Skeleton in the closet

Короля играет свита. (с) Рабочий день подходил к концу. Посетителей больше не было, неотложных дел – тоже. Начальник военной полиции Ульрих Кесслер снял фуражку, аккуратно положил её на стол и устало прикрыл глаза. А когда открыл, в кабинете обнаружился Нейдхарт Мюллер. От неожиданности Кесслер на время утратил дар речи, но рефлексы взяли свое – на лице не дрогнул ни один мускул, а взгляд мгновенно стал испытующим. В штабе военной полиции бытовало устойчивое мнение, что по своей эффективности Испытующий Взгляд Кесслера почти не уступал сыворотке правды – согласно неофициальной статистике, более семидесяти процентов подследственных, если они не были религиозными фанатиками или душевнобольными, давали показания уже после трех минут пребывания под воздействием ИВК. Фанатики и психи терпели чуть дольше – минут пять – после чего начинали нести околесицу и биться головой о стену. Нейдхарт Мюллер в прошлом был военным резидентом империи на Феззане и потому продержался шесть с половиной. Знай он об этом, он мог бы собой гордиться, но, увы, обстоятельства сложились так, что в данный момент установленный рекорд интересовал его меньше всего на свете. - У меня проблема, - наконец не выдержал он. - Одна? - спросил Кесслер. - Что?.. - Проблема – одна? - Ммм… д-да. - Завидую. Излагайте. Мюллер заерзал в кресле. - Дело в том… дело в том, что… - он стиснул зубы, залился краской и вдруг выпалил: - Меня никто не воспринимает всерьёз! Кесслер сморгнул и нечеловеческим усилием воли удержал на месте нижнюю челюсть. - Согласно действующему Кодексу личные симпатии и антипатии, адмирал, к сожалению еще не являются поводом для выдачи постановления об аресте. Кстати, вы не могли бы конкретизировать, кого именно вы подозреваете в подобном отношении к вашей персоне? - Всех! – не задумываясь, конкретизировал Мюллер. - Понятно. Значит, группа неустановленных лиц. - Да почему же «неустановленных»?! Вон, весь наш адмиралитет: Оберштайн, Ройенталь, Миттермайер, Биттенфельд, Вален, Лютц – все… Даже Айзенах! - О… Вышеперечисленные господа имели неосторожность оскорбить вас действием или словом? - Ни тем, ни другим. Пока. – Буркнул Мюллер. – Но у них на лице все написано. Особенно у Айзенаха… Смотрят на меня, как… как… на идиота. Ульрих Кесслер кивнул. - Ясно. Что ж, понимаю... Однако, видите ли, адмирал, в данной ситуации едва ли я смогу быть вам чем-то полезен. Во-первых, взгляд к делу не подошьешь. А во-вторых, даже если кто-нибудь когда-нибудь в открытую скажет, что вы – идиот, советую не торопиться подавать на обидчика в суд за клевету. «Идиотизм» – понятие растяжимое. Как диагноз он в вашем случае, разумеется, не подтвердится, а вот как репутация… Вспомните хотя бы Гайерсбург. - Но!.. – вскинулся Мюллер. - Да, - перебил Кесслер. – Я знаю. Я знаю, что там командовал Кемпф. Тем не менее, о покойниках – либо хорошо, либо ничего. К тому же в любом случае кашу, которую заварили умершие, всегда приходится расхлебывать тем, кто остался в живых. Мюллер сжал кулаки. - Но неужели ничего, совсем ничего нельзя сделать?.. - Ну почему же нельзя? - усмехнулся собеседник. – Можно. Смириться, например. И жить дальше. В серых глазах бывшего резидента вскипели злые слезы отчаяния. - Я думал, хоть вы мне поможете… - прошептал он. – Я думал, хоть вы… Глава военной полиции помолчал, тяжело вздохнул и в приступе внезапного милосердия сменил Испытующий Взгляд на изучающий. - Ну, хорошо… Хорошо. Я вам помогу. – Он протянул руку и нажал на клавишу комма. – Кофе? Просиявший Мюллер с энтузиазмом кивнул. Кофе – ароматный, горячий, в двух больших керамических кружках – был принесен адъютантом через полминуты. - Честно говоря, терпеть не могу всякие фарфоровые наперстки, - пояснил Ульрих, откидываясь на спинку кресла. – Так вот… Видите ли, дорогой Нейдхарт… Я ведь могу обращаться к вам по имени? Да? Замечательно. Дело не только в послужном списке. От действий так называемого Волшебника Яна в той или иной степени пострадали практически все. Однако почему-то взгляды… провокационно-оскорбительного характера, как вы утверждаете, адресованы большей частью именно вам. Почему? Мюллер вздрогнул – настолько резко начавшаяся было доверительная беседа опять превратилась в допрос. - Простите, что?.. - Ян Вэньли, - строго произнес Кесслер, - за прошедшее время щедрой демократической рукой успел раздать горячих почти всем. Но идиотом считают вас. И я спрашиваю вас: почему? - Я… Я не знаю, Уль… Герр Кесслер. - Плохо. Думайте. Вы аналитик. Ну… Ну! Мюллер нервно отхлебнул кофе и зажмурился. Мысли неслись вскачь, но путной среди них не было ни одной. Сердце запрыгало в груди, голова слегка закружилась. - Хорошо, - раздался ровный голос мучителя. – Так и быть. Я вам подскажу. Дело в том, Нейдхарт, что вас… не… боятся. Вами не восхищаются. Над вами смеются. И в этом виноваты вы сами. Бывший резидент широко раскрыл глаза от удивления. - Не надо на меня так смотреть, я стесняюсь, - хмыкнул Кесслер, на лице которого, разумеется, не было и тени смущения. – Я буду с вами откровенен, но если хоть что-то из сказанного выйдет за пределы этого кабинета – имейте в виду: первое процитированное вами слово станет последним. Это я вам гарантирую. Вы меня поняли? Мюллер судорожно кивнул. - Хорошо. – Кесслер дернул уголком рта. – У вас репутация дурачка. Старательного, верного, но – не более. - Вы… - Нейдхарт поставил полупустую чашку на стол и вцепился в подлокотники кресла. - Тихо. Тихо. Сидеть. – Процедил шеф военной полиции. – Ройенталь и Миттермайер заработали себе имена, но у Биттенфельда, к примеру, как и у вас, нет славы гениального полководца, зато есть слава человека, который в лоб способен сказать всё, что думает. И дать в лоб он, полагаю, способен тоже. В любое время при любом дворе такие люди – достаточно большая редкость. Валену не удалось избежать поражений в боях, но удалось зачистить Землю от терраистов, и даже его увечье лишь принесло ему дополнительные очки. К тому же, если в один прекрасный день он одной левой придушит министра обороны, я даже не уверен, что смогу его арестовать. Вышедший из-под контроля неисправный протез станет в своем роде прецедентом. Думаю, что сядет в итоге все-таки главный протезист, а не Вален. Меклингер рисует великолепные полотна и прекрасно разбирается в искусстве. У Лютца глаза периодически меняют цвет – меня самого невероятно интересует природа этого явления. Айзенах никогда никому не сказал дурного слова – он, на моей памяти, вообще еще ничего никому не сказал, однако, смог жениться, завести детей и стать адмиралом. А вы, Нейдхарт, чем можете похвастаться вы? Шестью когда-то сломанными ребрами или сплетнями про собаку Оберштайна?.. Кесслер встал с кресла и навис над столом. Мюллер молчал, не смея поднять на него глаза – имперскому экс-резиденту было жарко, стыдно и очень, очень нехорошо. - Верность и честь – нынче вещи довольно распространенные. Этим никого не удивишь, - тихо произнес Ульрих. – Нужна харизма. Нужна изюминка. Нужен скелет в шкафу. Что – я спрашиваю вас, Нейдхарт, - что у вас есть особенного? - Длинный нос, - скривился тот и провел по лбу рукой, стирая испарину. – И язык. Тоже длинный… - О… - засмеялся Кесслер. – Самокритично. А главное – правильно. Ну так используйте их, используйте с толком. Сплетня – на самом деле страшное оружие, в отличие от заряда бластера она всегда достигает цели. Вы же сами прекрасно все понимаете, но почему-то боитесь выйти за рамки пересказа собачьих диет. Так не годится. Пора взрослеть. Набирать вес. - Как? – спросил Мюллер, найдя, наконец, в себе силы посмотреть шефу военной полиции в лицо. Улыбающийся Кесслер расплывался и покачивался перед глазами. - Я вам расскажу, - его ровный, спокойный голос доносился теперь чуть глуше, словно сквозь толщу воды, - я вам покажу, я вам помогу… - А что… - духота стала невыносимой, и Мюллер, не выдержав, вцепился в воротничок кителя, непослушными пальцами нашаривая крючки. – Что… есть… у вас? Пыточная? - Ну-ну. Зачем же так грубо…Вот. Кесслер вытащил из-под стола черный чемоданчик и любовно огладил его блестящие, обтянутые кожей бока. - Что… в нем? - Говорят, компромат. Представляете, Нейдхарт, полный чемодан компромата? - На… на кого? - Говорят, на всех. - И.. на меня? – усмехнулся Мюллер, наконец, разобравшись с крючками. - Нет. – Доверительно сообщил Кесслер. – На вас пока нет. Но скоро будет. Я полагаю, минуты через две-три. Когда препарат окончательно подействует. У Нейдхарта Мюллера перехватило дыхание. Он с трудом сфокусировал взгляд на чашке проклятого кофе. Потом попытался встать, однако ноги отказались повиноваться, равно как и руки, а вот язык, похоже, обрел непривычную доселе свободу и самостоятельность. - С-сволочь… Не…не…навижу… - Ну, тише, тише, тише… - мягко улыбнулся Кесслер, доставая блокнот и ручку. – Не надо так волноваться. Я обещал вам помочь, и я действительно