Вставай, переходим эту реку вброд

Нежность воды надежней всего, что я знаю, Но инженеры моего тела велели мне ходить по земле.

      От одной деревянной ставни к другой протягивалась длинная тонкая паутина, а ловкий паучок полз вверх, чтобы поработать и там, но маленькая девчачья мозолистая ручка легким движением открыла окно и щелкнула пальцем по насекомому-труженику.       В темную комнату проник яркий свет: стали видны и пустые бутылки из-под саке, и старые изношенные черные сапоги в углу, и грязный пол, который не мыли уже лет десять. Атмосфера в гостинице оставляла желать лучшего, как и еда, как и условия проживания, однако ничего из этого не помешало поселиться тому самому главному военному советнику именно тут. Он давно не видел красных шелковых портьер, дорогой мебели, ковров и настенных ламп — всего того, что он возненавидел когда-то всей своей душой. Поэтому по привычке и выбирал самый затертый отель из всех самых затертых отелей, не спрашивая мнения напарницы, вечно вьющейся вокруг него.       Невозможно вспомнить путешествие, в котором он был без нее: они метались из одного конца света в другой, собирали информацию и просто плыли по течению, делясь друг с другом различными небылицами; часто приходилось драться, причем этому человеку наплевать на то, что ты девушка — сказал «бьем морду тому хмырю» — значит, бьем; значит, забудь про свою женскую гордость и слабость; значит, надевай перчатки и лупи что есть мочи по носу, как тебя учили эти спасители-рыболюди. Не сказать, что Коале было в тягость — учиться подавлять слезы и боль она научилась еще в детстве, — в этом случае главную роль играло нечто большее. То, из-за чего она вдыхала противную пыль; то, из-за чего она нацепила эту дурацкую шляпу, которая уж никак не вписывалась в стиль двадцатитрехлетней зрелой девчушки. Каждый раз задаваясь этим вопросом, она не могла ответить точно: странное чувство, не требующее мало-мальской взаимности и понимания — «я просто всю жизнь буду ставить мир на уши вместе с ним, убегать от флотских вместе с ним, штопать эти чертовы его любимые сапоги».       А Сабо, в свою очередь, просто отдавал всего себя ей, без каких-либо пререканий, потому что попробуй скажи хоть слово против — да она тебя на кусочки порубит и не посмотрит на то, что ты какой-то там крутой советник с высоким статусом. Измельчить и растереть статус этот твой, как и все переживания по поводу выбора правильного пути.       Хотел революции — получил революцию.       Что в душе, то и на деле, а душу переворачивают с ног на голову ее слова и действия: теплые прикосновения, робкие поцелуи после тяжелого дня — до сих пор являющиеся для них чужими, ведь договаривались о вечной чисто мужской дружбе, но как-то не срослось. А какая мужская дружба, если твой напарник совсем не мужчина? Мало того, носит черные чулки и нескромные блузки с вырезом; обнимает, искренне радуется за твои успехи — но это так — по-особенному, по-женски невинно и легко.       Пнув со скуки зеленоватую пустую бутылку, Коала посмотрела в сторону кровати — спит, как медведь, а к полудню уже пора бы выдвигаться.       От треска, создаваемого полетевшей к стене бутылью, спящий поморщился и простонал что-то вроде: «сейчас-сейчас, я его почти прикончил». Девушка усмехнулась: даже в таком хаосе, несмотря на множество шрамов на теле и лице, этому человеку удавалось оставаться аристократом. Белые отросшие волосы лежали на подушке, на которой отсутствовала наволочка; локоны спереди спадали на глаза каждый раз, когда парень переворачивался на бок. Заматываясь в одеяло и путаясь в нем, Сабо и вовсе спихивал его куда-то к противоположной спинке кровати, и оно оказывалось у него в ногах.       И как этому чуду, да без напарника жить? Кто же будить его будет? А одевать? Говорить, что воровать яблоки на рынке — плохо, что чавкать на всю таверну — ужасно неэтично? Однозначно, пропадет. А если уж революция все-таки произойдет — он ее успешно проспит.       — Сэмпа~ай, — позвала Коала. Она знала, что Сабо ненавидит, когда его так называют, особенно если собеседник старше его. — Вставайте, на дворе уже часов десять как утро, сэмпа~ай! — Подойдя ближе к кровати и наклонившись, она ткнула указательным пальцем в его бок. Парень снова поморщился и отвернулся, делая вид, что не слышал ни слова, хотя замечание по поводу «сэнпая» сделать все же хотелось. — Вы рискуете остаться без обеда, милый. Завтрак-то успешно проспали, а вот насчет дальнейшей трапезы я обещаю подумать, если вы сейчас же откроете глазки и наденете штаны.       Сабо повернулся и открыл один глаз, осмотрел комнату и снова закрыл, задумавшись.       — Может, не пойдем никуда? — изрек он через минуту, не открывая глаз. Другой фразы Коала и не ожидала, ибо каждое утро они договариваются никуда не идти, а потом все-таки идут — скучно же весь день на одном месте сидеть! — Голова трещит. А если ты еще раз обратишься ко мне на вы... — его прервали.       — То что? — с интересом спросила девушка, садясь на кровать и пихая Сабо в ноги, чтобы тот подвинулся.       — Не знаю. В штаб тебя отправлю. Или в Импел Даун — шпионить будешь, как Иванков, — фыркнул он и потянул одеяло вверх, потому что из открытого окна подул ветер. По телу пробежали мурашки. — Одеяло отдай.       — Сам его туда засунул — сам и вытаскивай, а я уже села, — отказалась уступать Коала, трогая холодными пальцами живот ерзающего на кровати Сабо. Застонав от неприятного ощущения, тот отполз назад, но коснулся спиной металлической спинки кровати — ловушка. — Штаны надевай! Вставай! — приговаривала девчушка. — Опоздаем, везде опоздаем. Мы не пираты, а следовательно, время у нас не резиновое, понял? Быстро встал!       Решив не слушать в этот раз повторяющихся изо дня в день причитаний и приказов, Сабо перестал ворочаться и протянул ноги, положив их прямо на колени напарнице. К холоду он успел привыкнуть, поэтому стащить его с кровати можно разве что только силой.       — Делай теперь, что хочешь, — не встану все равно. Забастовка невыспавшихся революционеров, — буркнул он и скрестил руки на груди, приготовившись наблюдать за действиями Коалы.       И кто сказал, что люди, выступающие против правительства, — серьезные люди?       Не растерявшись, девушка стащила с рядом стоящего стула черные штаны, принадлежащие напарнику, и, подняв кое-как тяжелую ногу парня, начала просовывать ее в брючину. Сабо лишь прыснул, поражаясь настойчивости напарницы. Однако ситуацию он переваривал еще плохо, оставаясь в безоблачном мире снов, из которого его недавно вытурили словно непрошеного гостя.       Среди шумихи, газетных статей, пороха и кулаков редко удавалось забыться, а сопартийцы часто задавали вопрос: «Зачем?» Мы должны меняться и менять, не взирая на обстоятельства, никому нет дела до твоей души. Один только Драгон, глаза которого были в точности такими же, как и у пусть не кровного, но брата — по убеждениям, стремлению к свободе, железной воле — можно перечислять бесконечно — убеждал в обратном. «Если ты осмелился на такую важную в истории вещь, как изменения, — ты достоин уважения; значит, у тебя за душой не один, не два, а тысяча миров, мыслей и планов». Вот только Сабо сам не понимал, хочет ли он того, чего хотят другие. Детские мечты перемешались с кровавой реальностью, и жизнь стала тяжелее: вместо тигров и рыб приходилось видеть испуганные лица молодых дозорных, которых волей-неволей приходилось убивать, резать или подстреливать; а вместо улыбающейся Дадан и доброжелательной Макино встречались только прокуренные и вонючие владельцы таверн.       Пока Сабо раздумывал, Коала с невиданным упорством подтянула предмет одежды к бедрам — юноше, разумеется, пришлось поддаться и приподнять нижнюю часть тела. Он сел на кровати и почесал затылок, одновременно зевая.       