Time to live. A time to love

Вьюга охватывает тело пушистой вереницей снежинок, всколыхнув вязаную юбку и холодом обдав коленки голые, — Люси жмурится сквозь пелену белены, запахиваясь в пуховик сильнее, но захлопывает дверь и со всех ног на вокзал несется. Сумка с книгами и тетрадями для заметок, исписанными фрагментами из предстоящего романа, хлопает по бедру при каждом шаге — Люси натягивает ремень сильней, чтобы ускориться: поезд отходит от платформы через считанные десять минут. Зима застает врасплох — час назад никто не предвидел наступающего с севера нашествия снега, — колкие льдинки бьются о щеки, подрумянивая, и девушке холодно и чувствуется, как съеживается кожа и как холодный воздух застывает в горле, грозясь задушить. Люси не смотрит на наручные часы, лишь прибавляет скорости, — с каждой секундой страх не поспеть всё сильней. Расплывается по телу, подгоняя сердце к бешеному ритму аритмии, бросает в лицо ужасное осознание: не успеет — и всё пропало. Пурга затихает на миг, дозволяя Люси разглядеть в вальсе тьмы и света экспресс, к отбытию готовящийся, и с тройным рвением на заклинательницу обрушивается вновь — видимо, человеку, зиму эту наколдовавшему, душу разрывают на части. Свистит оповещающий свисток об отправке поезда. Люси вваливается в вагон и оседает на скамейку, в чувство себя приводя. — Успела! — Удача на вашей стороне, мисс, — проговаривает проводница, мило улыбнувшись, — в подобную погоду бежать — надо постараться. И чего вдруг такая буря?.. Люси отряхивает одежду от снега и из волос кристаллики льда выбирает — выходить промокшей насквозь в холод отнюдь не хотелось. Снежинки то липнут на стекло, то стремительно проносятся мимо, пейзаж за окном в снежный ком смазывая. Ветер нарастает, и Люси прикладывается ладошками к стеклу, ощущая, как тает иней и вода капельками в рукава по запястьям скатывается, вой стужи слышит и за рёвом этим рыдания души, виной наполненной, ледяного мага различает — сегодняшним числом жизнь на памяти Грея кровавый крест нарисовала, днем скорби и одиночества окрестив. В этот день на земли Фиора наступает зима.