вам помогу. А пока, дорогой Нейдхарт, поведайте-ка вы мне вот что… *** *** Нейдхарт Мюллер проснулся на следующий день в одиннадцать часов пятьдесят четыре минуты. Секунд сорок ему потребовалось на то, чтобы определить, что он лежит на куцем диванчике в собственном кабинете – одетый, обутый, весь в поту и с головной болью поистине катастрофической силы. К счастью, на столике рядом с диваном обнаружились стакан воды и упаковка антипохмельного порошка. Попытки вспомнить, кому он обязан такой заботой и таким отвратительным самочувствием, успехом не увенчались. Весь вчерашний день вообще представлялся весьма туманным – вроде бы, он куда-то поехал, что-то пил, с кем-то о чем-то говорил… В голове царила почти космическая пустота, в которой заблудшими астероидами мелькали отдельные образы, лишенные всякого смысла: уродливая пузатая кружка, черный чемодан, полицейская фуражка… Потратив пару минут на бесперспективные попытки связать их воедино, Нейдхарт выпил оставленное неизвестным доброжелателем лекарство, махнул на все рукой и, с трудом сохраняя равновесие, доплелся до шкафа. На внутренней стороне одной из дверец было закреплено зеркало. Мюллер оценил увиденный в нем тихий ужас и понял, что одним антипохмельным средством тут не обойтись. «Синяки под глазами не скроешь, - кисло подумал он. – Но по крайней мере рубашку можно сменить». Запасная рубашка – на всякий случай – висела в соседнем отделении шкафа. Он уже успел снять китель, когда в дверь громко и требовательно постучали. - Мюллер! – донесся из коридора сердитый голос Валена. – Вы там заснули, что ли? У нас же совещание – все собрались, только вас ждут. - Аааа, ч-черт… - прошипел Мюллер, стаскивая с себя влажную от пота одежду. – Сейчас-сейчас! Минутку! Иду! Часы пробили полдень, скрипнула открываемая дверца, и из полутьмы платяных недр на бывшего феззанского резидента, а ныне адмирала имперского флота Нейдхарта Мюллера с грохотом рухнул самый что ни на есть настоящий скелет. *** - Мюллер! – Вален дернул за ручку, но дверь, похоже, была заперта изнутри. – Мюллер! Это вы кричали? Вам плохо? - Н-нет… - Послышалось в ответ. – То есть, да. Я. Но все хорошо… Все хорошо… Вален нахмурился. С его точки зрения, в создавшейся ситуации ничего хорошего не было и быть не могло. На совещание они уже опаздывали, а доносящиеся из кабинета звуки, как минимум, настораживали, а как максимум – даже пугали. Голос же самого Мюллера вообще не имел ничего общего с нормальным голосом нормального человека. Нормальные люди так не орут. Особенно, если всё хорошо. Поэтому, когда дверь, наконец, открылась, и Мюллер шагнул навстречу, Август Самуэль Вален сначала внимательно оглядел адмирала, а потом, бесцеремонно отодвинув его в сторону, зашел в комнату. Сам Железный Щит был бледен, взволнован и явно чувствовал себя далеко не так прекрасно, как стремился продемонстрировать. Однако одет он был по форме, смотрел прямо, да и в кабинете на первый взгляд всё было в порядке. - Что это был за шум? – Вален развернулся к Мюллеру и вгляделся в его лицо. - Я упал. И ударился. – Не моргнув глазом ответил Мюллер. Август Самуэль кивнул на дверь. - Пойдемте. Время… Мюллер вышел первым. Вален – за ним. На пороге Август Самуэль задержался. Обернувшись, он еще раз бегло осмотрел помещение и заметил брошенные на журнальном столике стакан и мятую упаковку знакомой ярко-синей расцветки. «Пил, - понял Вален. – Всю ночь, небось, пил. Паршивец. Может быть, даже с Двойной Звездой. Не зря он в последнее время частенько за ними таскается». Едва слышно скрипнула и слегка приоткрылась дверца огромного платяного шкафа, стоящего у дальней стены. «Ну, обалдеть! – заскрежетал зубами Покоритель Земли. – Еще и бабу привел. Мало нам Ромео-после-шести – и этот туда же! Но у Ройенталя хоть ума хватает на работу своих девиц не таскать. Ну, погоди, стервец, я тебе сейчас…» И он уже раскрыл было рот, чтобы высказать Мюллеру свое откровенное мнение по поводу такого, безусловно, в высшей степени безответственного и аморального поведения, как вдруг из шкафа с тихим стуком выпала на пол кисть чьей-то руки, и светлые на фоне темного дерева кости легли причудливым веером на дубовый паркет. - Вален! – окликнул его Мюллер, который успел уйти по коридору вперед на десяток шагов. – Что-то случилось? Вален медленно закрыл сначала рот, потом дверь и повернулся к Нейдхарту Мюллеру. - Нет, - спокойно сказал он. – Ничего не случилось. Всё хорошо… Если не считать того, что мы уже здорово опоздали. *** Когда совещание в узком кругу закончилось, Мюллер покинул зал заседаний первым. Вален приводил взглядом неестественно прямую, напряженную спину бывшего резидента, подождал, пока уйдет Оберштайн, и вполголоса произнес: - Стойте! Надо поговорить. Остальные адмиралы, застигнутые окликом на полпути к выходу, как по команде обернулись к Валену. Тот мрачно посмотрел на удивленные лица коллег и сказал: - Я перед совещанием был у Мюллера. Так вот, у него в шкафу труп. Первым обрел дар речи Биттенфельд. - Ага, - хохотнул он. – Вы поэтому так задержались? Помогали его прятать? На скулах Августа Самуэля заходили желваки. - Не смешно, - процедил он. - Откуда вы знаете? – свернул разговор в более конструктивное русло Миттермайер. - Я его видел… - И что там за тело? - Я не знаю. Я только руку видел. Она из шкафа выпала. - Ах, только руку… Эрнест Меклингер подошел к Валену и аккуратно взял его под локоток. - Август, - тихо сказал он, - мы все всё понимаем. Для тебя это больная тема. Но, пожалуйста, давай не здесь и не сейчас. И не в такой форме… - Перестань! – сорвался обычно спокойный Вален. – У меня, может, руки и нет, но голова-то на месте! И на зрение я не жалуюсь. Это была рука – я человеческие кости ни с чем не перепутаю. Кисть. Кажется, правая. Я всё разглядел – до последнего пальца. И вы на самого Мюллера сегодня смотрели? Видели, что у него с лицом? Он же явно не в себе. Там точно что-то нечисто! В зале повисло тягостное молчание. - Так, все-таки, это были кости? – уточнил Ройенталь. Вален кивнул. - Тогда это не труп. Это скелет. - Какая разница? - Разница есть. Но для сложившейся в данный момент ситуации она принципиального значения не имеет. – Разноцветные глаза внимательно оглядели присутствующих. – Что будем делать, господа адмиралы? Айзенах пожал плечами. Фаренхайт повторил его жест. - А зачем нам что-то делать? – подал голос Корнелиус Лютц. – У нас тут присутствует начальник военной полиции. Вот пусть он с этим и разберется. Кесслер! Вы же разберетесь? - Как? – вопросом на вопрос ответствовал тот. - Не понял… - оторопел Лютц. – Надо пойти и посмотреть, что там у себя Железный Щит такое скрывает. И вообще, вы же у нас начальник военной полиции – вам видней. - Я помню, кто я, благодарю. – В ровном тоне, которым говорил Ульрих Кесслер не было и следа издевки или иронии. – Так вот, как начальник военной полиции официально сообщаю вам следующее: чтобы удостовериться в том, что на самом деле находится в шкафу в кабинете Нейдхарта Мюллера, нужно произвести обыск. Чтобы произвести обыск, нужно иметь на это ордер. Чтобы получить такой ордер, нужно располагать весомыми причинами. Весомой причиной можно считать подозрение в убийстве, но мне нужна хотя бы одна улика. И чем важнее она будет, тем лучше. В идеале, хотелось бы получить в свое распоряжение тело. Я не могу перевернуть вверх дном кабинет адмирала имперского флота только на том основании, что он сегодня бледнее обычного, а кто-то, - прошу меня извинить, Август, - видел еще что-то – настолько неправдоподобное, что в это сложно даже поверить. - Ты хочешь сказать, - протянул Вален, - что для того, чтобы найти труп, нужен труп? Кесслер развел руками. - Но это же бред какой-то! – вскинулся Лютц, глаза которого стали вдруг отчетливо отливать лиловым. - Это не бред, - возразил Кесслер. – Это Кодекс. Советую перечитать на досуге. - Всё равно, ерунда какая-то! – фыркнул Биттенфельд.