По-волчьи жить

Повернись и оглянись мне во след, Услышав мое имя. Джералд Гриффин Дорога заняла у меня час из-за пробок и все время, что я ехала в автобусе, я провела в каком-то радостном оцепенении. Я не верила, что снова увижу Бласа, не верила, что он остался жив, — я просто об этом не думала. Голова не работала, я не способна была что-либо анализировать, лишь сидела, затаив дыхание, и ждала чего-то. Мне стоило огромного труда отвязаться от Хорхио, а значит, и от Ала, чтобы отправиться в больницу Святого Петра в одиночестве. Мариссе я тоже не сообщила, куда направляюсь, — благо, по субботам она весь день пропадала на репетиции с группой. Мне не хотелось рассказывать кому-то о своем безумном открытии, пока не разберусь во всем сама. Как и все самые важные испытания, я должна была пройти этот путь в одиночку. Это была моя битва. Логичнее было дождаться понедельника: придумать план и подготовиться. Но во-первых, с понедельника начиналась моя каторга в спортзале, а значит, жди Миранду. Директор непременно пришлет его проконтролировать меня. А во-вторых, выходной день мог сыграть мне на руку. В больнице оставался только дежурный врач, и я надеялась, что обмануть его будет гораздо проще. — Где он? Где он? — ворвалась я в больницу с дикими воплями и повисла на стойке регистрации, хватая ртом воздух. Эффект неожиданности — самый действенный прием. Лишает всякой бдительности. Секретарь, казалось, застыла в ступоре. Она, впрочем, оправилась довольно быстро — видимо, медицинский персонал привык к такого рода припадкам. — Кто вам нужен? — любезно осведомилась секретарь. — Как кто? — возмутилась я. — Мой дядя! Мы разыскиваем его уже несколько дней! Мне позвонили и сообщили, что он у вас! — Имя? — вновь отозвалась секретарь и приготовилась пробивать моего воображаемого дядю в базе данных. Я посмотрела на нее с осуждением. — Его положили под липовым именем — я откуда знаю, как вы его записали? Меня и вызвали на опознание, чтобы выяснить имя. Секретарь, похоже, теряла самообладание. — Мне ничего не сообщали по поводу вашего прибытия! — Кто вам должен сообщать? — всплеснула руками я. — Его лечащий доктор уехал загород — мне позвонили из полиции! — Почему, в таком случае, из полиции не позвонили мне? — задала закономерный вопрос секретарь. Я не сразу придумала, что ответить. — А почему они должны были позвонить вам? — возмутилась я. — Это у вас, что ли, дядя пропал? Секретарь смерила меня подозрительным взглядом и передернула плечами. — Хорошо, подождите, я посоветуюсь с дежурным врачом. Я уселась на один из жестких стульев и принялась ерзать на нем. Мне не нужно было изображать нервозность, я и так была как на иголках. Сказать по правде, я вообще мало понимала, что происходит: мной овладело какое-то возбужденное, стихийное состояние, когда думать совсем не обязательно. Меня несло без тормозов, и мне было все равно, чем кончится моя авантюра. Я должна была пробраться в отделение — вот единственное, что меня волновало. Вышел дежурный врач — я повторила сцену слово в слово, однако ему задурить голову оказалось не так просто. Он безапелляционно заявил, что в отделение не поступали коматозные пациенты больше месяца, и мой дядя никак не мог попасть в эту больницу. Возможно, сеньорита ошиблась. Может быть, полиция направила ее в другую больницу. Однако по глазам дежурного врача я видела, что он не верит ни единому моему слову. Он оказался пожилым, умудренным жизнью человеком, и я вдруг со всей ясностью осознала, что мне не удастся проникнуть в отделение. Можно было попробовать в другой день, с другой секретаршей и другими врачами, но при мысли об этом я чуть не сошла с ума. Где-то там, в одном из коридоров, видневшихся за поворотом, возможно, находилась палата, в которой лежал в коме Блас. Лежал уже полгода, ожидая, пока я разыщу его и спасу. Как я могла дожидаться более удачного момента или думать об осторожности? Неожиданно даже для самой себя я вдруг резко рванулась вперед и, прошмыгнув мимо стоявших плотной стеной дежурного врача и секретарши, сиганула в коридор. Я припустила дальше, не обращая внимания на изумленных медсестер и столики с лекарствами, попадавшиеся на пути. Где-то позади звучал тревожный голос секретарши, вызывавшей охрану. За спиной раздавались торопливые шаги пожилого дежурного врача, следовавшего за мной. Однако я не оборачивалась и бежала все дальше, пытаясь на пути разглядеть указатели, ведущие в реанимационное отделение. Прежде чем мне это удалось, на моих руках сомкнулись стальные руки охранников. Меня уносили обратно к выходу, а я кричала, что должна найти его, что он где-то там, в одной из палат. Кричала, что он умрет без меня, что они должны его спасти. Но меня никто не слушал, меня уносили все дальше, и вскоре я вновь увидела ненавистный ресепшн и омерзительно бежевые