За гранью

Глава тринадцатая: Прыжок в бездну Оливия молча смотрела на проезжую часть за окном, практически не замечая царящей в городе суеты. Пешеходы, автомобили, перекрестки, скомканный растоптанный снег на тротуарах..., все будто бы происходило в некой иной реальности, словно за окном была другая параллельная ее миру вселенная. Немного знакомая и все-таки другая... Сидящий рядом Чарли переключил передачу и когда загорелся зеленый свет, повел автомобиль вперед по широкой дороге, плавно следуя за движущимся разношерстным транспортом, никогда не прекращавшим своего движения. День продолжался. По-прежнему светило солнце, правда уже не так ярко, легкая облачная туманность норовила его затемнить, рассеять или закрыть вовсе, а в воздухе собирались пуститься в свой новый хоровод, пока еще редкие одинокие совсем маленькие хрустальные снежинки, которые и вправду блестели как хрусталь в чарующих лучах солнца. Но и эта картина задержалась лишь на уровне подсознания, она так и не нашла в душе каких-либо откликов радости, поскольку душа была пуста, там совершенно ничего уже не было. Оливия шмыгнула носом, и отрешенно посмотрела на выходящих из бизнес-центра людей. Каждый из них спешил к припаркованным автомобилям и такси, чтобы укатить поскорее по своим делам. Ее глаза были выплаканными и красными и все еще немного пекли после долгих рыданий. Из-за следующего здания выглянуло солнце, затем снова спряталось, за высоким темным небоскребом. Впереди кто-то недовольно посигналил, но Чарли вел машину спокойно и неспешно. Вскоре он и вовсе свернул на перекрестке и выехал из шумного центра, на менее загруженные транспортом дороги. Автомобиль плавно скользил по относительно спокойным улицам Бостона. Тягучая апатия никак не отпускала, а нависающая безразличная тишина казалась невероятно комфортной. Оливия сейчас ничего не хотела ни видеть, ни говорить, ни слышать. Да и не могла, в общем-то. Однако Чарли, похоже, чувствовал себя обязанным что-то сказать. Он долго держал паузу, долго деликатно молчал, прежде чем заговорил. – Я знал его столько же, сколько и ты – послышался его хрипловатый голос. Оливия не шелохнулась, так и смотрела на мелькавший за окном пейзаж, лишь покачиваясь в такт убаюкивающему движению автомобилю. Она была благодрана Чарли за то, что тот оказался рядом, за то, что на него можно было положиться в столь сокрушительный момент. – Сожалею, – сказал он. Почему-то в это мгновение Оливия подумала, будто на самом деле Чарли знал намного больше, намного больше из того, о чем можно было предположить. Возможно, знал уже давно, и про нее с Джоном, и про их скрываемые отношения. А сейчас он казался понимающим другом. Не просто сотрудником. А именно другом. Снова воцарилась пауза, нарушал которую только шуршащий размеренный мягкий шум движущегося автомобиля по отчасти заснеженной дороге. Чарли не спешил говорить, он ловил моменты, он был внимателен и учтив. – Работа уже не такая, как десять лет назад, – снова заговорил он рассуждающим задумчивым тоном. Его глаза были устремлены вперед, на бесконечную дорогу. – Нам теперь приходится защищать мир, в котором один глоток плохого воздуха, может тебя изнутри растерзать. Чарли протяжно выдохнул, крепче сжал руль. Заскрипели его кожаный перчатки. – Как же защищать людей, когда корпорации знают намного больше, чем знаем мы? Оливия прекрасно понимала, о чем он говорил, она тоже об этом думала и не раз. Но сейчас ее сдавливало абсолютное безразличие. Немое, тупое, долбанное безразличие, которое она всегда по жизни ненавидела. И все же холодная боль в груди стала просыпаться по новой, где-то там, на задворках глубин, обозначив себя в бездонной внутренней пустоте всепоглощающей ее отрешенности... Хотя, что с того, ведь и мир не переделаешь, и мертвых не вернешь. – Что делать, когда мы и половины о расследовании не знаем? – продолжал задаваться вопросами Чарли. Он снова шумно выдохнул и вдруг сказал чуть громче: – А знаешь! На самом деле... – мысль так и не слетела с его уст, не облеклась в слова, не отразилась в пространстве... Похоже, он не решался ее высказать. Все думал и подбирал слова, пока над ними не нависала бесконечная, как и само время тишина. Оливия все так же смотрела вперед за окно с застывшем на лице безразличием, а Чарли все так же нервно разжимал и сжимал пальцы на руле. – На самом деле... – он снова повторил начало фразы и затем тихо добавил – мы бесполезны. Тишина. Шум колес