- Ладно, тогда сделаем так: сейчас пойдем к Мюллеру и прямо его спросим. Пусть сам скажет. Или покажет. А если откажется сотрудничать добровольно, - Фриц Йозеф развернул широченные плечи, ясно давая понять, что в случае отказа ничего хорошего Мюллеру не светит по определению, - то… - То будет в своем праве, - вклинился Ульрих, - и я, как начальник военной полиции, не позволю вам заниматься самоуправством. Фриц Йозеф побагровел и прикусил губу. Кесслер спокойно выдержал бешеный взгляд командира Черных Улан. - Если это всё и моя профессиональная консультация больше не требуется, то я, пожалуй, пойду. У меня много дел. Всего хорошего, господа. С этими словами он повернулся и вышел из зала. Биттенфельд шумно выдохнул, Вален тихо выругался сквозь зубы. - Не кипятись, - сказал Меклингер. – Он лучше знает. Он прав. Но если нельзя действовать силой, будем действовать по-другому. - Да? И что же ты предлагаешь?.. *** *** Мюллер шел по коридору. Вернее, почти бежал, потому что еще за пять минут до конца совещания вспомнил одну крайне важную вещь: он забыл запереть дверь на ключ. Вален выходил последним, следовательно… Следовательно, любой, кому пришло бы в голову за прошедший час заглянуть в адмиральский кабинет, а тем более, в адмиральский шкаф… Нейдхарт на секунду замер от ужаса, помотал больной головой, отгоняя апокалиптические видения, и продолжил путь, заметно прибавив в скорости. Забыл запереть дверь, забыл запереть дверь!.. Таких провалов он не допускал с восемьдесят первого, когда случайно оставил на столе в гостиничном номере совершенно секретный документ. И тогда, и сейчас у него, конечно, было смягчающее обстоятельство, ведь и тогда, и сейчас он пережил сильное эмоциональное потрясение. Как ни крути, не каждый день люди расстаются с невинностью, и не каждый день на них валятся из шкафов человеческие останки. Но, тем не менее, легче от этого не становилось. Почти ничего не соображая от страха и головной боли, Мюллер влетел в собственный кабинет, захлопнул дверь и с облегчением привалился к ней спиной. В кабинете никого не было. Вещи лежали на своих местах, мерно постукивали часы, солнечный свет лился в окна, рисуя на паркете озорные ярко-желтые прямоугольники, в одном из которых, как раз перед ненавистным платяным шкафом и лежала она. Нейдхарт заметил её и облился холодным потом. С усилием оторвался от двери, медленно подошел, наклонился, подобрал кисть и осторожно положил внутрь шкафа, аккуратно прикрыв дверцу. Потом добрел до стола и без сил рухнул в кресло, лишившись, наконец, сознания от избытка испытываемых чувств. Экс-резидент империи на Феззане пришел в себя минут через двадцать и первое, что он услышал, был вежливый, но настойчивый стук в дверь. Нейдхарт бросил опасливый взгляд на шкаф, облизнул пересохшие губы и негромко сказал: - Войдите! Дверь открылась беззвучно. За дверью обнаружился Меклингер, на лице которого играла дружелюбная улыбка. - Добрый день, - с порога поприветствовал он. – Мне показалось, вам нехорошо, и я решил заглянуть. Так, на всякий случай. Как вы себя чувствуете? Поразмыслив пару секунд, Мюллер поблагодарил за беспокойство и пригласил адмирала войти. Неспешная беседа о здоровье перетекла в неспешную беседу о погоде, а затем в неспешную беседу об искусстве. - Знаете, Мюллер, меня давно интересует кое-что из обстановки в вашем кабинете, а конкретно – вот этот шкаф. – Меклингер, не вставая с кресла, развернулся и, склонив голову набок, принялся рассматривать платяного монстра. – Это ведь, если не ошибаюсь, творение рук самого Людерера, великого и непревзойденного мастера, маэстро от мебельного дела по прозвищу «Певец ясеня и осины»? С точки зрения самого Мюллера, уродливое трехметровое чудовище, украшенное затейливой, но топорно выполненной резьбой, было творением рук пьяного плотника, вооруженного пилой и рубанком. Нейдхарт охотно поделился бы этим мнением, однако, опасаясь, что тонкая натура адмирала-художника может и не пережить подобных откровений, ограничился нейтральным: - Я не знаю. Я в этом не разбираюсь. Увы, Меклингер не отставал. - Думаю, это все-таки он. Где вы достали это чудо? - Это не я. Он всегда тут был. - Неужели? - засмеялся Меклингер. – Я не очень силен в архитектуре, но полагаю, что все-таки сначала возводят строение, и только потом вносят мебель. Строить здание вокруг висящего на уровне третьего этажа шкафа несколько проблематично, не так ли? Мюллер шутку не оценил и напрягся. - Кабинет со всем содержимым достался мне в наследство от Шихтляйтера, и я решил ничего не менять. Тем более, что при всем желании от этого «творения» так легко не избавиться: он в два раза шире дверного проема и в полтора раза – выше. Разве что разрубить на части… - Вы с ума сошли! – ахнул Меклингер. – Рубить на части такой шедевр! Неужели он вам не нравится? - Терпеть его не могу, - ляпнул утративший на мгновение концентрацию Нейдхарт, массируя немилосердно ноющие виски. И тут же осознал глубину только что совершенной ошибки. - Отдайте! – Воскликнул ценитель старинного барахла. – Отдайте его мне! У меня он будет в надежных руках – вы же знаете, я коллекционирую… - Нет! – вздрогнул Мюллер. - Тогда продайте! - Нет!! - Но почему?! Бывший разведчик хватанул воздух ртом, на секунду замер и все-таки нашелся с ответом. - Если он действительно так уникален, как вы говорите, то это хорошее вложение денег. Моя семья, как вы знаете, небогата. Лет через пятьдесят этот шкаф будет стоить целое состояние. Вот тогда я его и продам. Если доживу, разумеется. Меклингер скис. - В таком случае… в таком случае могу я хотя бы осмотреть его повнимательней? Это же редчайший образец… Ему больше ста лет, вы не понимаете… - Нет, - твердо сказал Мюллер, поднялся, обогнул стол и встал аккурат между любителем платяных шкафов и предметом его страсти. – Нет. Я всё понимаю, однако – не стоит. Если он действительно так древен, как вы утверждаете, то может ведь и рассыпаться от неосторожных прикосновений. Не будем так рисковать. Я сам стараюсь туда лишний раз не заглядывать. Не хватало еще лишиться по глупости шанса на безбедную старость. Вежливо выпроводив адмирала-художника за порог, Мюллер вернулся к шкафу, протянул руку в дверце, но потом передумал и снова сел за стол. Откопав в одном из ящиков таблетки, он закинул под язык сразу две штуки, устроился в кресле поудобнее и устало прикрыл глаза. Дыхание выровнялось, пульс понизился, адская головная боль медленно, но верно отступила, неохотно сдавая один рубеж за другим – сначала отпустило затылок, потом макушку, потом лоб. Наконец, осталась только сильная ломота в висках. Победа была неполной, но она была. Однако насладиться заслуженным отдыхом Мюллеру не удалось. Три громких удара отозвались в ушах Нейдхарта громовыми раскатами, предвещающими очередную беду. Ретировавшаяся было боль моментально вернулась и разлилась под черепом с силой и скоростью степного пожара. - Да!.. – простонал адмирал, с трудом выпрямляя спину. На этот раз поинтересоваться его здоровьем и мебелью забежал Вольфганг Миттермайер. Самочувствие Мюллера волновало его совершенно искренне, что же до шкафа… У двоюродной сестры его жены подруга на днях как раз должна была выйти замуж. И Эванжелина Миттермайер не придумала ничего лучше, как подарить молодым шкаф. Но шкаф еще надо было выбрать, и эту ответственную задачу она бессовестно свалила на мужа, отправив того подыскивать подходящий по стилю и размеру вариант. Вот, например, такой, какой стоит сейчас здесь, в кабинете. Монументальный, вместительный и, судя по всему, очень удобный. Тем не менее, прежде чем покупать что-то, хотелось бы посоветоваться со знающим человеком, услышать, так сказать, из первых уст. В принципе, Мюллер относился к Миттермайеру хорошо – уважал и даже можно сказать восхищался. Однако, несмотря на потрясения последних суток и кошмарную мигрень он твердо помнил тот факт, что супруга Ураганного Волка осталась круглой сиротой бог знает сколько лет тому назад. Поэтому такая глупая, неумелая ложь возмутила Нейдхарта до глубины его экс-резидентской души. - Посоветуйтесь с Меклингером, - из последних сил сохраняя самообладание, рекомендовал он. – Говорят, это антиквариат. Меклингер понимает в этом явно больше меня. - Меклингер во всем видит только эстетическую сторону дела, - посетовал Вольф. – А обычным людям в первую очередь важно удобство эксплуатации. Жучков, например, нет? Он встал с кресла и сделал шаг по направлению к шкафу. Но Мюллер оказался быстрее и успел преградить Ураганному путь, отрезав его от творения господина Людерера. - Нет, - честно сказал он. – Жучков нет. Дверцы только скрипят и отваливаются. А так все нормально. - Можно взглянуть? – неуверенно попросил Вольф. - Лучше не надо, - покачал головой Нейдхарт. – У меня там не прибрано. Извините. Миттермайер не настаивал, но и уходить не спешил, продолжая топтаться вокруг да около и задавать вопросы разной степени идиотизма. В конце концов, Мюллеру это надоело. - Ну а вообще?.. – Безнадежно вздохнул Вольф. - Что? - Что скажете? Бес толкнул Нейдхарта в одно из когда-то сломанных ребер. Мюллер прищурился. - Что я скажу… Она красивая? - Кто? – не понял Миттермайер, задумчиво разглядывающий недосягаемый шкаф. - Подруга двоюродной сестры вашей жены. - А?.. Да. Очень. - Ну тогда я скажу, что мужья красивых молодых жен вообще не должны ставить дома шкафы. Я считаю, лучше ограничиться тумбочками. По крайней мере, пока Ромео-после-шести жив, здоров и дееспособен. После того, как красный Миттермайер исчез за дверью, махнув на прощание красным же флот-адмиральским плащом, Нейдхарт заложил под язык еще две таблетки и снова вступил в безнадежный бой с мигренью. На этот раз ему даже удалось подремать. Дневной сон оказался кратким, тревожным и оставил после себя отвратительное послевкусие. Но когда проснувшийся от ощущения чужого присутствия Мюллер открыл глаза, выяснилось, что