стены холла. — Успокойтесь, успокойтесь, — раздавался надо мной почти ласковый голос дежурного врача. — Вот, выпейте воды, — я почувствовала, как что-то твердое заставляет меня разжать зубы, и в полусознательном состоянии припала к стакану, судорожно глотая ледяную воду. — Ну вот, так-то лучше, — довольно прибавил доктор и заглянул мне в лицо. — Успокоились? Я снова заплакала. — Пропустите меня к нему, — жалобно простонала я. — Он здесь, я чувствую. Он где-то здесь, у вас. — Сеньорита, никто не привозил к нам коматозных пациентов, — словно оправдывался доктор. — Привозили, давно привозили, — продолжала лепетать я. — Прошлой весной. Он лежит здесь с прошлой весны. — А, даже так, — озадаченно протянул доктор. — Ну это другой разговор, почему же вы сразу не сказали? — Вы бы не поверили, — тихо отвечала я. — Никто мне не верит, но я знаю, что он тут. — Почему же вы не пришли раньше? — удивился доктор. — Я не знала! — тут же противоречила я себе. — Я думала, что он умер. Все это время я думала, что он умер! Доктор посмотрел на меня задумчиво, затем кивнул. — Хорошо, назовите имя вашего дяди. Мы посмотрим его в списке больных. Я вскинула на него безжизненный взгляд. Я не знала, под каким именем записал его Хосе. Знала только, что ни Блас Эредиа, ни Рики Фара в этой больнице никогда не лежали, — иначе весь этот театр не имел никакого смысла. Если Хосе действительно спрятал Бласа в другой больнице, он сделал это хорошо. — Но я не могу пропустить вас без регистрации, — уговаривал меня врач, как маленькую девочку. — Вам следует успокоиться и назвать имя. Если он действительно лежит у нас, я смогу вам посодействовать. Я машинально кивала и вертела в руках стакан. Наконец, я поняла голову и окинула склонившихся надо мной врача и охранников мутным взглядом. — У него не было документов, — выдавила я. — Понятия не имею, под каким именем вы его записали. — Это невозможно, — покачал головой доктор. — В таких случаях мы записываем пациентов под номерами, но таких у нас сейчас нет. Может быть, ваш дядя все же лежит в другом месте? Я пожала плечами вместо ответа, не в силах продолжать этот бессмысленный разговор. Я вела себя как идиотка. Если Хосе удалось заставить молчать персонал той больницы, он позаботился об этом и здесь. Теперь мне не вернуться сюда снова. Охранников предупредят о психопатке, которая врывается в больницу в истерике, и меня станут разворачивать еще на выходе, что бы я ни придумала. Посылать сюда Мариссу тоже бессмысленно — они будут настороже. Неужели я упустила свой единственный шанс и уже никогда не узнаю правду? — Нет, — мотнула я головой и мрачно прибавила: — Либо здесь, либо нигде. С ним был старик. Он мог дать взятку и записать его под липовым именем. Не слишком-то осторожно, но мне было нечего терять. — Нет, это невозможно, — безапелляционно ответил доктор. — В нашей больнице не принимают взятки. — Вы уверены? — просто спросила я. Доктор не выдержал моего прямого взгляда. — Уверен, — твердо ответил он. Я пожала плечами. — Ну, значит, он умер, — эти слова дались мне удивительно просто, потому что я в них не верила. Я поднялась и, возвращая платок доктору, тихо пробормотала: — Я пойду. Доктор платок не принял. — Возьмите себе, — мягко ответил он. — Вы уверены, что сможете идти? Может, дать вам успокоительное? Я смотрела на него, и на душе немного рассеивалось. Почему-то именно тогда, когда все хуже некуда, когда ты в полном отчаянии, рядом иногда оказываются такие вот странные незнакомцы. Они возникают из ниоткуда и больше их никогда не увидишь — но они всегда появляются вовремя, эти прохожие, и светло улыбаются, словно вливая в тебя веру в лучшие дни. Когда рядом нет близких, эти далекие вдруг поддерживают тебя, чтобы ты не упал, и напоминают, что не все еще потеряно. Ты можешь быть один, но никогда не одинок. — Нет, я успокоилась, — слабо улыбнулась я и, кивнув охранникам, остановила взгляд на враче. — Спасибо. Вы очень хороший человек, — вырвалось у меня. И повернувшись, поплелась к дверям. Я уже повернула ручку, когда меня остановил голос доктора. — Подождите. Я обернулась и увидела встревоженное лицо секретарши. Они о чем-то перешептывались. — Сеньор, это невозможно, — защищалась секретарь. — Меня уволят. — Нора, тебя не уволят, — раздраженно отвечал дежурный врач. — Всю ответственность я беру на себя. — Но синьор… — вставила секретарь, однако доктор снова ее перебил. — Пожалуйста, Нора, принеси халат. Та молча кивнула, а доктор повернулся ко мне. — Если вы обещаете не биться в истерике, я могу провести вам экскурсию по нашим палатам. Эти слова оглушили меня. Я тупо смотрела на него, соображая, что на это ответить. — Вы… Вы позволите мне пройти в отделение? — выдавила я. — Только со мной. Не думаю, что мы можем потревожить этих пациентов, — улыбнулся доктор. Я едва