Переворот

Я тебя составила по крупицам, пазл собран и небо тлеет, детям стоит поторопиться, время маленьких не жалеет. Не успела и оглянуться, как весной затянуло очи, и куда мне теперь вернуться? Дело ясное, дело к ночи. Ночью бродят по переулкам тени розовые с зеленым, они дышат легко и гулко, ненавидят земных влюбленных. Каждый юный и каждый смелый, лишь пройдет через эти тени, станет пепельно-сизо-белым, станет горестным привиденьем. Мы с тобой расплетаем руки, ты не смелый, а я не птица, словно злата, ищу разлуки. Детям стоит поторопиться! Мы с тобою не просто дети, мы создания бледной пыли, нас таких не найти при свете, мы там не были. Или были? И в каком же году в субботу разорвутся у волн бомбы, это тоже игра-работа, убегать через катакомбы. И чудовища под кроватью так близки, так легко понятны, против них нам бы выйти ратью, и не двигаться на попятный. И когда-то была легенда, помнишь, дедушка твой смеялся: это все мол, дурные гены! Он ни капельки не боялся. Его остров наш сделал храбрым, он направил на тени дуло. Птичью клетку обжили крабы, век назад она потонула. У теней вместо глаз – белила, холод мертвенный в них и стужа, вспомни, как я тебя молила, мол, останься, ведь ты нам нужен. Кто еще может так же видеть, и не прятать пугливо взгляда? Ты не хочешь меня обидеть, но молчанье страшнее яда. Остров наш далеко и тайно спрятан чопорной хищной птицей. Сквозь петлю проскользнув случайно, ты хотел бы не воротиться. Мы стареем страшней, сильнее, час – как год, и столетье – сутки. Нам не справиться со злодеем, мы уже позабыли шутки. Птичьи клетки везет лодчонка, пуля в бок – вот и здравствуй, море. Я лишь вспыльчивая девчонка, огнь в ладонях, да в сердце горе. Нас немного, одна команда, ты нас видел, а мы любили, мы – лихая ребячья банда, мы сознательно все забыли. Ну зачем ты нас предал, Боже? Лишь минутка – и мы спаслись бы! Ухмыляются гнусно рожи, птичьи клетки встречают рифы. Джейкоб, злое твое сердечко, ты уходишь в петлю обратно, пусть на острове мрут овечки, пусть мозги заполняет вата. Мы хотели – не получилось, я без боли и без печали, понимаю, что все накрылось, стало так, как всегда в начале. Мы теперь подросли, не дети, я уже не боюсь молчанья. Поделом нам, но ты в ответе, пусть без боли и без печали. Мы, конечно, не победили, Джейкоб мертв, так я всем сказала. Он лежит неподвижно в иле, служит грязь ему покрывалом. Воскрешатели и провидцы, силачи или невидимки – тают в облаке дыма лица, покрываясь узором льдинки. Мы уходим на веслах в небо, ты сбежал, ну а я осталась. На двоих лишь краюшка хлеба, но тебе ее не досталось. Пчелы кружат над нашей лодкой, горы снег укрывает. Тени мерной, плавной своей походкой приближаются к привиденьям. А наставница нас не слышит, лишь кричит на своем, на птичьем. Хорошо, что еще хоть дышит, та, чей образ теперь безличен. Мы плывем в никуда и дальше, зубы острые у чудовищ. Их влечет этот запах фальши, наша сила – сродни сокровищ. Три-четыре, считаю снова, но сбиваюсь и прекращаю. В дыме облака грозового я практически не скучаю. Налегаю сильней на весла, сквозь борта прорастают розы. Стать бы мне этим стеблем рослым, чтоб воды нахлестаться в грозы. Где наш остров? Уже не видно. Я глаза проглядела, плачу. И не столько же мне обидно, сколько грустно от неудачи. Мы так верили-доверяли, я и вовсе смогла влюбиться. Что в итоге? Лишь сна детали, да большая немая птица. Что ж, уходим, уходим в лето. Джейкоб, знаю, ты вспоминаешь. Так и хочется крикнуть «где ты?!», но тебя уже не поймаешь. Может, в памяти схлынет морок, вновь увидишь взрывную Эмму, я не знаю, как ты мне дорог… впрочем, это плохая тема. До свиданья, прощай навеки. Птичьи крики зовут в дорогу. Соль морей омывает веки, наши песни несутся к Богу. Дезертиры играют честно, вновь отказываясь от боя. В нашей лодке уже нет места. Только лето зовет с собою…