реальность еще ужасней кошмара. В дверях его кабинета стоял не кто иной, как Оскар фон Ройенталь собственной разноглазой персоной. «Настучал все-таки, - с тоской подумал Нейдхарт о Миттермайере, - подкаблучник чертов…» И пока он прикидывал, как лучше сгруппироваться, чтобы не подставить под удар жизненно важные органы, Ромео-после-шести неторопливо прошелся по кабинету, выглянул в окно и, наконец, приблизился к мюллеровскому столу. «Ну, сейчас начнется…» - мысленно застонал экс-резидент. Однако к его вящему изумлению темой последовавшего разговора снова стало здоровье. Впрочем, Ройенталь в отличие от предыдущих визитеров, не снизошел до того, чтобы побеспокоиться о самочувствии Железного Щита. Вместо этого он пожаловался на своё. Дескать, они с Миттермайером вчера праздновали и слегка не рассчитали запасы и силы. - Что праздновали? – не удержался Мюллер, прикладывая ладонь к пылающему лбу. - Начало конца очередного романа, - хмыкнул Ромео. - И… в чем проблема? Оскар пожал плечами. - Виски. Он кончился. У вас нет? - Нет, - помотал гудящей головой Мюллер. - Может, все же поищем? – насмешливо предложил Ройенталь. – Вы – под столом, я – в шкафу. - Нет! – Нейдхарт достойным примы императорского балета прыжком занял стратегическую позицию перед мебельным трехметровым уродом. – У меня действительно ничего такого нет. Я уверен. Я вообще ничего крепкого не пью. Только вино. Полусладкое. Белое. - М-да?.. – издевательски протянул Ройенталь, пристально всматриваясь в собеседника. Разумеется, до Ульриха Кесслера, о котором ходили легенды, флот-адмиралу было достаточно далеко, но все равно под взглядом прищуренных разноцветных глаз Нейдхарт Мюллер почувствовал себя весьма и весьма неуютно. В нормальном состоянии, благодаря пройденной в прошлом спецподготовке, у него были бы неплохие шансы даже против Ройенталя. Но сейчас, когда голова раскалывалась, а окружающий мир то и дело норовил сделать пару оборотов вокруг своей оси, эти шансы таяли как сосулька на солнцепеке – они неумолимо стремились к нулю с каждой проведенной без таблетки под языком секундой. «Надо было хоть завещание написать…» - отрешенно подумал Нейдхарт, по причине общего расстройства чувств упуская из виду тот факт, что завещать ему было особенно нечего и особенно некому. Дом и машина и так числились за родителями, а служебную квартиру предоставляло имперское адмиралтейство. - Ну, что ж… - произнес Ройенталь, и Мюллер набрал в грудь воздуха, одновременно принимая боевую стойку. – Нет так нет. До свидания. Выдохнуть у Нейдхарта получилось только после того, как за синим, словно июльское небо, плащом с громким стуком захлопнулась высокая белая дверь. Заглянувший через полчаса Айзенах, по обыкновению, не стал размениваться на слова. Он просто прошел в кабинет и сразу направился к шкафу. Мюллер тоже решил не утруждать себя объяснениями, поэтому встал перед творением «Певца ясеня и осины» и прислонился к заскрипевшим дверцам спиной. Айзенах, замерший на полдороге к цели своего визита, постоял с минуту, подумал, пожал плечами, развернулся на каблуках – и ушел. Разумеется, молча. В любом случае, за него всё сказал Биттенфельд, ворвавшийся в кабинет двумя минутами позже. Мюллер даже не успел отлепиться от шкафа и вернуться на рабочее место. Впрочем, ему было уже всё равно. Если против Ромео-после-шести мизерный шанс еще оставался, то в отношении разозленного Биттенфельда этот шанс не просто равнялся нулю, нет, он терялся где-то далеко в области отрицательных чисел. - Так! – рявкнул командир Черных Улан, остановившись посреди кабинета. – Что у тебя в шкафу?! За широкой адмиральской спиной светловолосой тенью маячил Адальберт фон Фаренхайт. - То же, что и у всех, - произнес Нейдхарт, мужественно стараясь сдержать рвущийся наружу истерический смех. – Мои личные вещи. Фриц-Йозеф сжал кулаки и сделал движение в сторону шкафа, очевидно, намереваясь лично проинспектировать, но Фаренхайт ухватил его за рукав и буквально выволок из кабинета, кивнув Мюллеру на прощание. Некоторое время Нейдхарт еще постоял у шкафа, а потом медленно сполз на пол. Сил подняться уже не было. Мелькнула вялая мысль о том, что неплохо бы дойти до двери и закрыть её изнутри на ключ, ну, или хотя бы дотащиться до стола, до которого было не в пример ближе, и принять еще пару таблеток, но какое-то странное равнодушие к происходящему словно парализовало Мюллера. Он мягко повалился на бок и закрыл глаза. «Забавно… забавно… - отстраненно подумал он, прижимаясь щекой к гладкому, нагретому ласковым солнцем паркету, - вот если еще Кесслер придет… явится, а тут – два трупа… один – в шкафу, а другой… перед… ним…» *** Он пришел в себя поздним вечером, когда снаружи уже сгущалась чернильная синева, и яркая путеводная Скульд уже засияла над горизонтом, и потянуло из неплотно прикрытого окна сырым ночным холодком. С трудом приняв вертикальное состояние, Нейдхарт Мюллер дошел до двери и закрыл её на ключ – на все три оборота. Потом, хромая, дотащился до кресла и упал в него, вытянув левую ногу – оказалось, она основательно затекла, и теперь сотни мелких иголок впивались в мышцы, причиняя несильную, но неприятную боль. Голова гудела, и внутри еще что-то колыхалось – тяжело и тошнотворно, словно в черепную коробку залили жидкий свинец, но той всепоглощающей катастрофической мигрени уже не было. И это было неописуемо хорошо. Выудив из ящика стола упаковку с лекарством, он заглянул внутрь – на дне пакетика сиротливо перекатывалась единственная белая горошина. В том же ящике, в одном углу отыскалось завалявшееся печенье, а в другом - бутылка воды. Воды оставалось мало – чуть меньше, чем полстакана, но это было лучше, чем ничего. Неторопливо приговорив скудный ужин, Мюллер закинул под язык последнюю спасительную таблетку и задумался о том, что же ему теперь делать. Чуть помедлив, он встал, включил верхний свет и подошел к предмету, который в течение менее чем полусуток стал объектом пристального внимания высших чинов имперского флота – к творению рук самого маэстро Людерера, в просторечии именуемому просто «платяной шкаф». Сделав несколько глубоких вдохов, Нейдхарт одной рукой потянул на себя скрипучую дверцу, а пальцы второй руки по старой детской привычке скрестил в слабой надежде на то, что вот сейчас он заглянет внутрь и увидит пару простых деревянных вешалок и скомканную рубашку – и ничего больше, и свалившийся на него сегодня в полдень кошмар обернется простым горячечным бредом. Ну, перебрал вчера, с кем не бывает… Он даже глаза на секунду зажмурил – вдруг повезет – но представшая его взору картина ни на йоту не изменилась за прошедшее время. Разумеется, он был там. Он был там, в шкафу, висел, кое-как закрепленный на крюке для одежды и улыбался во все свои тридцать два наполовину раскрошившихся зуба. Смотрел пустыми глазницами на Нейдхарта – нагло, бесцеремонно, и на гладком желтоватом черепе в районе правого виска красовалась впечатляющая дыра с острыми, игольчатыми краями. Плоть, по-видимому, давно истлела, но кое-где еще виднелись на костях, суставах и сочленениях какие-то грязно-бурые отталкивающего вида ошметки. Как этот красавец до сих пор не развалился и не превратился в груду трухи – оставалось только гадать. За свою не слишком долгую, но насыщенную событиями жизнь Нейдхарт Мюллер успел навидаться всякого, но с подобным сталкивался впервые. «Одна радость, - мрачно подумал он, пытаясь побороть в себе иррациональный страх и коснуться проломленного черепа, - что это, судя по всему, все-таки не я его так… Но тогда кто? Где? Когда? И самое главное – почему? Почему он тут? Как он здесь оказался? Зачем?..» Прикинув на глаз рост скелета и величину костей, Мюллер предположил, что при жизни новоиспеченный жилец его шкафа был все-таки, скорее всего, мужчиной – мужчиной, которому кто-то когда-то почему-то взял и заехал чем-то со всей силы в правый висок. Но на этом более-менее точная информация заканчивалась и начиналась область теорий разной степени маразматичности. Чем дольше Нейдхарт смотрел на кривую костяную ухмылку, тем больше ощущал, что медленно сходит с ума – от абсурдности, глупости, безысходности сложившейся ситуации. Использовать такой древний труп для того, чтобы подставить, обвинив, к примеру, в убийстве, не было смысла – если уж и идти таким сложным путем, то можно было бы взять любой другой экземпляр: когда государство воюет, в нем, как правило, полным-полно покойников и посвежее. Поразмыслив, Мюллер пришел к выводу, что больше всего это походило на дурную шутку, которую следовало просто запить и забыть. В таком случае, вычислить шутников в принципе не составляло большого труда – достаточно опросить охрану у входа в здание и выяснить, кто именно в течение последних двух дней проносил внутрь предметы, достаточно большие для того, чтобы скрыть в них эти останки. Кроме того, странный массовый интерес, ставший причиной сегодняшнего