удержалась от того чтобы броситься ему на шею. — Спасибо, — на большее меня не хватило, но мне показалось, доктор понял, сколько чувства я вложила в это короткое слово. *** Я стояла посреди палаты последнего коматозного пациента и пристально вглядывалась в его лицо. Он был полноватым, лысым, среднего возраста. Похоже, его тоже кто-то ждал: на столе стояла ваза с цветами и фотография в рамке. На негнущихся ногах я прошла к столику и взяла фотографию в руки. Идеальная семья: двое детей, мать и он, видимо, отец семейства. Какими счастливыми они были когда-то и как счастливы до сих пор. Им есть, куда прийти, есть, на что надеяться. На что было надеяться мне? Я трижды проникала в больницу, дважды была в реанимационном отделении, я искала его повсюду, хотя верить было уже не во что, — но не нашла ничего, потому что его попросту больше нет. Все были правы, а я ошибалась. Блас умер. Теперь моя версия казалась мне глупой и нереальной. «Целитель Святой Петр исцелит раны». Может означать что угодно. Хосе мог употребить эту фразу и в прямом смысле. Или просто подчеркивал любимые строчки. Не было никакого шифра, не было никакой надежды. Блас умер, а я сходила с ума, теряя способность отличать реальность от фантазий. Я мотнула головой. Тут же возникла мысль, что Хосе ставил цифры перед подчеркнутыми словами, а значит, это все-таки шифр. Ее сменила другая: если Хосе решил зашифровать свое послание, в нем крылась какая-то важная информация. Я не могла так просто отпустить Бласа, не могла позволить ему умереть снова. Я хваталась за новую версию, будто за него самого. Как если бы я сама висела на краю пропасти и едва удерживала за рукав его. Пальцы онемели, суставы сводило, ткань выскальзывала из рук, но я продолжала судорожно цепляться за Бласа, чувствуя, что еще немного — и он полетит в пропасть, снова оставляя меня висеть на краю и смотреть, как он падает. — Не он? — раздался над ухом сочувственный голос доктора. Я подняла на него безжизненное, заплаканное лицо. Силы оставили меня. Нужно было что-то придумать, уговорить доктора обойти другие палаты, допросить его на случай, если Хосе все же удалось подкупить персонал, и они просто ломали комедию передо мной. Все это время я билась, как муха об стекло, в поисках выхода, не желая признать, что окно закрыто. И чем явственнее я это осознавала, тем отчаяннее билась. А теперь силы меня покинули. Хотелось свернуться калачиком на кровати и пролежать так всю жизнь. — Не он, — эхом отозвалась я. Доктор смерил меня оценивающим взглядом. — Значит, он в другой больнице. Я встретила его взгляд. Он так не думал. Не думал, что Блас в другой больнице. Он уже решил для себя, что Блас умер. Как все они. — Я пойду, — рванулась я к выходу, стягивая на ходу больничную шапочку. — Вы уверены? — озабоченно отозвался позади доктор. — Я в порядке, — коротко кивнула я. — Вам следует выпить чаю, — предложил доктор. — Я провожу вас в больничное кафе. — Нет, — мотнула я головой. — Я в порядке, спасибо. Пойду. И споткнулась о порожек двери. Ноги были как ватные, не слушались. Доктор упрямо покачал головой и отвел меня в кафетерий. — Вот, выпейте, — он сам сделал мне чай, бариста куда-то отошла. Я обессилено плюхнулась на стул и взяла в руки горячую кружку. — Я должен сделать обход, — мягко сказал доктор. — Выпейте чай и подойдите к секретарю, она вызовет вам такси. Я машинально кивнула и проводила доктора невидящим взглядом. Он скрылся за дверью, оставив меня один на один со своим отчаянием. Пора было это прекращать. Мне не следовало приходить сюда. Надо было дождаться письма от Хосе и разобраться во всем с его помощью. Или хотя бы посоветоваться с Мариссой — она бы вправила мне мозги. А теперь я балансировала на канате, а точнее, вовсе висела в воздухе, не чувствуя под собой никакой опоры. Как если бы ходила по воде и, засомневавшись, провалилась в воду. Я барахталась, жадно хватая ртом воздух, и вокруг не было никого, кто бы вытащил меня. Никого, кто бы вновь вселил в меня веру. От размышлений меня отвлек хрипловатый голос: — Что ноги-то разложила, пол дай помыть! Я в изумлении вскинула голову и увидела полную уборщицу средних лет. Смоляные грязноватые волосы были кое-как убраны под больничную шапочку, а черные глаза сверкали от возмущения. Узкое лицо и широкие скулы выдавали в ней мексиканку. — Да, конечно, — пробормотала я и неловко приподняла ноги, чтобы дать уборщице пройтись под столом шваброй. Та, кажется, смягчилась и, посмотрев искоса, спросила более дружелюбно: — Ты ждешь кого-то? Или сама выписываешься? Я отрицательно покачала головой. — Дядя здесь лежит. Участливый вид уборщицы располагал к откровенности, но мне не хотелось распространяться. Вообще говорить не хотелось. — Как зовут? — спросила она. — Я тут многих по именам знаю. Люблю пообщаться. — Он не очень