***

Люси натаскивает сползшие к горловинам сапог гетры повыше колен и со вздохом, свою уверенность подбадривая, делает первый шаг в сугроб, тут же заохав от завалившегося в обувь снега. Метель, принесшая за собой тонны льда, к прибытию Люси на пункт назначения постепенно затихает и теперь напоминает о себе ложившимися на золотистые локоны хлопьями, пушистыми и белыми, подобно бутонам хлопка. Единственная тропинка к жилищу друга — лично вытоптанный путь волшебницей — теряется в снежных буграх, и Люси приходится заново разгребать ногами снег, расталкивая его в стороны раскрасневшимися от холода коленками. Грей живет далеко, и, осматривая взором предстоящий путь, Люси кажется, что она пересекает целое государство, нежели занесенное поле. Среди заснеженных равнин Люси, наконец, видит его дом — темный силуэт деревянного здания, в окнах которого лежала тьма. Сердце, натянутое до предела, отталкивается о грудную клетку, рвется вперед запертой в клетке птичкой, и Люси подбирается: он там, и вьюга в его душе порастает сосульками — многочисленными кинжалами, что ранят изнутри и забирают тепло. Равнодушие — то ужасное, чему отдается человек, не желая чувствовать ничего сильнее боли сердечной. Подступ и порог занесены снегом, словно здесь никогда не ступала нога человека, и когда Грей открывает дверь, уловив неуверенный стук, снежинки лавиной вваливаются внутрь, рассыпаясь по ботинкам ледяного мага. — Люси? Как?.. — удивление мелькает на лице Фуллбастера, но секунда — и глаза на тон темнее становятся. — Что ты здесь делаешь? Люси заглядывает в их бездну, и в треснувшем зеркале души отражение тысячи орудий видит — все они вколоты в мягкую плоть, душевную боль лезвием своим заглушая. Клинки, сабли и мечи ветвями кованого железа сердце обволакивают, что едва бьется, — предохранители, дабы жизненно важный орган при виде красной отметины в календаре защитить от разрыва. — Метель, — произносит Люси, указав большим пальцам за спину. — Если надвигается метель, то беда. Грей, нельзя же буран устраивать, опасно это. — Что за глупости? — хмурится юноша. — Я не умею насылать зиму. Это природное явление, Люси. «Не в этот день» — хочется ответить, хочется сказать, что понимает, каково ему, но вместо этого просит разрешения внутрь войти: от холода стучат зубы и ноги уже насквозь до самых костей продрогли. Помещение встречает гостью зимним сумраком и застывшей в воздухе стынью: в эту субботу Грей не топил печь и топить не собирался — бродил меж занесенных над головой стеклянных рапир, время от времени хватая одну из них и занося под рёбра всё больше оружия, всё глубже, когда воспоминания, казалось бы, взятые под контроль, сдавливали сердце в тугой узел. Люси за товарищем вглубь серого царства осторожно ступает, опасливо осматривает блестящие мечи и секиры, незримо повисшие вдоль прохода и чем-то похожие на ее собственный арсенал — кинжалы, ножи и стилеты. Она число кинжалов по пальцам сосчитывает, в груди Грея кровавую воронку разворошивших, и тянет за один из них, но — не выдернуть. — Кажется, вновь буран начался, — задумчиво проговаривает Грей, глядя в окно, а там ветер поднимает снег и несет на восток. — Возможно, продлится несколько дней. Люси потирает себя ладошками, стуча зубами. — Можно камин растопить? Очень холодно. Она отпускает рукоять кинжала, и лезвие поражает иней. — А всё потому, что в такую погоду лучше из дома не высовываться. И зачем? Кристаллы льда набрасываются на второй, третий меч, сердце ледяного мага приневоливая стужу через себя пропустить, — Хартфилия знает: здесь ей не рады, не в этот день, но плевать — за тысячи миль отсюда его шепот о спасении был слишком громок, и Люси поклялась, как бы больно не кололи изнутри собственные ножи: она явится по первому зову. Люси может выдержать и ненависть, и злобу, и неприязнь к себе, однако страшнее всего тишина. Золотоволосая девочка бессильна перед безразличием холодным, дыхательные пути забивающим настолько, что приходилось темными вечерами, как в первый раз, шлепком в грудь легкие раскрывать: звенящее безмолвие в квартире до истерики пугало. — Я задыхалась. Грей, присев перед камином, с подозрением глядит на нее через плечо. — Ты какая-то странная, Люси. — Он разжигает дрова полусырыми спичками, и в сию секунду комнату теплый отсвет охватывает. — Давай, снимай с себя мокрые вещи, пока не простыла, а я пока чай сделаю. Люси поднимает глаза. Один из стальных мечей вздрагивает, как осиновый лист, вот-вот ринуться оземь готовый, — маленькая, но всё-таки победа. На рандеву с подставленными к горлу лезвиями оставаться опасно — волшебница чувствует: одно неосторожное движение, и она за порог будет выставлена и сражена ближайшей секирой за непрошенность свою в день, когда Грей особенно остро вину ощущает за гибель той, в чей дом возвращается каждый день, как в свой. Для Люси же поминальная дата — знойный день летом и прозябший в сентябре, а сердце до предела поминутно натягивается, и девушка с ног сапоги сбрасывает, безмолвно умоляя товарища не отбирать у нее повод жить: быть кому-то нужной и иметь возможность поддерживать в трудный час.