паломничества к шкафу, тоже мог указать на организаторов этой милой забавы – нужно всего лишь набраться терпения, послушать, поспрашивать, понаблюдать. «Как правило, зачинщиков всегда распирает от желания поделиться с окружающими своим счастьем… Так что, пожалуй, да, - запить и забыть. Это лучшее, что можно сейчас сделать. Оставить пока всё как есть – в любом случае, вынести его из здания незаметно так сразу едва ли удастся, да и выкидывать в окно тоже не вариант. Перепрятывать некуда, а вот вернуть тому, кого посетила эта «гениальная идея» - это, пожалуй, можно. Остается только выяснить личность и… Кстати, о личностях. Кто тут у нас отметился из присутствовавших на сегодняшнем совещании? – Мюллер провел ладонями по лицу, вызывая в памяти имена и лица. – Итак: Меклингер, Миттермайер, Ройенталь, Айзенах, Биттенфельд с Фаренхайтом. Эти шестеро рвались к шкафу. Значит, определенно знали. С них и начнем. Далее: Оберштайн, Вален, Кесслер, Лютц. Они на совещании были, но к содержимому творения Людерера не проявили ни малейшего интереса. Пока под вопросом. Впрочем, Оберштайна с Кесслером можно вычеркнуть сразу – этим двоим вечно ни до чего, они, считай, живут на работе. Да и не в их вкусе такие шутки. Не те люди, не тот возраст, не то положение. Вален? Вален торчал под дверью, но дверь была заперта изнутри, да и не его это стиль. Он, говорят, тогда после похорон жены год в себя приходил. А потом еще и это несчастье… Нет, вряд ли ему в голову придет трупы по коридорам таскать, пусть даже и многолетней давности. Значит, из второй группы остается один Лютц. – Нейдхарт устало потер переносицу. – Ладно, пускай остается. Просто потому, что я, в общем-то, не слишком много о нем знаю. Плюс эти шестеро, которыми следует заняться в первую очередь… Еще бы выяснить, кто меня вчера ухитрился так напоить…» После того, как ситуация приобрела более-менее четкие очертания, Мюллер невольно приободрился. Идиотский розыгрыш шутникам отчасти, разумеется, удался, но он еще заставит их об этом пожалеть. Очень сильно. В самое ближайшее время. Настроение медленно, но неуклонно поднималось – теперь можно было поехать домой, принять ванну, откупорить бутылку вина, завернуть в один ресторанчик по соседству… В предвкушении приятного вечера, который обещал стать полной противоположностью кошмарному дню, Нейдхарт потянулся, улыбнулся и подмигнул висящему в недрах мебельного «шедевра» скелету. - Не грусти, дружище, - подбодрил он нового обитателя шкафа. – Мы найдем твоего настоящего обладателя. И вернем тебя ему. А то он, наверно, уже скучает. Скелет, само собой, оставил без ответа этот воодушевляющий спич. Мюллер совсем уже хотел было захлопнуть дверцу, как вдруг заметил мелькнувшую среди старых костей и налипшей на них дряни светлую искру. Потратив секунд пять на борьбу с приступом любопытства, он все-таки потянулся к скелету и, промучившись пару минут, извлек из хитросплетения ребер и позвонков небольшой медальон на тонкой цепочке. Больше всего он напоминал те, что были у десантников, солдат, тяжелой пехоты. Флотские, не сходившие с кораблей, нередко тоже носили такие вещи – имя, фамилия, личный номер, группа крови. У Нейдхарта никогда ничего подобного не было – резидентам это не полагалось по вполне понятным причинам, а потом, после перевода в действующий флот, как-то руки не дошли обзавестись. Он потер пальцами пластинку, успев мимоходом подумать, что сейчас хотя бы тайна личности костяного гостя будет раскрыта, вчитался в текст и… похолодел. Через сорок секунд Мюллер пулей вылетел из кабинета, с треском захлопнув дверь. Запереть её получилось не сразу – руки тряслись, и ключ никак не попадал в замочную скважину. Еще через пару минут он, задыхаясь, выпал из дверей адмиралтейства в прохладный сырой вечер и, судорожно рванув воротник кителя, бегом устремился в сторону парковки. Три адмирала, стоявшие у окна на первом этаже, проводили заложивший крутой вираж черный автомобиль мрачными взглядами. - Что-то он совсем разволновался, - заметил Вален. - А я говорил: нечего было к нему ходить весь день под дурацкими предлогами, - сказал Лютц. – При таком раскладе даже святой заистерит. А уж если совесть и вправду нечиста… - Я вот что думаю, - озабоченно протянул Биттенфельд, - он труп-то не перепрятал, пока у нас тут суд да дело? - Вряд ли, - обронил неслышно подошедший Фаренхайт. – Он сегодня, похоже, вообще из кабинета не выходил. Да и сейчас я при нем ничего объемного не заметил. Сомневаюсь, что тело можно вынести в кармане брюк. Вален криво улыбнулся. - Ну, значит, у нас есть шанс. Тогда, господа, до встречи. Час спустя на одном конце города измученный Нейдхарт Мюллер, тяжело дыша, ввалился в свою квартиру и, вытащив из-за пояса бластер, в темноте обошел все комнаты. Проверил все шкафы, задернул шторы на всех окнах, закрылся на все замки. Потом включил свет в ванной, пустил воду и, не раздеваясь, встал под душ. Минут двадцать он просто стоял, подставив лицо под тугие струи воды, затем разделся, разулся, бросив одежду и обувь на пол в ванной, и вернулся под обжигающий ливень, чувствуя, как медленно отступает сдавивший сердце ледяной ужас и уходит озноб. Еще сегодня днем три основных вопроса, волновавших его, были: 1) Где я вчера был? 2) С кем я вчера пил? 3) И что у меня в шкафу делает ЭТО? Но час назад он узнал ответ на третий вопрос, и всё остальное сразу стало неважным. Наконец, Мюллер закрыл кран, вылез из ванны, завернулся в большое махровое полотенце. Провел по запотевшему зеркалу ладонью – мутная поверхность услужливо отразила белое, как бумага, лицо с яркими пятнами лихорадочного румянца на скулах и темными кругами вокруг глаз. - Ты покойник, Нейд, - сказал он отражению. – Ты покойник. Это было предупреждение. И ты его получил. Примерно в то же время на другом конце города в кабинет начальника военной полиции зашел Август Самуэль Вален. Зашел без стука и, не здороваясь, с порога бросил: - Выключи. Кесслер, не говоря ни слова, провел пальцами по внутренней кромке столешницы и нажал на кнопку, отключая прослушку. Вален подошел, оперся руками на стол и, глядя шефу полиции в глаза, тихо сказал: - У тебя должны быть отмычки. Мне нужно. Дай. - Зачем? – поинтересовался тот. - Хочу пойти в гости. А меня забыли пригласить. А я хочу. Очень. Кесслер молчал. - Ты меня слышишь? – уточнил Вален. И не дождавшись от собеседника никакой реакции, спросил: - Ульрих. Ты мне друг или нет? - Друг, - после долгой паузы произнес Кесслер. Август Самуэль протянул руку: - Тогда в чем дело? Кесслер пожал плечами, достал из ящика стола искомый набор и положил его на стол. - Бери. Но при одном условии. - Каком? - Ты туда не пойдешь. Пусть идет кто-то другой. Кто угодно. К примеру, Лютц. - Хочешь, чтобы меня считали лжецом и трусом? – вспыхнул Вален. - Хочу, чтобы ты вспомнил, что у тебя маленький сын, и не усложнял ему жизнь – по крайней мере, сверх необходимого. Вален прикусил губу. - Ладно, - наконец, сказал он, и отвел взгляд. Забрал отмычки, положил в карман, повернулся и направился к выходу. - Август! – окликнул его шеф военной полиции. Вален остановился на пороге, но оборачиваться не стал. - Хочешь, я сам с ним поговорю? – предложил Кесслер. - Нет. Спасибо, не надо… Если что – мы будем в «Морском орле». Заезжай. *** *** В «Морском орле», несмотря на поздний час, было еще достаточно много народа. Но большинство стремилось занять лучшие места по центру зала, поэтому уединившейся в самом дальнем и темном углу компании никто не мешал – соседние столики пустовали. Когда Кесслер, наконец, добрался до клуба, все уже собрались. Ждали только Лютца, который должен был вернуться с минуты на минуту. Ульрих приветственно кивнул собравшимся и сел на свободное место рядом с хмурым Валеном. - Ну что, - заявил Биттенфельд, взглянув на часы, - еще немножко осталось. Думаю, он уже скоро будет здесь. Перемоем пока Мюллеру кости? Ройенталь ухмыльнулся, оценив каламбур. Остальные сделали вид, что ничего не слышали. Тем не менее, беседа завязалась и, мало-помалу, в неё втянулись практически все. Почти каждый внес свою лепту. Другое дело, что улов, как ни странно, был невелик. Как выяснилось в ходе нескромного обсуждения, про Нейдхарта Мюллера по прозвищу Железный Щит в кругу господ адмиралов никто ничего толком не знал. - Кто-нибудь хоть помнит, откуда он взялся? – громогласно вопросил Фриц Йозеф. - С Феззана, - ответил Ройенталь. – Он там раньше работал. Военный резидент или что-то вроде того. - А к нам его каким ветром занесло? И когда? Миттермайер пожал плечами: - Детали мне неизвестны. Но, кажется, в Липпштадскую войну он уже был. - А до этого? - Я не помню, - сказал Меклингер. – Иногда мне кажется, он вообще всегда был. - Как шкаф Шихтляйтера. - Бросьте, шкаф Шихтляйтера старше. - А, кстати, сколько ему лет? - Шкафу? - Нет, Мюллеру. - Что-то около тридцати? - Не может быть. Я не верю. Там, судя по лицу и