общительный, — выдавила я и пояснила: — Он в коме. Уборщица понимающе кивнула и села рядом, вытягивая опухшие ноги. — Нет, коматозных не знаю. Их разве упомнишь? — У вас много пациентов в коме? — насторожилась я. Доктор показал мне от силы семь или восемь палат. — Вообще-то нет, — отозвалась словоохотливая уборщица. — Но они ж редко когда выписываются. С каждым годом прибавляется потихоньку. — И сколько их в этом году прибавилось? — дрожащим голосом поинтересовалась я. — Я ж разве знаю? — удивилась уборщица. — Привозили при мне одного месяц назад — то, может, твой дядя был? Видно, о нем и говорил врач. Хосе оставил мне послание прошлой весной — это никак не мог быть Блас. — Нет, дядя лежит здесь больше полугода. — Много, — присвистнула уборщица. — Уже, наверно, и не проснется. Это было совсем не то, что я хотела услышать, и уборщица, видимо, это поняла. — Как его угораздило? — спросила она. — Автокатастрофа, — лаконично ответила я. Уборщица сочувственно покачала головой. — Ну ты надежды не теряй, — по-своему истолковала мой несчастный вид уборщица. — Всякое бывает. На моей памяти был один коматозный, который очнулся. Я пожала плечами. — Неправда это, — отозвалась я угрюмо. — Я тоже об этом читала, а на деле вранье. — Ты за языком-то следи, — обиженно одернула меня уборщица. — Я тебя байками кормить не стану, своими глазами видела. — Он очнулся в вашей больнице? — предположила я. Не зря же это реанимационное отделение считается лучшим. Может, здесь действительно случались подобные чудеса? Уборщица смешалась. — Ну, не в нашей, но у нас он проходил реабилитацию. Сразу как очнулся, к нам повезли. Об этом вся больница судачила. В голове что-то щелкнуло. Я повернулась к уборщице и внимательно на нее посмотрела. — Когда его привезли? — напряженно спросила я. — Прошлой весной дело было, — бодро отозвалась уборщица. Меня прошиб холодный пот. Да нет, это снова мои безумные фантазии! Но разве не странно? Какой врач допустит, чтобы пациента перевозили в другую больницу сразу после выхода из комы? Если, конечно, его не заставили подписать свидетельство о смерти… — Недавно, — с трудом ответила я. — Жаль, что разминулись. — И не говори, редко такое увидишь, — охотно подтвердила уборщица. — На моей памяти ни разу люди из комы не выходили. Это не может быть Блас. Если бы он вышел из комы, он бы нашел меня, он бы дал мне знать, что остался жив. Он не мог не понимать, что я чувствую. Хоть я никогда не показывала, как он мне дорог, он не мог этого не знать. — Как он выглядел? — ни на что не надеясь, поинтересовалась я. — Плохо выглядел, дочка, — сокрушенно вздохнула уборщица. — Нет, красавец, конечно, редкий, у нас санитарочки дрались, чтобы повязку ему поменять. Да и я бы, будь помоложе… — она игриво подмигнула мне, и я так и не узнала, что бы случилось, будь она помоложе. — Красивый был юноша — стройный, ладный, волосы, как смоль, глазищи голубые — ты таких красавцев и не видала, наверно. — Да уж действительно не видала, — прохрипела я, судорожно хватаясь за спинку стула, на котором сидела. Уборщица оглянулась на меня и осталась, видимо, довольна произведенным эффектом. — И такую красоту в аварии подпортил, как твой дядя, — сокрушенно вздохнула уборщица. — Пьяный, что ли, за руль сел? У меня сердце кровью обливалось смотреть на него. Переломанный весь, в кровоподтеках… Глазки ясные не видать толком из-за синяков черных под веками. Страх один… — Какой… интересный случай, — произнесла я побелевшими губами. Странно, что уборщица не замечала, в каком я состоянии, увлеченная, видимо, воспоминаниями. «Это может быть кто угодно», — словно мантру повторяла я мысленно, не позволяя себе снова обнадежиться. — Расскажите мне о нем, — попросила я. — Как он себя чувствовал себя после комы? Это же как заново родиться… — Понятия не имею, что он там чувствовал, — махнула рукой уборщица. — Необщительный был, угрюмый. Уж сколько пыталась с ним заговорить — все отсылал меня. У него ни друзей-то не было, ни девушки. Только один старик к нему шлялся — да того не расспросишь, все подмигнет только да уйдет от ответа. Эй, что с тобой? — испугалась уборщица, заметив, видимо, землистый цвет моего лица. — Все нормально, — произнесла я с трудом и выдавила из себя улыбку, больше напоминавшую гримасу. Молодого пациента, который вышел из комы прошлой весной, навещал старик, который любит всем подмигивать. Как долго я еще могла держать оборону? Я попыталась представить себе на месте этого таинственного пациента другого человека, не Бласа. А на месте старика — не Хосе. Как можно более живо нарисовала в воображении людей с другими чертами, другими судьбами. Ничего не вышло. В то же время я не могла в это поверить. Блас вышел из комы и проходил реабилитацию в этой больнице? Это невозможно, чудес не бывает, только не в моей жизни. Я