идущих по асфальту с размятым грязным снегом. Они продолжали ехать по нешумной улочке. Боль в душе становилась сильнее, она будто бы снова просыпалась, выбиралась наружу, рождалась заново. Чарли был прав, он что-то внутри нее не позволяло с этим мириться, даже сквозь отрешенность, сквозь безразличие, сквозь апатию, сквозь страдания, сквозь злость, сквозь ненависть, сквозь боль... «Нет, так быть не должно!» – подумала она, когда дыхание стало учащаться и выводить ее из состояния инертности. Она была не такой, не потому что хотела быть, а потому что была. Целеустремленной максималисткой, не мирившейся с неудачами и пытавшейся все вокруг исправить. Она не сдавалась, никогда, даже если ее действия были тесно сопряжены с неизвестностью, с напрасностью, даже с глупостью... она никогда не сдавалась. – Отвези меня в лабораторию в Гарварде, – сказала она Чарли, и тот ничего ей не ответил, не переспросил, просто повернул в другую сторону на очередном перекрестке. Оливия понимала, что сердце еще долго будет болеть, невыносимо долго, и что в душе останутся уродливые неизгладимые шрамы. Что-то определенно изменилось и изменилось навсегда. Что-то просто щелкнуло внутри и стало другим. Но она, все же, ясно осознавала, как постепенно приходит в себя, как возвращаются привычные ей чувства и осознания действительности, как постепенно, медленно отпускает оцепенение, схватившее ее холодной мертвой хваткой. Она знала, что снова становится той, прежней Оливией, которая будет и дальше во всем идти до конца. *** Питер чувствовал себя словно Алиса в стране чудес. Особенно после того, что ему с самого утра рассказывал разговорившийся и разоткровенничавшийся Уолтер. Быть может, Питер счел бы все это полнейшим бредом сумасшедшего старика, если бы не те невероятные и ужасающие события, в которые его поневоле окунула столь внезапно возникшая жизненная ситуация. Да и говорил Уолтер довольно серьезно. Питер уже мог различать подобные перемены в его личности, хотя и общался с отцом всего ничего после, мягко говоря, продолжительной разлуки. Возможно, потому что Питер помнил некоторые его странности еще со времен собственной юности, а возможно, потому что был его сыном. Но лично он делал ставку на первый аспект. – Вот, пожалуйста! – женщина поставила перед ним заказ. – Спасибо! – улыбнувшись, вежливо поблагодарил ее Питер. Он рассчитался за два кофе и, подхватив накрытые пластиковыми крышечками картонные стаканчики, пошел обратно в подвальную лабораторию. На лестнице его чуть не сбили спешившие, надо полагать, на занятия студенты. Ребята дружно извинились, но Питер отнесся к этому абсолютно спокойно, и махнул им рукой со стаканчиком кофе, мол, все в порядке. «Чего уж там, все мы постоянно куда-то спешим» – подумал он. Самое время, кстати, обдумать собственные планы и дальнейшие намерения. Уолтер, как и следовало догадаться, опять смотрел мультики. Как так было возможно, Питер не знал. После столь ужасающих умопомрачительных откровений он, безмятежно хихикая, поглядывал на экран. Впрочем, так проще жить и отрицать этого Питер не стал. Он подошел и поставил перед ним стаканчик кофе. – О! Спасибо, сын! – поблагодарил его обрадованный Уолтер, и тут же спросил. – Не хочешь посмотреть? – Я уже видел этот мультик, – ответил Питер. Уолтер подхватил кофе, новый кусок пиццы и, запихивая его в рот, снова отвернулся к телеку. Он был поистине ненасытим. Уже третья по счету, заказанная пицца и который, уже неизвестно, по счету кофе. Сказать по правде Питер одновременно и восхищался своим отцом и раздражался. Да, разумеется, он спас человеку жизнь, и притом все происходящее выглядело куда смелее и удивительнее того, что люди считают нестандартом. С другой же стороны медали, имелось вот это самое ребячество, незатейливость, бесконечное обжорство, бардак, склероз и мультики по телевизору. Да и вообще, много чего другого. Питер сделал глоток кофе, посмотрел на безмятежного Уолтера и принялся наводить порядок, пока тот безотрывно следил за мультяшными героями. Вынес мусор, вытер использованный ими деревянный столик. Прошелся еще раз по лаборатории, убрал с прохода некоторые вещи. Накрыл клеенкой столы с посудой и химическими растворами. За такой короткий срок в этой лаборатории столько всего произошло, что и в голове не укладывалось. Он не знал, что теперь ему делать с отцом. После того разговора в машине они больше не говорили о будущем, словно оба боялись даже думать о