поведению, не больше двадцати трех. - А когда у него день рождения? - Кесслер, ну вы же начальник полиции. Вы же наверняка всё знаете! Не молчите. - Как начальник полиции, - произнес Кесслер, - я, безусловно, знаю всё, что обязан знать. Но дело в том, что как начальник полиции я закончил работу полтора часа назад и присутствую здесь сейчас как частное лицо. А в данном качестве вся информация, которой я обладаю, заключается в том, что день рождения у Мюллера в сентябре. - Дева, что ли? – рассеянно пробормотал Вален, после своего рейда на Землю интересовавшийся иногда различными древностями. – По гороскопу. На этот раз захохотали многие, и разговор немедленно свернул в более привычное для мужчин русло. - Интересно, у него хоть девушка есть? - Да он сам как девушка. Ты видел, как он краснеет? А как тогда перед строем в обморок хлопнулся? - Ну, он ранен был. - Я тоже был. Это не извиняет. - Зачем дама, когда есть такой флагман… - Есть у него девушка, есть. В шкафу сидит. Лютц там сейчас с ней разбирается. - А интересные у них на Феззане традиции – женщин распихивать. По шкафам. - Да нет, эта красотка вообще не его. Она ему от Шихтляйтера досталась – в наследство, вместе со шкафом и кабинетом. - О, тогда сочувствую. Насколько я помню, вкус у Шихтляйтера был не так, чтобы ах. - Тогда понятно, почему она так плохо сохранилась… - Терпение, господа, терпение. Сейчас появится Лютц, и всё нам расскажет. И Лютц действительно появился. Но вид он имел такой, что улыбки разом погасли на лицах, и над компанией повисла гнетущая тишина. Лютц присел на свободный стул и очень долго молчал, глядя в стол. Потом выпил заботливо поданный Меклингером бокал вина, перевел дыхание и сказал: - Там действительно тело. Труп. Вернее, скелет. В шкафу. Висит на крюке и почему-то не рассыпается. Хотя мертв, наверняка, довольно давно. У него череп проломлен. Вот здесь, - он поднес руку к голове, - с правой стороны, у виска. И еще на шее было вот это. Он вытянул другую руку над столом, разжал кулак, и на белоснежную скатерть упал небольшой медальон, похожий на армейский. Порывистый Биттенфельд схватил его первым. - Ну-ка, ну-ка, посмотрим, кого наш красавец там под шумок уморил в этом деревянном чудовище… - он пригляделся, вчитался и поменялся в лице. Сидящий рядом Фаренхайт потянул за цепочку. - Могу я взглянуть?.. Взглянув, он несколько раз открыл и закрыл глаза, словно ожидая, что от этого надпись изменится. Но она оставалась прежней. Тогда он молча передал медальон дальше по кругу. Вещь переходила из рук в руки, вызывая у всех одни и те же эмоции – изумление, недоверие, непонимание, отторжение, страх – пока, наконец, не легла на стол перед начальником военной полиции. Ульрих Кесслер взял в руки медальон, изучил надпись и тяжело вздохнул. Четкие выбитые на металле знаки гласили: НЕЙДХАРТ МЮЛЛЕР IS-R-4 13126 - Что это? – не своим голосом спросил Фаренхайт. Кесслер оторвался от созерцания медальона и увидел, что взгляды всех сидящих за столом обращены к нему. Адмиралы явно ждали ответа. - Я не уверен, - произнес он, - но больше всего похоже на стандартный армейский жетон. Имя, фамилия, личный номер… - Что такое «IS»? – нахмурился Миттермайер. - Аббревиатура, если мне не изменяет память – это значит «внутренняя разведка». «R» … Предполагаю, что «резидент». Четверка – либо отдел, либо уровень доступа. По крайней мере, раньше в некоторых войсках было именно так. Но я могу ошибаться. - Разве у резидентов были такие… такие вещи? – Эрнест Меклингер, прищурившись, снова поглядел на медальон. - Я не знаю, - ответил Кесслер, - я никогда не служил в разведке. - Кто у них сейчас там заправляет? – наморщил лоб Биттенфельд. – Может, спросить? - Раньше надо было, - усмехнулся Ройенталь, - пока Ахтенштока не сняли. С некоторых пор там Хаймфедер, а это практически второй Айзенах. Бесполезно. - Не знаю, как вас, - сказал Вален, - но меня гораздо больше интересуют не буквы и цифры. Айзенах вопросительно посмотрел на Августа Самуэля. - Скажите, Лютц, - продолжил тот. – Это тело… Я имею в виду, человек в шкафу, сколько он уже мертв – как по-вашему? - Сложно сказать, - пожал плечами Корнелиус. – Я в этой области не специалист. Может быть, год. Может быть, несколько лет. Смотря, что с телом делали и как… как хранили. В любом случае, достаточно давно. Больше всего меня поразило, что он до сих пор не распался на отдельные кости. Там есть какой-то налет, что-то такое… Может быть, поэтому… Нет, не знаю. А что? - Кто-нибудь помнит, - снова спросил Вален, - когда Мюллер вернулся с Феззана? - Это можно проверить, - подался вперед Миттермайер. – Файлы внутренней разведки нам недоступны, однако весь период после перевода на флот можно при желании отследить. Но что конкретно вас интересует? - Я полагаю, - подал голос Оскар фон Ройенталь, - его, как и меня, интересует, кто у нас в настоящее время летает на «Парсифале», если Нейдхарт Мюллер последние несколько лет провел, к примеру, в уродливом деревянном шкафу? Повисла длинная тягостная пауза. - Понятия не имею, - наконец, обрел дар речи Биттенфельд, - но по мне так самое главное, что у нас теперь есть чем прижать этого самозванца. Корнелиус Лютц провел руками по лицу. - Действительно, Кесслер, я надеюсь, вам теперь хватит оснований, чтобы принять соответствующие меры. Ульрих Кесслер аккуратно положил медальон на стол. - Что вы имеете в виду? - Как что – арест, обыск, допросы. Или мы будем и дальше время терять? Вам нужны были улики – я их принес. Что еще надо? - Да, - кивнул шеф военной полиции, - я вижу. Спасибо. Только напомните мне, пожалуйста, Корнелиус, где вы это взяли? - Снял. С шеи трупа. - Так-так… Который в шкафу? - Ну да, - подтвердил Лютц. – Вы же сами здесь были, сами всё слышали. - А шкаф… - В кабинете Мюллера. Ну то есть, не Мюллера, а того, кто его убил и занял его место. - Так-так… А скажите, Корнелиус, как вы туда попали? - Я? Через дверь. - У вас были ключи? Лютц на мгновение помедлил с ответом. - Д-да. - Где вы их взяли? Вам их кто-то дал? Кто? Когда? При каких обстоятельствах? - Не было у меня ключей! – взорвался Лютц. – Откуда им у меня взяться! - Так-так, - повторил Кесслер. – То есть вы проникли в чужой кабинет без разрешения хозяина и взяли вещь, принадлежащую другому человеку? - Трупу! - Не важно. - Я вам улику достал! - Это не улика. – Отрезал Кесслер. – Добытые незаконным способом улики не примет к рассмотрению ни один суд. А то, что вы совершили, называется «кража со взломом» и карается лишением свободы на срок от пяти до десяти лет. Адмиралы потрясенно молчали. - Ульрих, к чему ты клонишь? – прошептал Меклингер. - Всего лишь к тому, что у нас – с точки зрения закона – как ничего не было, так ничего и нет. Даже сам факт того, что на шее этого скелета была найдена данная вещь, еще ничего не доказывает. Утверждать, будто там в шкафу находится настоящий Нейдхарт Мюллер, только на основании того, что у него на шее висит вот это, значит то же самое, что утверждать, будто Вален у нас теперь начальник военной полиции лишь потому, что на нем… - Кесслер взял свою фуражку и пристроил её на макушке Августа Самуэля, -… мой головной убор. Мрачный Вален снял фуражку и протянул её законному хозяину: - Ну и что ты предлагаешь? - Я предлагаю Корнелиусу еще раз съездить туда, где он был, и вернуть эту вещь на место. Принимая во внимание тот факт, что мы с ним давно знакомы и тот факт, что я сейчас не при исполнении, я готов пойти ему навстречу и забыть о том, что слышал в течение последних пяти минут. – Кесслер внимательно посмотрел на Лютца. Тот протянул руку и, забрав медальон, молча положил его в карман. – А всем остальным предлагаю подумать вот над чем: если мы в действительности имеем дело с человеком, который не первый год живет и работает под личиной одного из бывших сотрудников нашей разведки; который провернул эту огромнейшую аферу прямо под носом у множества наших служб; который сумел ввести в заблуждение всех – с самого низа до самого верха; и который до сих пор держит тело убитого им несколько лет назад агента в своем кабинете, не боясь никого и ничего – если мы действительно имеем дело с таким циничным, жестоким, хладнокровным и умным человеком, демонстрирующим к тому же признаки психического заболевания, то, я полагаю, нам ни в коем случае не нужно рубить сплеча, пока мы не будем уверены в исходе схватки. Я, безусловно, не могу пустить ситуацию на самотек и возьму на себя самое сложное. Все, что потребуется от вас, - Кесслер обвел знаменитым Испытующим Взглядом вытянувшиеся лица коллег, - не мешать. И не лезть на рожон. *** *** С того злополучного момента, как Нейдхарт Мюллер обнаружил на шее скелета жетон со своими данными, он жил, ожидая удара в любую секунду. Медальон, разумеется, являл собой довольно качественную подделку, но информация, указанная на нем, была верной. Человек, который прислал его Мюллеру, повесив на шею трупа с