но наружу все равно выбились рыжие прядки. Вообще Хоук назвала бы ее Морковкой, а не Лисичкой, из-за этого хвостика на макушке, но, очевидно, предыдущему хозяину было удобнее совокупляться с обладательницей более игривого имени. Бодан спокойным низким голосом рассказывал Лисичке об Орзаммаре, о своем магазине, аккуратными полосками нарезая капусту для щей. Вода кипела, было жарковато, и Лисичка то и дело закатывала опускавшиеся рукава платья, которое ей было явно не по размеру. Ханна пригляделась к платью повнимательней и чуть не расхохоталась - одно из одеяний Беттани, в Лотеринге перед селянами ей приходилось носить простые деревенские платья, не мантии, никто не должен был знать, что она была магом. Очевидно, Лиандра все же не была рада тому, что Беттани предпочла забыть о семье, и отослала ей не всю одежду, а позже отдала платья Беттани доброй и кроткой Лисичке. В принципе, правильно: одежда рабыни, в которой ее купили, была такой грязной, что ее можно было в угол ставить отдельно от владелицы. Но Ханна думала, что мама возьмет что-то из своих вещей, или из вещей старшей дочки, или просто купит новое. Из-за разницы в росте и типу покроя сарафана Лисичка чуть ли не тонула в просторных одеждах. - О, монна Хоук! - просияла рабыня, и присела в весьма неуклюжем из-за выступающего живота реверансе. - В Вашей комнате мы сменили простыни, одеяла, вымыли пол, почистили балдахин от пыли, выгребли золу из камина и разожгли по-новой, погладили одежду, постирали то, что было... - она замялась, - несвежее. И заменили цветы. - Какие цветы? - наморщила лоб Хоук. - Которые были в опрокинутой вазе на столе, прямо под старыми свечными огарками, - услужливо напомнил Бодан, - Вы, леди, порой разводите на своем столе для писем ужасный срач. - Это были не цветы, - упавшим голосом произнесла Ханна, - это живность из Тевинтера. Рядом с пищевыми продуктами будет расти, размножаться, и больше я ничего о нем не знаю. Но выглядит как сухой цветок, это да. Повисло молчание. - Ну и куда ты девал животное монны? - осведомилась у гнома Лисичка. - Да выкинул куда-то, - защищаясь, оправдывался Бодан. - Ничего страшного, как вырастет, начнет передвигаться и охотиться, вот тогда найдет нас сам, - нервно хихикнула Ханна, понимая, что мусор вместе с бедным хищником, скорее всего, уже вынесли на помойку, где он как следует отъестся. Даром Хоук его столько времени морила голодом, засушивая среди писем. Она тупо не знала, что делать еще с этим очередным экспериментом тевинтерских магов, который к ней попал чисто случайно, но мог быть ценным. Теперь-то он откормится на помойных объедках. Вроде как достаточно его положить на пищевые остатки - и он начнет усваивать полезные вещества. По идее, он маленький, и вряд ли сильно вырастет, так что стража разберется сама, да и по мусорным бакам лазить нет времени. - А где убогий? - вспомнила Хоук про угрюмого эльфа. - Если вы про буйного, то он целый день чистил доспехи, грохотал чем-то в кладовке, - осторожно ответил Бодан, - на вашем месте без оружия я бы туда не ходил. - Поняла, спасибо, - Хоук осторожно двинулась к комнатке, прислушалась. Вроде все спокойно. ~~~ Пустые бутылки покатились по полу, сталкиваясь друг между другом, и брови Ханны резко поползли вверх. В помещении стоял винный запах, и, судя по всему, этот запах дали антиванские вина. Винные напитки неплохого качества, которые Хоук купила, чтобы заполнить полки, ибо что это за знатный дом без запаса спиртного для празднеств? Матушка и сама Ханна алкоголизма не одобряли, но за гостей поручиться в этом плане не могли. Фенрис пил вино большими глотками, как сок, запрокинув голову и прямо из горла. Рядом на уже пустой полке пылились хрустальные бокалы, которые он, судя по всему, намеренно обошел вниманием. - У тебя отвратительный вкус в выборе вин, - наконец заключил раб, отрываясь от бутыли и хмуро посмотрев на нее. У него потемнели глаза - может, из-за освещения? - и на их фоне волосы казались еще светлее, словно дорогое белое золото, обработанное искусным ювелиром. - Разве? А я смотрю, ты не жалуешься, - девушка поддела одну из бутылей ногой, толкая в сторону Фенриса. Та со звоном покатилась по полу, пока не была остановлена самим юношей. - Это пойло в Тевинтере даже слуги не пили, - холодно усмехнулся Фенрис. - Дешево. Судя по тому, что я увидел, ты долго и настойчиво метишь в элиту, создавая иллюзию богатства, но... - он поднялся на ноги, и Ханна недовольно поняла, что стоит рабу