Кокоро

Узкими, семенящими шажками она приблизилась к полупрозрачной двери и замерла. Плечи ныли под тяжестью многослойного шёлка, туго завязанный оби мешал нормально дышать, а лицо словно застыло под слоями театрального грима. Ноги подкашивались, коленки дрожали, и ступни грозились соскользнуть с красных лаковых гэта. Волосы, уложенные в сложную причёску и украшенные разнообразными канзаши, необычайно давили на череп, и дыхание перехватывало так, что дрожью отзывалось в коленках. Наконец, она протянула руку и открыла дверь. Ей вспоминались уроки мамы. Спину прямо, походка неширокая, но как можно более грациозная, не смотреть свысока, но и не снизу, улыбаться глазами, а не губами, ни за что не показывай своих настоящих чувств. Мужчины воззрились на неё удивлённо, одновременно, словно пожирая глазами. Кокоро хотела нахмуриться, но еле сдержалась, да и в таком гриме это было бы непросто. Издалека сидя на соседнем крылечке, наблюдала её мать вместе с другими старостами. Майко ещё раз глубоко вдохнула. Спокойствие, только спокойствие. Она вежливо улыбнулась гостям-клиентам и неглубоко поклонилась, стараясь сохранить грациозную осанку. Ноги опять задрожали, сильно не хватало воздуха. Пара обходительных фраз, не очень остроумная шутка с их стороны и вот она смеется, прикрывая рот веером, о котором уже почти забыла. Взгляд в сторону матери, одобрительный кивок. Каждое короткое движение, взгляд, касание, всё это имело огромное значение не для посетителей, но для мамы и других старост. Ещё раз, вежливо улыбнувшись, она предложила всем гостям сесть за столик. Те одобрительно зашумели и сели за низкий столик, на котором остывал зелёный чай до нужной температуры. Кокоро приподнялась и дрожащими пальцами взяла в руки хрупкую фарфоровую заварницу. От волнения она не заметила, как прикусила губу, совсем не по правилам гейши. Приподнять его повыше, чтобы осталась пенка. Сердце пропустило удар, одно лёгкое движение, секунда рассеянности, как уважение матери к ней, тщательно зарабатываемое годами рассыпалось на осколки, как и этот ценный фарфор. Чуть горячая вода вылилась на колени одного из посетителей, но Кокоро лишь на секунду замерла, вскоре с неожиданной резвостью убежала в глубины сада, там, где её никто не найдёт, за пределами Гиона*. Из глаз темноволосой брызнули слёзы обиды, мутными от частиц грима каплями, спускавшимися по шее. Почему она не умеет петь также душевно как другие майко, почему сямисэн постоянно выскальзывает из её рук, почему она постоянно дрожит и поскальзывается во время танца, почему взгляд её недостаточно озорной, а шутки недостаточно остроумны. Кокоро уселась под отцвётшей сакурой не боясь испачкать хаори и нарядный оби, и принялась размазывать слёзы по лицу, делая его ещё более грязным и неряшливым. Сердце желало разбиться о рёбра, а голова раскалывалась от пережитого волнения. Внезапно кто-то положил ей руку на плечо. Это была её мама. Она заботливо улыбнулась и помогла дочери встать. Кокоро облегчённо вздохнула и сжала мать в крепких объятьях. - Эй, осторожнее, не задуши меня! – заботливо сказала Мияко и добродушно рассмеялась. Кокоро улыбнулась по-настоящему, не вежливо и фальшиво, не снисходительно и жалостливо, а просто улыбнулась своей матери. _____________________ Гион - квартал гейш