проломленной головой, определенно знал о Мюллере многое. Слишком многое, чтобы оставлять его в живых – это послание трудно было трактовать как-то иначе, кроме как: готовьтесь, господин адмирал, вас ждет то же самое. Судя по тому, что на жетоне были выбиты кодировка подразделения и личный номер Нейдхарта в бытность его военным резидентом на Феззане, потенциальный убийца, скорее всего, таким образом намекал: истоки проблемы кроются именно в том далеком и неспокойном времени. Но в то далекое и неспокойное время специфика работы Нейдхарта Мюллера была такова, что он мог перейти – и, вероятно, перешел – дорогу огромному количеству людей по обе стороны феззанского коридора. Выяснить, кто из них решил нынче поквитаться с бывшим разведчиком, представлялось в принципе нереальным. Попытка восстановить в памяти утонувшие в хмельном тумане события двухдневной давности провалилась. Позавчерашнее утро, как показал осторожный опрос сослуживцев, Мюллер провел на базе, где стояла на ремонте часть его кораблей. Но приблизительно в начале первого он сел в машину, уехал в неизвестном направлении и… исчез почти на сутки, чтобы к полудню следующего дня очнуться на диванчике в кабинете – со скелетом в шкафу и потрясающей головной болью. Где он провел эти сутки – не знал никто. Его никто не видел. С ним никто не разговаривал. Охрана подтвердила, что служебный автомобиль заехал на территорию адмиралтейства в районе одиннадцати утра и за рулем его сидел именно Нейдхарт Мюллер. Дежурный офицер заметил, как он припарковал машину и зашел в здание… «А потом, скорее всего, поднялся к себе в кабинет и лег на диван, на котором пришел в себя спустя час – в поту и полном отчаянии, – с тоской подумал Нейдхарт. - Если бы был хотя бы водитель…» Адмиралу положена машина с водителем, но Мюллер частенько пренебрегал этой привилегией. Во-первых, по старой резидентской привычке, он избегал наличия в непосредственной близости от себя лишних глаз и ушей, а во-вторых, ему просто нравилось самому сидеть за рулем. Кто же знал, что однажды ситуация сложится так печально и привычка, заодно с этой милой невинной слабостью, обернется против него. Так или иначе, но надо было жить дальше – и Мюллер жил. Жил, находясь в постоянном нервном и физическом напряжении, в постоянной готовности к чему угодно, в постоянном несильном, но выматывающем страхе. И потому сам не заметил, как изменился буквально за считанные дни. Зато это заметили остальные. - Слышали про позавчерашнюю аварию? – спросил однажды за обедом Вален. Биттенфельд, Ройенталь, Меклингер и Миттермайер отрицательно покачали головами. - А что там случилось? – поинтересовался Лютц. - «Вильгельмина». Почтовый катер. - Ну и что с ним стряслось? Вален задумчиво поболтал ложкой в тарелке с супом. - Неудачная посадка. Вроде бы, выбило гравиметры, но… Говорят, на самом деле они ловили шмеля. - Ну, хоть не чертей зеленых, - хмыкнул Фриц Йозеф. - Интересно, как он попал в кабину? – задумался Меклингер. - Мог сам залететь, - сказал Август Самуэль, - но… Говорят, у второго пилота роман с женой замначальника отдела технического обеспечения судов связи. Так что могли и техники такой «подарок» оставить. Так или иначе, результат налицо – ребята, очевидно, прохлопали нужный момент и слишком поздно начали торможение. Потому и врезались вглубь бетонки на три с половиной метра. Меклингер поморщился. Вален внимательно оглядел на коллег-адмиралов. - Никого ничто не насторожило? - Имеешь в виду падение нравов в имперском флоте? – ухмыльнулся Лютц. - Или падение уровня подготовки летного состава? – вздохнул Миттермайер. Оскар фон Ройенталь допил кофе и отставил в сторону чашечку. - Если я думаю о том же, о чем и вы, - он оторвался от созерцания узора на хрупком фарфоре и посмотрел Валену в глаза, - то… Пожалуй, вы правы. Тревожная симптоматика. Хотя есть еще шанс, что он сам об этом просто не знает. - Два дня. – Покачал головой Вален. – Исключено. К тому же, он сам там был через час после того, как это случилось. У него там три десятка новых линкоров на соседней площадке стоят. Как раз акты подписывали. - Вы о чем?- не выдержал Миттермайер. - О ком, - поправил его Ройенталь. – Мы говорим о том, кто обычно сообщает нам подобные новости. Обычно нам сообщает их не Вален. - Мюллер. Такие новости нам сообщает именно он, - догадался адмирал-художник и повернулся к Августу Самуэлю. – А ты откуда знаешь? - А я специально туда ездил – узнавал детали. Мне показалось странным, что весь младший офицерский состав гудит, а наше Рейхсрадио почему-то безмолвствует. Есть идеи? Повисла долгая пауза. - Идей нет, - наконец, высказал общее мнение Фриц Йозеф, - одни подозрения. - Он вообще в последнее время почти не общается, - поделился результатами наблюдений Лютц.–Странный какой-то стал. Раньше – сколько его помню – трепал языком на всех перекрестках, а теперь молчит, как терраист на допросе. - Наверное, задумал что-нибудь… - обронил Миттермайер. - Труп-то всё еще там? - Там. - А кто вообще его последним видел? - Труп или Мюллера? - А это разве не одно и то же? – вклинился Биттенфельд. - Сплюнь, - вздохнул Вален, поглаживая левую руку. – И по столу постучи. - Я видел, - сказал Ройенталь. – Вчера после обеда. Выходил от Оберштайна. Про шкаф ничего не знаю – я туда с прошлой недели не заглядывал. - Я два дня назад был, - сознался Меклингер. – Там. Висит. - Он что, совсем-совсем не разговаривает? – удивился Вольф. - Разговаривает, - пожал плечами Лютц. – Но мало, коротко и по делу. - А Кесслер что говорит? - Что всё под контролем, – сообщил Вален. - Он всегда так говорит. - Значит, у него всегда всё под контролем. - Ты сам-то в это веришь? - Я искренне на это надеюсь. И вообще с некоторых пор стараюсь верить в лучшее. Потому что о худшем варианте развития событий не хочется даже думать. - Это еще о каком? – нахмурился Биттенфельд. Вален промолчал. - О таком, - озвучил его мысли Оскар фон Ройенталь, - что шкаф большой. На всех места хватит. *** *** К концу второй недели существования в таком авральном режиме душевные и физические силы Нейдхарта Мюллера истощились. На первый взгляд, дела шли неплохо: убийца не появлялся, корабли один за другим покидали доки и вставали в строй, окружающие стали по отношению к Мюллеру как будто внимательней и лояльней, включая и ту пресловутую семерку, которую поначалу Нейдхарт заподозрил в дурновкусии и склонности к идиотским шуткам. Ни словом, ни жестом, ни взглядом никто не пытался его задеть или оскорбить. Поставки приходили в срок, ремонтные работы шли без опозданий согласно плану, даже с финансированием не было никаких проблем. Нейдхарт Мюллер не мог не отметить эти приятные перемены, но радоваться им у него не было сил. Страх выматывал его, точил изнутри – от него невозможно было избавиться, к нему невозможно было привыкнуть. Можно было держать лицо и следить за словами, находясь в обществе других людей, но с наступлением темноты приходилось оставаться со страхом один на один и смотреть ему в глаза до утра. Поэтому в один прекрасный вечер Мюллер, вместо того, чтобы отправиться, как обычно, домой, закрыться на все замки, наскоро поужинать, принять душ и лечь в постель, спрятав под подушку бластер, вернулся в свой кабинет, откупорил приобретенную загодя бутылку виски и залпом выпил чуть меньше половины стакана. Потом еще столько же. И еще. Непривычно крепкий напиток жаркой волной прокатился по венам, ударил в голову, и жизнь, наконец, перестала казаться непрекращающимся кошмаром. Через некоторое время пить в одиночку стало скучно, захотелось поговорить, и Нейдхарт отчетливо ощутил, что ему нужна компания. К счастью, судьба послала ему прекрасного собеседника, который являлся просто находкой и мечтой любого начинающего алкоголика – он был недрачлив, немногословен и к тому же не пил. Зато слушать умел великолепно. Распахнув дверцу шкафа, Мюллер вернулся за стол, достал второй стакан, плеснул туда виски и огласил первый тост: - Ну, за… - Бардак, - раздался негромкий голос. Нейдхарт, чуть не выронив стакан, потряс головой и пристально всмотрелся в костяную ухмылку – кажется, нижняя челюсть чуть дрогнула? Или все-таки ему померещилось? - Мюллер, вы спятили? Что у вас здесь происходит? Поскольку скелет явно молчал, пришлось искать источник звука в другом месте. Нейдхарт повернул голову. В дверях кабинета стоял не кто иной, как начальник военной полиции Ульрих Кесслер – стоял и неодобрительно покачивал головой. - Что за цирк вы тут устроили? Время – половина двенадцатого. Пить на рабочем месте… - Кесслер поморщился. – Ничего умней не придумали, да? Собирайтесь и марш домой. Машину я вам вызову. - А я не п-пью, - уперся Мюллер, которому меньше чем домой хотелось только в Вальгаллу. – Я работаю. - Работаю тут я, - отрезал Ульрих. – А вы маетесь дурью. А ну-ка живо – встать и на выход. Авторитет шефа военной полиции был настолько велик, что в трезвом состоянии Нейдхарт никогда бы не решился с ним спорить. Но сейчас он был пьян, а значит и храбр необычайно. Поэтому он на всякий случай зажмурился – и помотал головой. - Не пойду… Не могу… Ни за что на свете… - М-да… - протянул Кесслер. – Может быть, вам помочь? - Да! – раскрыл глаза Мюллер, удивляясь, почему такая простая мысль с самого начала не пришла ему в голову. С самого начала надо было просто прийти и попросить о помощи именно этого человека.