нем. Он снова сделал большой глоток кофе и вернулся к отцу. – Ладно, Уолтер, пойдем. Нам пора прогуляться! – сказал ему Питер. – Что уже?! – как-то совсем уж печально переспросил тот, взглянув из-под бровей. Похоже, его сумасшедший отец понимал больше, чем Питер мог предположить. Да, он веселился и смотрел мультики, но в то же время прекрасно понимал, что к чему. – Мы должны были выйти еще час назад, – развел руками Питер. – Да, конечно, сейчас оденусь, – забубнил Уолтер и пошел собираться. Питер помог Уолтеру с поиском его вещей и можно сказать, что вскоре они уже были практически готовы идти. Питер выключил телевизор, собрал некоторые личные вещи в карман своего пальто. – Позволь еще раз взглянуть на мою лабораторию, – протянул вдруг Уолтер, и печально посмотрел в зал на частично накрытое новой клеенкой оборудование. Сейчас он был похож на ребенка, у которого забирают его любимые игрушки. По крайней мере, именно таким было его выражение лица. Он определенно подозревал и переживал будто снова вернется в психиатрическую лечебницу Сент Клер, но боялся напрямую об этом спросить. А Питер ничего ему не говорил. Сказать по правде он сам теперь не знал, что делать, куда ехать, но подумал, что на свежем воздухе к нему придут какие-нибудь новые светлые идеи. Уолтер молча стоял и смотрел в зал, где уже все кроме света было выключено и убрано. Спасибо Астрид, еще вчера помогла, когда Оливия отвезла Джона в госпиталь. Питер снова бросил взгляд на отца, и ему вдруг показалось, что и это расставание с оборудованием затянется сейчас еще надолго. Но он ошибся. Довольно быстро развернувшись, Уолтер надел свое старенькое пальто, которое уже лежало на столе и дожидалось своего хозяина. Поплотнее укутался в него, проверил, застегнуты ли пуговицы, поправил шарф и тут же заботливо бросил Питеру: – Ты тепло оделся, сынок! – Да, все нормально, Уолтер! – отозвался он, будучи несколько шокирован столь скорыми сборами человека, которому сложно даже упомнить самые элементарные вещи. Например, в какую сторону идти в туалет. Уолтер кивнул одобрительно, и они вышли из лаборатории. Питер погасил свет на рубильнике, закрыл двери. Ключ бросил в карман. Его следовало вернуть либо федералам, чтобы забрали из лаборатории, завезенные и оставленные ими вещи либо просто оставить его на вахте в университете. Они вышли через центральный выход одного из корпусов университета. На улице ярко светило солнце, похоже изменчивое послеобеденное небо снова развиднелось, а норовивший начаться снег полностью прекратился. Было прохладно, но не настолько, чтобы натягивать шапку. Питер спустился по ступенькам, огляделся. Уолтер немного медлил. Отец неспешно вышел из здания на крыльцо и зажмурился от светившего солнца. Питер не стал его торопить, все-таки прогулка. Да и до вечера еще время есть. К тому же, следовало в спокойно атмосфере решить, в каком отеле им остановиться на время..., ну и так далее. Обернувшись к дороге он сразу же увидел резво подкативший ко входу в корпус автомобиль. В нем он заметил Оливию, которая сидела возле водителя и смотрела прямо на него. Автомобиль припарковался чуть дальше, найдя свободное место у бордюра, и Оливия сразу же выскочила из него. Она подошла к ступенькам, с которых неспешно спустился Питер. Поправила упавшую на лицо прядь волос. – Можно поговорить! – обратилась она, к нему переминаясь с ноги на ногу. Питер посмотрел на нее и ответил: – Да, конечно! – Затем обернувшись, он бросил озадаченному и нерешительно спускавшемуся со ступенчатого крыльца Уолтеру. – Подожди здесь, я сейчас вернусь! Они с Оливией отошли немного в сторону от входа. Питер сразу же почувствовал, словно что-то упускает в происходящем. Оливия была какой-то странной, немного нервничала, глубоко и часто дышала. Лицо ее оставалось бледным, глаза и кончик носа красные, словно девушка плакала весь день. Он не хотел думать о том, что случилось что-нибудь плохое. Нет, об этом лучше не думать. – Э-э, – неуклюже начала Оливия, – уверенна, что сейчас вы хотите как можно дальше отсюда уехать. Наверное, в Ирак или в Афганистан, что там еще есть... – она нервно жестикулировала и без конца поправляла волосы. Питер, сложив руки на груди, внимательно ее слушал. – Но я хочу сказать, что ваш отец должен остаться, а значит и вам нужно! – выдохнула Оливия. Питер пристальнее посмотрел на нее, отчего девушка занервничала еще больше. – Вы в порядке?! – спросил он напрямую. Немного заикаясь, она