"Мама, я бегал во сне!"

- Мама, мам, а можно я вот здесь башню сделаю? Мальчик от силы восьми лет сидел на полу своей комнаты. За окном красавица луна струила свое сияние, схожее с жидким серебром, на мостовую Парижа, укрытую вуалью ночи. Перед ребенком лежала гора кубиков, из которых он возводил замок. Рядом с мальчиком расположилась молодая женщина в расшитом серебром платье цвета старого вина. В свете свечей ее светлые волосы, собранные в невесомую прическу, казались золотыми. - Конечно, родной мой, - она поцеловала мальчика в белокурую макушку.- Это ведь твой замок. - Мы же с тобой его вместе строим! Поэтому надо советоваться,– произнес ребенок, поднимая глаза на маму. Ресницы отбрасывали длинные тени на его румяные щечки. - Пусть будет башенка, Джонни, - молодая женщина поставила вплотную к строящемуся замку несколько кубиков, закладывая тем самым «первые кирпичи» башни. – С нее открывается замечательный вид. Мальчик продолжил строительство. Молодая женщина с улыбкой наблюдала за сыном, перебирая светлые пряди его волос. - Госпожа, опять Вы за свое! – дверь открыла женщина, которую можно было бы назвать старой, если бы она так не дышала здоровьем и веселостью. – Негоже знатной даме на полу сидеть! - Мадлен, я буду делать, что хочу. Сейчас я играю с сыном, не мешай нам, пожалуйста, не мешай нам, - молодая женщина бросила холодный взгляд на стоящую в дверях. Недовольно бормоча что-то про знатный род и славное английское имя, Мадлен удалилась. Молодая женщина перевела на сына взгляд, который моментально стал теплее парного молока. Мальчик продолжал играть. Большие старые часы пробили одиннадцать раз, каждый удар которых колоколом раздавался в комнате. Женщина вздохнула. - Джонни, мальчик мой, пора ложиться спать. Завтра мы с тобой закончим наш замок, - ласково произнесла она, погладив сына по голове. - Хорошо, мамочка, - послушно отозвался он. Молодая женщина убрала на кресло шерстяной плед, в который были укутаны ножки Джонни, и с трудом подняла его с пола. Мальчик не мешал ей – так было каждый раз с самого его рождения. Вот только с каждым годом матери было все тяжелее брать его на руки… Она уложила сына на кровать и укрыла теплым пуховым одеялом, подоткнув его. - Спокойной ночи, радость моя… - она поцеловала его в лобик, а после поочередно щечки. – Сладких снов. - Спокойной, мамочка, - улыбнулся Джон. Миледи, а это была именно она, задула свечи и тихо вышла из комнаты. Она поднялась в свою спальню, где слуги уже разожгли камин. На ее лице уже не было и намека на прежнюю веселость. Миледи без сил упала в кресло. Уже девятый год на нее без устали тяжелым грузом давит чувство беспомощного отчаяния. Ее единственный сын, маленький лучик счастья восемь с половиной лет назад родился с парализованными ножками. Все врачи только качали головой: люди здесь бессильны, и помочь может только чудо. Чудо… Анна давно перестала в них верить, как, в прочем, и в доброту и всесилие Всевышнего. Взывать к нему она устала и привыкла полагаться только на себя. Она смогла заставить себя смириться и прекратить попытки в прямом смысле поставить сына на ноги. Но она поклялась сделать все, что было и не было в ее силах, чтоб ничто не омрачало жизни ее маленького ребенка. И отомстить графу де Ла Фер, если эта тварь еще жива… *** Это случилось девять лет назад. Был ясный солнечный день, легкий ветерок ласково играл с золотыми волосами юной графини. Она ехала верхом рука об руку с молодым супругом, ловко держась в дамском седле. В честь их свадьбы, сыгранной неделю назад, граф устроил охоту, пригласив дворян из окрестных земель. Лаяли гончие, гости в предвкушении обсуждали грядущее развлечение. Раздался звук охотничьего рожка. Охота началась. В этот раз травили вепря. Стук копыт, ржание лошадей, ветер, свистящий в ушах, и хриплое рычание раззадоренных собак – все слилось в едином безумном звучании. Краем глаза граф де Ла Фер заметил, что его супруга отстала, и чуть попридержал своего разгоряченного жеребца, чтоб поравняться с ней. Лошадка девушки хоть и была обучена ходить под дамским седлом, но к таким погоням не привыкла, а конюх этого не учел. Она будто взбесилась и начала пытаться избавиться от наездницы, которая от испуга мертвой хваткой вцепилась в поводья, благодаря чему еще не вылетела из седла. Лошадь понеслась куда-то влево, все дальше и дальше увозя юную графину от гостей, которые, увлеченные охотой, этого не заметили. Граф бросился за ней. Камень. Лошадь споткнулась. Испуганный вскрик девушки, слившийся с отчаянным хриплым возгласом мужчины. - Анна! Похолодевшая кровь. Липкое чувство страха. Бездыханное тело жены… Мужчина почти спрыгнул с коня и кинулся к супруге. Первое мгновение он не мог заставить себя коснуться ее из-за овладевшего им ужаса. Стоя на коленях у тела девушки, он все же протянул к ней дрожащие руки. - Анна!.. Он не узнал собственного охрипшего голоса. Графиня попыталась сделать вдох. Сложно передать чувства мужчины на тот момент, его облегчение и безмерную радость. Жива! Жива – это главное!.. Он резким движением перерезал кинжалом шнурки корсета, мешавшего ей сделать полный вдох. Девушка наконец смогла дышать полной грудью. Хоть она была без сознания, но живая и, кажется, даже не ранена. Как граф был счастлив! Синий бархат платья девушки немного сполз, обнажая ее плечи. Мужчина замер как громом пораженный. На левом, будто фарфоровом плечике на глазах «расцветала» лилия чуть рыжеватого цвета. Графу показалось, что края цветка пылают огнем. Лилия – грязная отметина воров и проституток. В одно мгновение образ чистого и невинного ангела, коим представлялась ему супруга, был стерт из сознания графа де Ла Фер. На место святыни пришла зловещая тень лгуньи и предательницы, которая опорочила его славное имя, оставившая клеймо позора на гербе рода, известного и гордого почти как Валуа или Монморанси. Ярость и ненависть к этому мерзкому созданию объяли все его существо. Он схватил и голыми руками разорвал платье на жене, которую так уже никогда бы ни за что не назвал. Лоскутками он связал ей руки и ноги и, отрезав (если не сказать «оторвав») кусок поводьев с упряжки коня, спокойно стоящего рядом, закрепил самодельную петлю на ветке ближайшего дерева… Осужденная на смерть без права сказать хоть слово в свою защиту была повешена своим же мужем в ту же минуту. *** Миледи сжала руками виски. После такого удивительно, что ребенок, которого она тогда носила под сердцем, вообще был жив. А потому в том, что ее маленький сын не может, как все дети, пробежаться по улице или влезть на дерево, в том, что это крошечное доброе существо на всю жизнь приковано кровати, виноват он. Эта подлая лживая тварь, граф де Ла Фер. - Надеюсь, ты сейчас горишь в Аду… - прошептала Миледи, смотря на пляшущие в камине языки пламени сквозь пелену слез.