Какая-то неудачная вышла забастовка.       — Надень еще рубашку, — попросил он, вытягивая правую руку по направлению к ее лицу. Вздохнув, Коала подалась вперед, чтобы достать из-под подушки до жути мятую и грязную серо-коричневую рубашку, которая когда-то была белой — сейчас же её ничем не отстираешь и прежнего цвета не вернешь. — Погладить надо бы, — заключил революционер, скривив лицо при виде грязного одеяния. — Успеем? «Успеешь?» - исправила про себя девушка. Ох уж эта любовь к единству, когда как такового в делах быта не наблюдалось.       — Нет, в такой пойдешь, под плащом все равно не заметно, — ответила она и принялась расстегивать пуговицы на рубашке. И что за идиотская привычка вечно их застегивать? — Руки, — скомандовала Коала, и Сабо сразу же вытянул их, готовясь к одеванию и лучезарно улыбаясь.       Двадцать два года? Да ладно, быть такого не может.       Закатав рукава, девушка принялась одевать напарника, заново застегивать пуговицы — те соскальзывали из-за ногтей, а полусонный юноша то и дело причитал: «Как тебя только в отряд приняли с когтищами такими».       Обещала подстричь, ущипнув за бок после.       Когда с рубашкой наконец было покончено, Коала встала и подошла к шкафу, чтобы достать темно-синий поношенный плащ — его-то Сабо догадался повесить на плечики, которые, к их большому удивлению, вообще существовали в этой богом забытой комнате. Одеяние больше напоминало древний сюртук, в котором затруднительно передвигаться, так как ткань волочилась по земле, цеплялась за доски и гвозди и путаясь в ногах. Помнится, они удирали от разъяренного фруктовика, так чтобы Сабо было удобнее убегать, девушке приходилось придерживать сюртук за края, как фату у невесты.       — Вставай, — буркнула напарница, кидая парню в лицо пыльный плащ. Еще до конца не проснувшись, Сабо увернулся, успев захватить кусок плотной ткани рукой. — Шляпа где? — вечно он ее теряет, эту самую шляпу, которая якобы «одна из трех великих шляп, и нет таких больше на свете». Конечно, таких больше нет — другие так часто не пропадают.       — Я ее на стул вешал, — растерянно ответил революционер, доставая носки из кармана походного рюкзака. — Поищи, — не успел он договорить, как бумерангом к нему полетел головной убор, который Коала с трудом нашла в груде мусора и ненужных неправильных карт. — А если бы очки разбила? — прошипел Сабо, проводя по толстому стеклу памятных очков — неотъемлемому атрибуту его образа.       — Ну не разбила же? — Напарница наклонила голову в бок и улыбнулась, стряхивая с плеча юноши мох, не понятно как там оказавшийся. — Есть будешь?       — Я бы выпил, — кашляя, ответил он, подходя к двери и натягивая на кисти черные перчатки. После он взглянул на пустые бутылки и покосился на Коалу. — Но, как вижу, нечего. Поэтому полный вперед! — прикасаясь к ручке двери.       — Босиком пойдешь? — засмеялась девушка, двумя пальцами захватив сапоги и поставив их около нерадивого юноши. Он отмахнулся и повел плечом, надевая обувь. — С горем пополам. На рекорд идем — в этот раз на две минуты раньше, — заметила Коала и, поправив козырек своей шляпы, как бы невзначай поцеловала Сабо в губы, забирая у него рюкзак и открывая дверь. Революционер, совсем не привыкший к ласке, еще некоторое время стоял на месте, провожая взглядом стройный силуэт этой непоседливой девчонки.       И как ей удавалось сохранять дурманящий запах сочного граната и лесной земляники среди бескрайнего моря и извечно пыльных комнат?       Сорвавшись с места и захватив с собой трубу, служащую оружием уже второй десяток лет, Сабо кинулся следом за Коалой, догоняя ее.       — Какие на сегодня планы? — спросил он, улыбаясь. Утренний поцелуй явно зарядил его энергией на весь оставшийся день.       — Давай попытаемся не попасться.