неосторожно забыла об этом — и падать было больно. Как я могла теперь позволить себе хотя бы мысль, что Блас жив и в сознании? Похороны — вранье, полгода отчаяния — вранье, и только россказни незнакомой уборщицы — правда. Верую, ибо абсурдно — так, кажется, говорил кто-то из великих, и я теперь его понимала. В конце концов, правда всегда абсурдна. Разве не абсурд, что моим опекуном оказался школьный староста? Что мой опекун в течение двух лет делал вид, что ненавидит меня, и заботился обо мне, как родной отец? Разве не абсурд, что садовник Колуччи оказался старинным другом Рикардо Фара? Почему бы и Бласу не выйти из комы? Тем более я узнала об этом от Хосе — короля абсурда. — Скажите, — я прочистила горло. — А вы не помните, как его звали? Я редактор школьной газеты. Было бы здорово найти его и взять у него интервью, поддержать таких, как я… У которых близкие в коме… Уборщица наморщила лоб. — Ой, вряд ли, дочка. Раз уж со мной ни разочка не заговорил, вряд ли станет тебе интервью давать…  — И все-таки я хочу попробовать, — решительно ответила я. — Как его зовут? Уборщица наморщила лоб. — По имени Пабло вроде был… Сердце ухнуло — все-таки мимо. Тут же вспомнила: это ни о чем не говорит, Хосе не стал бы давать им настоящее имя. Но если имя ненастоящее, значит, оно мне без надобности. Все же, я попыталась выудить из уборщицы максимум информации. — А фамилия? — дрожащим голосом поинтересовалась я.  — А фамилия… Фамилию запамятовала. Надо в регистратуре узнать. — Как это запамятовали? — заволновалась я, с тоской думая, что, кроме уборщицы, в этой больнице теперь никто со мной разговаривать не станет. — Вспоминайте! Пабло… — Диас! — осенило уборщицу. — Да, точно! Паблито Диас, как я могла забыть! — Пабло Диас, — повторила я одними губами, и вдруг мой лоб покрылся испариной. Только в этот момент я осознала, что происходит. Если все это правда… Я могу снова его увидеть. Могу найти Бласа! Это было странное состояние. Радости не было, только ужас. Я боялась себя, боялась своих безумных мыслей, смертельно боялась снова впускать в сердце надежду. Мне было страшно от того, что моя выдумка, гипотеза неожиданно подтвердилась, и несмелая вера так неумолимо приближалась к уверенности. Я не была к этому готова. Одно дело искать подтверждения, что Блас действительно умер, искать душевного мира, пытаться смириться — и совсем другое решиться поверить, что он жив. Это требовало слишком много душевных сил, у меня не было столько. Эмоционально изможденная, я была не способна на такие сильные чувства. «Но если он жив, почему не дал мне знать?» — вновь тоскливо подумала я. — Спасибо, — тихо произнесла я вслух, вспомнив, что уборщица ждет моего ответа. — Скажите, а вы могли бы выяснить в регистратуре его адрес? Мне не дадут… — Так, а мне разве дадут? — удивилась уборщица. — Мое дело маленькое, дочка, полы мыть. Еще заподозрят, что квартиру его хочу ограбить — нет уж, я пас. Ты не знаешь просто, какие люди здесь — коли иностранка, так обязательно воровка… Я не стала настаивать. Все равно это бесполезно, имя фальшивое — значит, адрес тоже. Я уже настолько прониклась мыслью, что здесь лежал Блас, что даже не сомневалась, что по указанному адресу никакой Пабло Диас не живет. — Ну, а как он уезжал, помните? — зашла я с другой стороны. — Его забирали на машине или он ушел один? У него было много вещей? Уборщица нахмурилась. — А тебе что за интерес? Как это тебе его найти поможет? В любом случае, не видала я, как он уезжал. Освободил палату — и ладно. Другого тут же заселили. — Понятно, — торопливо произнесла я. Пора было оставлять уборщицу в покое — ее начинал настораживать мой интерес. Все равно больше из нее не вытянешь. — Спасибо, — я вдруг с чувством пожала ей руку. — Знаете, вы меня очень поддержали! Мне хочется вас отблагодарить, но я не знаю, как… — Ты это дело брось, — добродушно пробурчала уборщица. — Не надо мне ничего. — Ее взгляд просветлел, и она стала казаться гораздо моложе своих лет. — Ты молись деве Марии, чтобы выжил твой дядя, — Она-то знает, что значит близких терять. Может, и парень тот из комы вышел, потому что кто-то здесь шибко молился и не отпускал. Так и ты не отпускай. Бог милостив — не заберет дорогое, коли ценишь. Я кивнула, едва сдерживая слезы. — Только бы он действительно проснулся, — вырвалось у меня. Уборщица понимающе кивнула. — Ладно, засиделась я с тобой, пора и честь знать. Ты руки не опускай, поняла? Мала еще, чтобы отчаиваться. Сколько тебе? Лет шестнадцать? — Семнадцать, — поправила я. — Самый возраст, чтобы надеяться, — протрубила уборщица. — Дальше сложнее будет, так что давай сейчас. И вспоминай о тетке Розе. — Это ваше имя? — догадалась я. — А чье же? — подмигнула Роза. — Мое и есть. Меня все здесь Розовой дамой зовут — можешь и ты так звать. Ты ж еще придешь дядю