выпрямиться, как разница в их росте видна, и довольно сильно. Не в ее пользу: как известно, кто выше - тот подсознательно воспринимает себя доминантом. А в случае Хоук и Фенриса это только усложняло, зная мятежный характер этой покупки. Фенрис потер глаза, со стуком ставя бутыль на ящик. От неосторожного движения емкость перевернулась, и остатки вина полились на пол. Эльф прищурился, глядя на даму, с трудом вспоминая, что именно он хотел. - Но?.. - терпение Ханны уменьшалось по мере того, как увеличивалась лужица вина на полу. - Но это выглядит жалко, - прямолинейно сказал Фенрис, делая шаг к Хоук, так, что они оказались друг напротив друга, - ты можешь унижать меня сколько угодно, но я вижу, что ты смешна, и знать над тобой смеется за твоей спиной, ибо в Тевинтере мы называли таких, как ты, помешанных на том, чтобы выбиться в люди... кхм, - и Фенрис произнес странное слово на непонятном языке, его странный акцент делал эту фразу еще презрительнее. Он был не просто рабом. Какой раб позволит себе такой тон с хозяином? Это было непостижимо, непонятно и пугало. Он не хотел вести себя как раб, он прекрасно видел, что у Ханны не хватит духу причинить ему серьезного вреда за мелкие пакости. Хоук была из тех, что предпочитают использовать милосердие как самое жестокое оружие. Как она говаривала, "Ты всегда можешь перейти от дипломатического подхода к жестким методам, но в обратном порядке - никогда". Порой доброта причиняла боли больше, чем если бы Хоук начала угрожать, да и гораздо легче прославиться в массах как герой, если ты с виду - сама доброта и поешь о высоких материях. - Раздевайся, - наконец произнесла Хоук, ставя точку в беседе о богатстве и вине. Она неторопливо взяла с полки пачку свечей, вынула одну из связки, поджигая. Капелька воска тут же скатилась вниз, к ее пальцам, когда она неосторожно махнула рукой. Лицо Фенриса словно окаменело, и в танцующих бликах выглядело угрожающе. Он мотнул головой, и его губы собрались в тонкую полоску, а пальцы сжали столешницу. - Мне нужно посмотреть, что у тебя под бинтами, негодный раб, - повысила голос Ханна, - или ты всерьез решил, что я позволю тебе коснуться себя? Таким образом тонко унизив его, заставив почувствовать стыд и почувствовать себя извращенцем, Ханна отплатила ему за предыдущие реплики о ее смешном положении в обществе. За все нервы, что он потрепал ей с момента покупки, за то, что не желал склониться и слушаться, не понимал, как она добра к нему. Сильный, гордый, непокорный - хуже него раба нет. Его рана почти также плоха, как его манеры - машинально отмечает Хоук. Не заживет, она уже видела такие раны. Пойдет заражение, начнет выглядеть хуже и хуже, и по дороге в Ферелден, как бы Фенрис не был силен, он свалится. - Хочешь или нет, я веду тебя к магу, - закончив осмотр, Хоук начала наблюдать, как Фенрис одевается, - либо идешь сам, либо я нанимаю стражников и тащу тебя к нему. Белые татуировки на теле Фенриса белеют - или Хоук только кажется?.. Она с удивлением наблюдает, как линии светлеют по мере того, как Фенрис злится, и на его шее вздуваются вены. - Ты можешь нанять хоть легион стражников, - застегивая нагрудник, предупредил эльф, - пусть приходят, если не боятся. Ханна закатила глаза, понимая, что все же придется сделать все самой. - Ладно, - чувствуя себя хитроумной, как лиса, Хоук сделала вид, что пошла на попятную, - В таком случае, собирайся, остроухий, мы идем шляться по подворотням. - Зачем это? - недоверчиво прищурился эльф. - Люблю, знаешь ли, провоцировать убогих на конфликт, - сходу сочинила она, - своим богатым видом, разумеется. Считай, что я так поднимаю свою самооценку. По внешнему виду раба можно было видеть, как его изнутри черти-то ломали, не верил ведь, видно это было. Рожу Фенрис скорчил такую, словно ему предложили что-то мерзкое на ужин. - Я-то тебе зачем? - предпринял он последнюю слабую попытку отбиться. - Как часть моего антуража, - промурлыкала Хоук, елейно улыбаясь. Интересно, обрадуется ли Андерс, когда Хоук втолкнет двери его клиники возмущенного громилу и захлопнет дверь, оставляя мага-целителя и этого расиста наедине, в ловушке? Ничего, Андерс как-нибудь отобьется - даром, что ли, был Серым Стражем - а Хоук взамен получит здорового эльфа, вылеченного от всякой заразы, проникшей в рану. Относительно здорового, конечно - есть большой шанс, что Андерс сломает Фенрису ноги в неравной борьбе, чтобы обезопасить себя, прежде чем займется раной этого чуда-юда.