– Да! - Хорошо, я вам помогу. Кесслер прошел в кабинет, взял Нейдхарта под руку и попытался приподнять с кресла. Бывший резидент империи на Феззане вцепился в начальника полиции мертвой хваткой. - Мне нужна помощь! – умоляюще прошептал он. - Ну что у вас еще случилось? – закатил глаза Ульрих. Нейдхарт Мюллер картинно выбросил руку, указуя на шкаф. - Вот! Кесслер внимательно посмотрел на скелет, потом на Мюллера. - Всё ясно, - констатировал он. – Кризис жанра. - Я вам всё-всё расскажу! – заверил его Нейдхарт. - Хорошо-хорошо, - шеф полиции бросил взгляд на часы и заторопился. – Только не сейчас. - Нет, сейчас! - Хорошо. Но только не здесь. Он открыл ящик стола, поставил туда стаканы, потом, с трудом вытянув Мюллера из кресла, прихватил початую бутылку и потащил всё это богатство на выход, ухитрившись по пути пинком захлопнуть скрипучую дверцу шкафа. В коридорах не было ни души, лампочки горели через одну. Угомонившийся было Мюллер, сделав десяток шагов, встал как вкопанный и попытался повернуть назад. - Я дверь забыл закрыть, - сообщил он. - На ключ. Я сейчас… - Стойте! – Кесслер ухватил его за рукав. - Я б-быстро… - Стоять, говорю. Черт с ней, с этой дверью. Оставьте так. Так даже лучше. Мюллер замер, удивленно воззрившись на шефа военной полиции. - Почему? Кесслер поправил фуражку и посмотрел Мюллеру прямо в глаза. - А вы что, - устало поинтересовался он, - хотите, чтобы Его величество с отмычками тут возился? *** *** - Не может быть… не может быть… - шептал стремительно трезвеющий Нейдхарт Мюллер, высунувшись в открытое настежь окно и жадно глотая прохладный ночной воздух. – Вы хоть понимаете, что вы наделали?! - Не кричите, - поморщился стоящий рядом Кесслер.- Услышат еще. - Зачем? – страдающий Мюллер пропустил его слова мимо ушей. – Я вас спрашиваю, зачем?! - Хватит орать, я сказал. Вы сами ко мне пришли. И сами попросили о помощи. Или забыли? - Да, забыл, - огрызнулся Нейдхарт. – Правда забыл. Я вообще о том дне ничего не помню. У меня и следующие сутки прошли как в тумане – голова так болела… - О… Что ж, приношу свои извинения. Эта новая разработка хороша всем, но к числу побочных эффектов, к сожалению, относятся сильная головная боль и - в некоторых случаях - частичная амнезия. Да и Гюнтер, видимо, перестарался. Я скажу ему, чтобы в другой раз уменьшил дозу. - Другой раз?! Не будет никакого другого раза! - Взвился Нейдхарт, борясь с непреодолимым желанием придушить шефа полиции на месте. - Я тоже на это надеюсь, - ответил тот. – Я надеюсь, что наше с вами сотрудничество будет длительным, плодотворным и – самое главное – добровольным. И кофе нам больше не пригодится. Мюллер оторопел. - К-какое сотрудничество? - Самое обыкновенное. Взаимовыгодное. Я помог вам, вы поможете мне. Я понимаю, тот знаменательный вечер начисто стерся из вашей памяти. Но вы же не будете отрицать, что я вам помог? - О-о-о, да… - издал нервный смешок экс-резидент. – Так помогли, так помогли… что я даже не знаю, как вас благодарить. И не представляю, как жить дальше. - Позвольте спросить, - поинтересовался Кесслер, - а что, собственно, вас не устраивает? - Да как вам сказать? Наверное, то, что за прошедшие две недели я стал параноиком и чуть не сошел с ума. Или, может быть, то, что все теперь считают меня самозванцем, убийцей и психопатом, у которого в шкафу висит собственный труп! Кесслер засмеялся. - Ну и что вас так развеселило? - неприязненно покосился на него Нейдхарт. - Ваша последняя фраза. Бессмыслица полная. Но прозвучало мило. Мне понравилось. - Да уж. Действительно. Очень смешно… - Буркнул Нейдхарт. - Кстати, чей он на самом деле? - Труп? – уточнил Кесслер. – Понятия не имею. Не выяснял. Времени на всякую ерунду не было. Он мне достался в наследство от предыдущего хозяина – вместе с должностью, пыточной и всей этой прогнившей насквозь системой. Примерно, как вам ваш шкаф. По-моему, они изначально были созданы друг для друга. Идеальное соответствие формы и содержания. Меклингер пришел в полный восторг. - Меклингер? – переспросил Мюллер. - Ну да. Он даже картину написал. Называется «Призрак прошлого». Там, знаете, нарисован скелет, на который кто-то, находящийся, как говорится, за кадром, отбрасывает мрачную зловещую тень примерно вашей комплекции. Очень сильная вещь. Одна беда – шкаф и медальон слишком узнаваемы. Так что придется ликвидировать. - Шкаф? - Нет. Картину. Эрнест все-таки мой друг. Поэтому пожар неизбежен. - Какой пожар? – схватился за голову Мюллер. - Обыкновенный, - пожал плечами Кесслер, - локальный. От мастерской, конечно, ничего не останется, но и только. Нам не нужны никакие… материальные свидетельства. - А… А её уже кто-нибудь видел? - Картину? Конечно. Наши все видели. Но это не страшно. Они уже успели оценить по достоинству и оригинальную инсталляцию. Ту, которая в вашем шкафу. Так что вы прославились вдвойне. Поздравляю. Вспомнив о специфике своей внезапно обретенной славы, Мюллер не выдержал и тихо застонал. - Боже правый… что же теперь делать?.. - А что хотите, - сказал Кесслер. – Лично я бы советовал вам расслабиться. Посидеть в хорошей компании. Вы нас давно ничем забавным не баловали – пришли бы в клуб, рассказали бы что-нибудь. А то господа адмиралы в последнее время совсем занервничали и затосковали. - Что так? - Полагаю, опасаются, что вы и их постепенно распределите по мебелям. Так что выбрали бы вечерок, поведали бы какую-нибудь историю. Раньше у вас это хорошо получалось. - Какую историю? – кисло усмехнулся Мюллер. - А какую угодно. Хоть про собаку Оберштайна, хоть про кошку Валена. Если желаете, могу поделиться информацией. Вы в принципе теперь о чем угодно рассказывать можете. Хоть об овечках на лугу. Хоть об амебах обыкновенных. Вашей чудовищной репутации уже ничто не повредит. Любую чушь сочтут маскировкой и элементом легенды. В тишине пустого здания раздался щелчок сработавшего замка. Ульрих приложил палец к губам. Вместе с Нейдхартом они бесшумно дошли до конца коридора и, осторожно заглянув за угол, увидели кайзера, покидающего мюллеровский кабинет. Райнхард фон Лоэнграмм аккуратно прикрыл за собой дверь, с минуту постоял в глубоких раздумьях, а потом развернулся и двинулся прочь. Белый плащ мелькнул и исчез за поворотом. - Почти полчаса, - прикинул Кесслер. Мюллер закрыл лицо руками и прислонился к стене. - О нет… Что он обо мне подумает… - Да ничего особенного, - хмыкнул Кесслер. – Ну, подумает, что вы совсем обнаглели – даже дверь в этот мавзолей уже не запираете. Мюллер снова застонал. - Это конец, - глухо сказал он. - Не думаю, - возразил начальник военной полиции. – Совсем наоборот. Полагаю, это только начало. Железный Щит посмотрел на него с недоумением. - Вы все-таки плохо знаете императора, - покачал головой Ульрих. – Такие люди, как Нейдхарт Мюллер, приводят его в восхищение. Разумеется, я имею в виду не того Нейдхарта Мюллера, который две недели назад появился в вашем платяном шкафу, и не того, который две недели назад появился в моем кабинете, а того, который появился за последние две недели благодаря моему таланту, вашему страху и богатому воображению окружающих. - Вы сошли с ума. Он меня расстреляет. - Он вас приблизит. Думаю, при первом же удобном случае, он попытается вручить вам флот-адмиральский жезл. На первый раз советую отказаться. Не стоит слишком торопить события. А потом – будем действовать по ситуации. Чтобы обладать настоящей властью, вовсе необязательно сидеть на троне. - Я не понимаю... Ульрих Кесслер мягко улыбнулся. - Я вам расскажу, я вам покажу, я вам помогу… Потом. Позже. А сейчас предлагаю разъехаться по домам и, наконец, выспаться. Спокойной вам ночи. – С этими словами он повернулся и направился к лестнице. Мюллер потер внезапно занывший висок. Что-то в словах начальника военной полиции зацепило, всколыхнуло память, вызвало легкое ощущение дежа-вю. - Кесслер! – окликнул он. – Это глупо, но… Один вопрос. У вас есть фуражка. А кружка? Большая, высокая… - Есть, - кивнул тот. - А чемодан? Такой… черный… - Есть. - А что в нем? - Ничего особенного. Документы по текущим делам, свежая рубашка, кое-какие личные вещи. - Это правда? - Да, разумеется. Мюллер вздохнул. - Извините. Мне показалось, что… Нет, ничего. Спокойной вам ночи. Он повернулся, сделал шаг и замер, услышав за спиной тихий смех Ульриха Кесслера. - Дорогой Нейдхарт, скажите мне – только честно – если бы кто-то спросил вас о содержимом вашего шкафа, что вы бы ответили этому человеку?