навестить? — Обязательно, — с готовностью кивнула я, хотя не собиралась возвращаться в больницу. По крайней мере, пока. — Все мы еще обязательно встретимся, верно? Так один мой друг говорит. Розовая дама довольно кивнула. — Вот это по мне, — громогласно заявила она. — До встречи тогда, красавица? — До встречи, Роза! — помахала я ей рукой и пошла по направлению к выходу. * * * В колледж я возвращаюсь не сразу. Еще долго брожу по улочкам Буэнос-Айреса, словно в тумане, и невольно разыскиваю глазами Бласа в толпе. Вот он мелькнул в окне отходящего автобуса — с секунду наблюдаю за движением, а затем вдруг срываюсь с места и бегу за ним, пока автобус не скрывается за поворотом. Вот мне кажется, что мужчина через дорогу пристально смотрит мне вслед — оглядываясь по сторонам, подбегаю к нему и вижу незнакомого высокого перуанца лет сорока. Извиняюсь и бреду дальше, пока не вижу в витрине кафе силуэт Бласа за столиком. Врываюсь в кафе: на меня удивленно смотрят официанты и черноволосый незнакомец с чашкой кофе. Выхожу и снова иду, словно в забытьи. Вижу его на рынке, в отражении витрин магазинов. Осознаю, что это глупо. Но мне отчаянно хочется убедиться, что прохожий ничуть не похож на Бласа, и успокоиться. Наконец, успокоиться. То и дело Блас ускользает от меня, его лицо ускользает от меня с тех самых пор, как я узнала, что он мой опекун. Сотни образов преследуют меня, я преследую образы, и эта бесконечная, безысходная погоня настолько изнуряет меня, что я вдруг не выдерживаю и бегу со всех ног, пытаясь не видеть прохожих, идущих мне навстречу. Люди испуганно расступаются передо мной, а я убегаю глубже, в пустынные переулки, где нет людей, и я убегаю от призраков, пока, наконец, не падаю обессилено на асфальт и не зажимаю в отчаянии уши. Я истошно кричу, вкладывая в этот крик всю боль, что накопилась у меня на душе за последние месяцы: — Блас! Бла-а-а-ас! — зову его так отчаянно, словно он может услышать. Я зову его, надрывая связки, будто от моего крика могут пошатнуться составы земли, будто время должно выйти из пазов и вернуть меня в прошлое, когда он был жив, когда я могла слышать его голос, говорить ему добрые слова, касаться и прижимать к себе крепко и никуда от себя не отпускать. Могла, но не делала. Кажется, от моего вопля земля должна содрогнуться, сжалиться надо мной, разойтись трещиной и вернуть его мне — живого и невредимого. Я зову его до хрипа, и когда голоса не остается, я уже верю, что земля действительно сжалилась надо мной. Земля вернет мне Бласа. * * * Мне что-то стало трудно дышать Что-то со мною — нужно решать: То ли это болезнь суеты, То ли это боязнь высоты. О, друзья мои, дышащие легко! Почему вы опять от меня далеко? Если мог чей-то дом над землею парить, Почему моему это не повторить? Я знала, что это было безумием. Прекрасно понимала, что люди не возвращаются с того света и, даже будучи на этом, возвращаются редко. Но после долгих месяцев гордого одиночества и уверенности, что весь мир восстал против меня, робкая надежда несмело, но настойчиво протиснулась в мое сердце. Я готова была цепляться за самые сомнительные версии, лишь бы выбраться из тьмы, которая окутывала меня последние полгода. В глубине души я так и не поверила в смерть Бласа — наверно, в этом все дело. Я так и не смогла поверить, что он мертв. — Вы вернулись? — рассеянно спросила я, заметив Луну и Лауру в комнате. — А где Марисса? — Я здесь, — Марисса вышла из туалета и разъяренно посмотрела на меня. — Где ты опять шлялась? Я не обратила внимания на ее слова. Лишь подошла к ней, порывисто обняла и расплакалась у нее на плече. — Лухи, что с тобой? — тут же подскочили ко мне Луна и Лаура. Марисса оторвала меня от себя и, заглянув в лицо, вздрогнула, заметив, видимо, что я счастливо улыбаюсь сквозь слезы. — Лухи, ты чего? — ласково потрепала меня по плечу Марисса. — Новости от опекуна? Я молча закивала и снова всхлипнула. — Что, Лухи? Что он сказал? — приобняла меня Луна. Я несколько раз сглотнула и подышала глубоко, чтобы унять слезы. Затем отстранилось от подруг и оглядела их несмелым ликующим взглядом. — Блас жив, — сорвалось у меня с губ. На секунду в комнате воцарилось молчание. Луна отвела глаза, Лаура смотрела на меня с примесью испуга и тревоги, а Марисса, с секунду помедлив, крякнула и разрезала рукой воздух. — Лухан, возьми себя в руки! — твердо произнесла она, заглядывая мне в лицо. — Хватит уже цепляться за стариковские бредни. Блас умер. Я покачала головой и взяла ее за руку. — Марисса, ты не понимаешь! Я знаю, о чем говорю. Блас жив! — дрожащим от волнения голосом отозвалась я. — Это из-за послания Хосе? Убью старика! — воинственно взмахнула кулаком Марисса. — Какое послание? — удивилась Луна. — Пока вас не было, Хосе написал ей, что Блас не умер, — закатила глаза Марисса. — Но это же