***

Грей уже позабыл обложки детских сказок, читавших Ул ему с Лионом в далеком детстве: ящиками покоятся на чердаке большая часть книг, а та, что «скрашивает» полки, пылью покрылась, яркие переплеты и названия потертые в серый цвет выпачкав. Грей не желает, но помнит — каждую историю о рыцарях и волшебниках, спасших своих любимых, и ненавидит эти сказочные сюжеты все сильней: в жизни ситуация принимает совершенно другой оборот. Книги здешние уже никто не прочтет и им никто не поверит — сгодятся лишь для напоминания: его с малолетства обманывали. Глупо вестись на россказни мечтателей, которые и битв настоящих не видали. Люси — мечтатель. Она пишет роман о любви и обожает истории-легенды о героях. Грей знает о подруге практически всё, сейчас — когда та, согревшаяся, что-то строчит у себя в блокноте, в кресло целиком забравшись, — видит в ней витающую в облаках девчонку, сказок начитавшуюся. Она — непрошенное, раздражающее солнышко, над ним будто бы смеющееся: достает из сумки томик в разноцветных тонах, выслушать один из интересных мифов, отысканный ей накануне, предложив. Что-то о силе духа и превозмогающем потерю юноше. Она читает, души не чая в каждой строчке, извращающей подлинную историю патетикой да красочными эпитетами, — а в груди Грея сердце кровоточит: кто бы мог подумать, что на сказки возлагают надежду, развеселить ими пытаясь. От чувства реальности отбить. — Люси… Волшебница запинается на полуслове, а рядом, совсем близко от головы падет меч, на тысячи обломков разлетаясь, — Люси от резкого звона съеживается, вдыхает, и вздохнуть не может: горло осколки льда забивают. — …тебе следует домой вернуться. У меня дела, извини. Он провожает ее до двери. В сердце Грея целое соцветие холодного оружия — серебром сверкают рапиры, поблескивают рукояти ножей, что засели глубже остальных — между двумя предсердиями и желудочками, — его пополам поделив. Колючая проволока скрепляет союз ножей — Люси ранится о ее шипы, по глупости голыми руками полезши мечи вынимать. — Прости, что потревожила, Грей. Увидимся завтра в гильдии? — с надеждой спрашивает. — Завтра меня тоже не будет. Метель давным-давно улеглась, собирая силы на севере для нового удара, и проложенную дорогу к станции занесла — Люси вновь морозит ноги, проталкиваясь сквозь сугробы, но не чувствует — ни холода, ни тающей в сапогах воды. На платформе как всегда ни души: кто тот безумец, что рискнет в подобную погоду из дома высовываться? Заклинательница опускается на скамейку, вдалеке приближающийся поезд слыша. Люси самой ненавистны строки о волшебниках и рыцарях, зло одолевающих и любимых вернувших, но сказки эти делают ее лучше: Люси походить на тех героев старается. Сегодня — плохо сыграно, и она принимает проигрыш: вытаскивает из сумки томик сказок и очередной уголок загибает на странице истории, раздор принесшей, — этот на фоне десятки остальных закладок в особенности отчаянием пестрит. Дыхание девушки восстанавливается, звук бегущих по рельсам колес слух более не улавливает: внутри нее, на волосинке держащийся, что-то обрывается. И всё к бездне летит. Люси из своей коллекции меч вынимает и пронзает перештопанное многочисленными ролями сердце. Героям тоже нужны герои.

***

Ночью Магнолию накрывает буран, дороги и пешие пути занеся толстым слоем. Люси вчера за окном с тревогой в ледяную мглу смотрела, как снежинка за снежинкой возводятся снежные крепости, — призраки прошлого приходят к Грею ровно по часам. Раздирают душу и метель, усеявшую инеем внутренности, на свободу выпускают, и Люси минуты до рассвета считает, когда, клинок из груди вынув, она попытается сильной стать. Сильнее, чем в прошлый раз. Сильнее, чем когда-либо. Люси — упрямица. Пускай руки и колени в синяках, она подлатает раны, что снаружи и внутри плоть разъедают, но улыбаться не перестанет. Поутру ни одной души не встречается, и волшебница в одиночку по едва заметной тропе пробирается, сборник сказок бережливо прижимая к себе — из-за обложки новые закладки горят, ждут час своего, когда их истории будут ледяному магу представлены. Люси собирает всё — от путешествий до рассказов любовных, от басен до юмористических зарисовок, — и все тащит за собой: что-то обязательно у друга интерес вызовет. Девушке, по несколько раз на коленки падавшей в рыхлый снег, представляется, как товарищ проходит этот путь до гильдии ежедневно, и она с новыми силами рвется вперед: оттуда ее безгласно, но всё же зовут. Люси полагает, что эгоисткой родилась — открыто говорит себе в отражение об этом день за днем и сию минуту: когда, чуть дыша, стоит на пороге того же маленького домишки в ожидании пряника или кнута. Неправильно это: вламываться в чью-то жизнь, если из нее гонят метлами, но Люси по-другому не умеет, попросту не может, однако грань дозволенного чертит — если прямо скажут, она отступит. — Ты что, пешком сюда добиралась?! — удивляется Фуллбастер, отворив дверь. — Так снегопад целую ночь шел — поезда не ходят. Ночь испытанием для него обратилась — Люси насчитывает в его груди на пару-тройку ножей лишних и не страшится их, а храбро за рукоять ближнего берется, и лед трогается. — Дурочка, — Грей сокрушено вздыхает, — скорее в дом заходи. Морозный воздух щекочет нос — Люси от души чихает: долгая дорога сквозь сугробы оставляет свой след. — Ты всё-таки простудилась. Люси виновато улыбается. Сталь высунутого волшебницей клинка холодит пальцы, а Люси впервые теплее за последние дни: собственные оружия таят, как воск, сердце эмоциями обливая.

