Понимание

Пронзительно и тревожно кричали чайки, то бросаясь вниз, к самой поверхности воды, похожей на полотнище мятого шёлка, то взмывая вверх, к расцвеченному закатом небу. Их немелодичные вопли напоминали скрежет царапающего по стеклу железа и будили странную тоску, сдавливающую сердце и горло так, что становилось трудно дышать. Вспоминать причину этой тоски было тоже трудно и больно: он предпочёл бы забыть, как… …как волны тихо шелестели, ударяясь о камни набережной. Берег отдавал морю накопленное за день тепло, но неподвижный воздух оставался ещё нагретым, почти горячим. Солнце набросило на воду чешуйчатую сеть бликов, на заброшенные склады легли длинные тени, и небо в пурпурных, алых, золотых, оранжевых разводах слепило глаза двоим людям, сидевшим среди покрытого рыжей пылью запустения. Бэар Уокен потряс головой, отгоняя видение, потому что… …потому что нет никаких чаек, и моря нет, и солнца нет тоже. Есть только остов разрушенного дома, в котором уже никогда не придётся устраивать чайную церемонию, есть обломки, осколки и обрывки прежней жизни в дереве, камне, стекле и бумаге, есть рухнувшая на заснеженную мёрзлую землю крона сакуры и сыплющиеся с хмурых низких небес белые хлопья. Они касались кожи и таяли, но он не чувствовал охватывавшего сетью трещин холода: память то и дело выбрасывала его в опаляющий жаром давно прожитый день. Значит, вся жизнь промелькнула перед внутренним взором, так? Глупо. В ней был не только этот закат, но Бэар знал, почему воспоминания перетасованы настолько причудливо: теперь он полностью понимал Сида Галарда. Видимо, надо было пройти по пути его предательства до самого конца, совершить те же ошибки. Прийти к такому же итогу. — Брендон… Брендон Хит… Прошу тебя… — он должен сказать, пусть в ответ щёлкнет взведённый курок. — Прости! Никто не виноват в случившемся. Даже Железный Закон можно истолковать как угодно, поэтому правы все: и Сид, и Брендон, и та девочка, дочь Большого Папы, и босс — только правда у каждого своя. Он готов был ответить по правде Хита. Неизмеримо долгого мига до выстрела хватило, чтобы эхо отзвучавшего, принятого морем и ветром объяснения вернулось в имени: — Шерри… В расколотом на куски сознании Бэара отпечатались алые и золотые огненные цветы, распустившиеся на чёрных ветвях сакуры, но это, наверное, был уже бред.