ответила: – Не ет... Затем нервно сглотнула и продолжила: – Понимаю... у вас куча причин, чтобы не браться за все это дело... Но ваш отец, – она указала в его сторону и продолжила, – он хороший человек... Согласитесь! Он вовсе не чудовище, как могло показаться раньше, на первый взгляд! И... не смотря ни на что, вы хорошо с ним общаетесь! И только вы понимаете Уолтера. Если вы вернете его в Сент Клер все будет кончено... – А где Джон?! – вдруг спросил Питер, стараясь прервать ее нервный словесный поток. Все больше ему казалось, что здесь что-то неладно, и неладно – это еще мягко сказано. Собственной интуиции он привык доверять, ведь она его редко подводила. Будто не слыша его вопроса, Оливия вдруг быстро предложила: – Я могу убедить агентство закрыть ваши долги. – Нет! Не нужно! – тут же отмахнулся Питер. – Я сам разберусь! Девушка явно мялась, не зная как спрятать свои переживания, и поглядывала на него неясным взглядом. – А что, собственно, случилось?! Оливия?! Где Джон?! На этих словах он еще раз вкрадчиво посмотрел на молодую женщину в ее красные, немного слезящиеся влажные глаза. Он был не дурак, и в принципе догадывался на счет происходящего. Но хотелось, тем не менее, услышать ответ, а не ограничиваться только одними догадками. Тем более малоприятными догадками. Оливия снова не ответила, однако Питер явственно заметил, как ей на самом деле было невыносимо тяжело и больно. И он все понял. С глубоким вдохом, будто собирая все свои внутренние силы, она сказала: – Я не буду впустую угрожать. Это и не нужно! Тут угрозы реальны! Вы ведь сами все видели... Питер согласно махнул головой и нервно сглотнул. Он бросил неловкий взгляд по сторонам, на идущих пешеходов, студентов. Секунду подумал, потом ответил: – Знаете, Оливия, когда вы уехали, отец сказал мне примерно то же самое, да и вообще начал рассказывать много всего. И знаете, он был полностью в сознании. Он рассказал мне о своей работе, об экспериментах... – Питер задумался, глядя за предельно внимательными бегавшими по его лицу глазами Оливии, и добавил – и тот случай..., который произошел на самолете... по словам отца, он был только началом, началом чего-то более страшного и более грандиозного. Питер снова окинул задумчивым взглядом безмятежную улицу, замершую в ожидании его ответа Оливию, и продолжил: – А значит, мне все больше хочется убраться из Бостона. Оливия вдруг замерла и нервно сглотнула. В ее печальных глазах по-прежнему теплилась некая неугасаемая неубиваемая просто таки непреодолимая надежда. – Мы уезжаем?! – послышался сзади взволнованный немного дрожащий голос Уолтера, стоявшего в сторонке. – Мы уезжаем?! Да?! – осторожно повторил он снова. Олвивия пристально наблюдала за Питером, ища в его глазах, в выражении лица некий окончательный ответ. Питер обернулся и посмотрел на своего отца. Уолтер так и стоял послушно у крыльца, в своем стареньком неприглядном пальто, в шарфике и коричневых вязаных перчатках, которым тоже, неизвестно, сколько было лет. Он нервно придерживал правую руку возле груди и тревожно смотрел в сторону Питера. Его внезапно объявившийся отец. Проведший семнадцать лет в психушке. Гений, сделавший невозможное. Уникальный ученый и в тоже время беспомощный, страдающий расстройствами памяти старик. Который, сказать по правде, вел себя иногда, как несерьезный и непредсказуемый ребенок. Питеру его было немного жаль. Он обернулся и снова посмотрел на Оливию, которая, казалось, сейчас даже не дышала, и которую жизнь столь безжалостным образом постоянно испытывала на прочность. Он выдохнул и коротко моргнул ей в знак согласия, но, по-видимому, она и так все уже поняла. Возможно, сейчас он поддался некоему приступу всеобщего сострадания, возможно, он просто, находился под влиянием недавно пережитого кошмара и не совсем понимал, что делает. Возможно, или даже наверняка, все это только временно. Но то, что он увидел после, уверило его в правильности действий. Он увидел удивительную красивую обаятельную улыбку неподдельной радости на лице Оливии. И это было по-настоящему прекрасно! Эта молодая женщина, стоявшая перед ним с заплаканными глазами с огромной болью в душе и умолявшая о дальнейшей помощи в сотрудничестве, пережившая столько всего, отчаянная, смелая, решительная готовая прыгнуть в самую настоящую бездну... На самом деле Питер не знал, как после всего этого она была способна так красиво непревзойденно и бесподобно улыбаться. 21-02-2014