***

Грей заворачивает ее в одеяла против воли и горячий чай заваривает с липой. Люси кричит из гостиной, что в сумке лежит заготовленное для пирога тесто, и когда Грей возвращается за помощью, соскребая с ладоней липкую субстанцию, Люси забирается в самое потаенное: роется по книжным полкам, заглядывая в аннотации сборников сказок, от тюремной пыли освобожденных. — Это же очень редкие издания, Грей! — восклицает девушка, страницы пролистывая восхищенно. — Потрясающе! В арсенале Грея — топоры, сабли и мечи; в груди — свинцовое ядро, тянувшее к земле и вздохнуть нормально не дающее шанс. Юноше думается, что ярче сияющих от изумительной находки глаз подруги нет на небе звезд, и холодок пронзает насквозь: сердце, льдами скованное, первый живой удар делает. — И почему ты так любишь эти небылицы, Люси? Сказочники только и делают, что головы морочат. — Потому что… Отчаявшимся людям нужны кумиры, которые бы подтолкнули нас к совершенствованию. Грей всматривается в движение пальцев, как она кладет на колени книгу, во взмах золотистых ресниц, которые прикрывают оторванный от книжных стеллажей взгляд, тоской наводненный, и наконец видит: острые рапиры, крест-накрест вросшие в грудину девушки, ржавые от талых вод и покоцанные — кажется, никто и не вынимал их никогда прежде. Люси солнечного света хватает лишь, чтобы губы отогреть для улыбки, предназначенной ему, в остальном приходится, как есть — Грей подмечает каждую деталь: торчащие соломкой тусклые волосы, шелушившуюся кожу на руках, морозцем укушенную, и подушечки пальцев, многочисленными перелистыванием страниц и об острые лезвия изрезанные — долгими вечерами волшебница сказки ищет, чтобы каждый десятый раз оружия Грея попробовать вынуть руками мечтательницы, у которой душа день ото дня и на годы вперед — как поле боя. — Тогда выбери книгу и почитай мне историю, Люси. С этого момента они все — твои. Грею ненавистны рассказы со счастливым концом: в жизни не всё прекрасно — два креста клеймом выжжены в календаре и ноющим рубцом вместо сердца, но Грей попытается стать героем для той, кто бессчетное количество раз вживался в эту роль ради него. Он побудет ее героем сегодня и согласен нести еще один крест — знамя книжного рыцаря, — если его огня хватит на золотистые волосы, теплые руки и повод арсенал закрыть за ненадобностью. Волшебница поднимает голову, и к полу падают мечи, на мерзлые глыбы разлетаясь, льдинками в каминный огонь попадая — громко, с треском: без чувств жить нельзя. Люси улыбается, искренне и непринужденно, и снежная буря, напавшая на страну, уходит за моря. — Для начала пирог стоит довести до конца. Маг смотрит по указанию подруги на свои ладони и, усмехнувшись, кивает в знак согласия. Люси остается у Грея на день-два, на неделю. Однажды она останется здесь навсегда. Зима покидает Фиор на долгий-долгий год.