полный бред! Ты же сама видела, Лухи, в больнице не было Бласа. Я мотнула головой. — Потому что Хосе его перевез, — объяснила я. — В больницу Святого Петра! Я только что оттуда. Снова последовала длинная пауза. — Ты видела Бласа? — неуверенно спросила Марисса, переглянувшись с Луной и Лаурой. — Нет, — покачала я головой и снова светло улыбнулась. — Потому что его там больше нет. Он проснулся! И снова в спальне повисла гробовая тишина. — С чего ты решила? — осторожно поинтересовалась Марисса, глядя на меня так, будто шла по минному полю и боялась, что от любого ее шага мина взорвется. — Мне уборщица сказала, — выдохнула я и лучезарно улыбнулась. — Она знала Бласа? — вставила Лаура, заметив, видимо, что Марисса потеряла дар речи. — Нет, но она сказала, что прошлой весной у них лежал молодой человек, который вышел из комы. — Отлично! — выдохнула Марисса и беспомощно посмотрела на девочек. — Я знаю, звучит как бред, — понимающе кивнула я. — Но описание в точности совпадает. — Описание? — возмутилась Марисса. — Ты что, издеваешься? — Нет, — оживленно ответила я. — Молодой, черноволосый, большие голубые глаза. Много голубоглазых ходит по Буэнос-Айресу? Это Блас! — Нет, — серьезно отозвалась Марисса. — Это Томас. — Что? — переспросила я в недоумении. — Я говорю, это Томас, — невозмутимо повторила Марисса. — Он тоже подходит под описание, почему это не может быть Томас? Я, скорее, поверю, что это был он, чем человек, который умер полгода назад! — Марисса, это не смешно! — отмахнулась я. — Старик Хосе перевез его в другую больницу, чтобы спрятать от преследователей. Теперь я в этом уверена! — Старик Хосе? — переспросила Луна. — Я, по-моему, слишком много пропустила, — жалобно протянула Лаура. — Смотрите! — устремилась я к тумбочке, на которой лежал листок с расшифровкой из книги. — Видите, Хосе зашифровал послание, — пояснила я для Лауры и Луны. — Оказалось, что он работал на Бласа, — прибавила я, вспомнив, что и эта деталь им еще неизвестна. — Так вот, он написал, что Блас не умер, и целитель Святой Петр исцелит раны. Я догадалась, что речь идет о больнице Святого Петра, поехала туда — и что, вы думаете, там услышала? Луна и Лаура читали расшифровку послания. — Уборщица сказала, что прошлой весной в больницу поступил молодой человек, который недавно вышел из комы! И единственным его посетителем был старик! Звучит знакомо? Луна неуверенно покосилась на Мариссу и все-таки решилась вставить слово: — Если честно, не очень, Лухи, — мягко сказала она, и по ее взгляду было заметно, как ей не хочется меня обидеть. — Этим парнем мог оказаться кто угодно. Ты делаешь очень смелые выводы… — Да ты просто не понимаешь, Луна, — отмахнулась я и в надежде уставилась на Мариссу. — Ты-то не веришь, что это совпадение? Марисса сделала глубокий вдох и задумалась на пару секунд. — Лухи, — она сжала мою ладонь. — Это безумие. Он не мог выйти из комы. Ты же была на его похоронах. Вы все были! — Ты его видела? — вскинулась я и обернулась на Лауру. — Ты его видела мертвым? Лаура явно чувствовала себя неловко под моим взглядом. — Лухан, мы все видели, — словно защищаясь, ответила она. — Мы все видели гроб, — перебила я ее. — Ты видела его мертвым? Последовала долгая пауза. — Ты видела… — робко заметила Лаура. — Я видела пустую постель, — категорично отрезала я. — А до этого видела кучу трубок и спящего под ними Бласа. — Ты думаешь, он не был в коме? — Марисса окинула меня встревоженным взглядом. Я поколебалась. — Нет, вряд ли. Я проводила у его постели целые дни. Он не смог бы так долго притворяться… Или смог? — Это не важно, — мотнула я головой. — Все не важно, если он жив. Вы понимаете, девочки? — я взволнованно глядела их. — Блас может оказаться живым. Вы представляете? — я почувствовала, как мое горло снова сковывает спазм. — Я найду его и смогу увидеть снова. — Лухи, ты же сама признаешь, что он был в коме, — заметила Луна. — Ну и что? — передернула плечами я. — Он вышел из комы, а Хосе подговорил врачей никому не рассказывать об этом. — Нет, Лухи, это слишком, — покачала головой Марисса. — Из чего ты делаешь такие выводы? Это бредни старика! Он тот еще чудак, может, просто разрисовал книгу вразнобой. — Ерунда, — мотнула я головой. — Он предупредил меня, что я найду в книге что-то, что вызовет у меня много вопросов. Луна и Лаура молча смотрели на меня своими одинаковыми сочувственными взглядами, явно не решаясь и дальше поддерживать беседу. — Лухи, но если он действительно очнулся, где же он? Почему не вернулся в колледж? — решилась, наконец, Луна. — Вот именно, — поддакнула Марисса. — Если он выжил, то просто издевается над тобой! — воскликнула она. — Чему ты радуешься? Он заставил тебя пережить его смерть, а теперь вернулся и даже не удосужился известить тебя? — Это еще предстоит выяснить, — помрачнела я. — Его преследовали. Либо он до сих пор прячется, либо… — я помедлила. — Либо его поймали и держат взаперти. — Лухи, хватит выдумывать, — отчеканила Марисса. — Если бы Блас теоретически ожил, он бы не объявился, признай это. Перед аварией он оставил колледж, чтобы уехать навсегда. Думаешь, его так хорошо стукнуло по голове, что он изменил решение? Еще недавно ты ненавидела его за то, что он сплавил тебя новому опекуну! Я покачала головой. — Марисса, как ты не понимаешь? Все это имело значение, пока он был мертв! Но он жив, Марисса. Понимаешь? Жив — и ничто больше не имеет значения! — Лухи, но это противоречит здравому смыслу, — робко вставила Лаура. — Да как вы не понимаете? — выкрикнула я, и у меня из глаз прыснули слезы. — Если у меня есть надежда, маленькая надежда, что я могу увидеть его снова живым и невредимым, я пойду на все, чтобы найти его. Ради этого я готова пожертвовать всем, даже здравым смыслом! Девочки молчали, смущенные, видимо, моей бурной реакцией. — А если надежды нет? — тихо спросила Луна. — Если ты обманываешься, и он действительно умер? Что же ты будешь делать, когда убедишься в этом? Я растерянно разглядывала их отрешенные лица. Выражение лица Мариссы не оставляло никаких сомнений, что и она не верит. — Можете думать, что угодно! — выпалила я. — Но я найду его и докажу вам всем, что вы ошибаетесь. Если вы мои подруги, вы поддержите меня! Если нет, — я помедлила, не решаясь озвучить ультиматум, который вертелся на языке, — я сделаю все сама. Но тогда наши дорожки порознь! Я в ожидании уставилась на них. Снова последовала долгая, напряженная пауза. Наконец, Луна снова решилась подать голос. — Лухи, я представляю, как тебе тяжело. Ты осталась одна, растеряна, напугана, видишь во всех врагов. Но мы не враги тебе, Лухи. Мы хотим помочь. Я внимательно смотрела на нее, словно не узнавая. Внезапно я увидела себя их глазами: одинокая психопатка, которая постоянно гоняется за несуществующими призраками. Швыряется ноутбуками, постоянно со всеми грызется, бегает по больницам в надежде обнаружить там давно умершего человека. Они в самом деле хотели мне помочь. Их подружка свихнулась — и они решили оказать психологическую поддержку. Может, они и общались-то до сих пор со мной из жалости — какой интерес дружить с одержимой? Они заглядывали мне в рот, утешали, поддерживали — и все только потому, что я ущербная. Им дела не было до моего расследования — они сразу решили, что это блажь. И даже если бы я привела им прямо в колледж живого Бласа — они бы не поверили, что он жив! Меня охватило бешенство. Я переводила взгляд с одной на другую, и их сочувствующий вид только подтверждал мое открытие. — Все понятно! — выплюнула я и пулей выскочила из спальни. Бежать! Подальше от людей, в лес, бежать со всех ног туда, где нет ни души. Забиться в свою нишу и взвыть так, чтобы никто не услышал и не прибежал сюда снова со своими коровьими глазами и понимающим видом. — Лухи! Лухи! — я почувствовала, как кто-то хватает меня за рукав. — Отстань! — вывернулась я. — Мне не нужна ваша жалость! Я найду Бласа и докажу, что я не сумасшедшая! — Лухи, Лухи, да постой же ты! — Марисса силой развернула меня к себе. — Я не думаю, что ты сумасшедшая. Я верю тебе. — Врешь! — закричала я. — Ты говоришь так из жалости! Не надо снисходить до меня, Марисса, я прекрасно справлюсь сама! — Да стой же, Лухи, я же говорю, что верю! — закричала в ответ Марисса. — И в этом твой снобизм! — выплюнула я. — Мне не надо, чтобы мне верили, я не психопатка, я не должна доказывать, что мне не показалось! Мне просто нужны были подруги! А они испарились! Осталось только благотворительное сообщество! Не надо мне ваших подачек. — Да Лухи, о чем ты! — чуть не плача воскликнула Марисса. — Я правда хочу помочь тебе найти Бласа! — Знаешь, чем Блас отличается от вас? — приблизилась к ней. — Он никогда меня не жалел. Да, он вел себя мерзко, но он никогда не унижал меня, не относился ко мне как-то по-особенному только потому, что у меня вечно неприятности. — Ему просто плевать было на тебя, — грубо отозвалась Марисса. — Врешь! — я схватила ее за грудки. — Бласу не было на меня плевать, просто он всегда считал меня равной. Он сражался со мной на равных, потому что уважал меня. А для вас я только раненая собачонка! Меня надо оберегать, кормить вовремя, чтобы приступы бешенства не накатывали! — кричала я и вдруг смолкла, когда Марисса со всей дури влепила мне пощечину. Мои руки разжались — и я отпустила ее. — Это чтобы ты поверила, что я тебя не жалею, — проворчала она и чуть обеспокоенно покосилась на мою щеку. — Больно? Я смотрела на нее, широко раскрыв глаза и прижимая руку к щеке. — У меня есть идея, как выяснить местонахождение Бласа, — деловито продолжила она, не дожидаясь ответа. — Будем обсуждать или продолжим мутузить друг друга?