Прикоснись ко мне

      Мы добрались домой в половине восьмого. Папашка отправился назад, в «Деназен», как он выразился, кое-что досмотреть, и я осталась одна. Первый раз за все время, сколько я могла вспомнить, мне захотелось свернуться калачиком и хорошенько нареветься. Я бродила по гостиной, трогая то одну, то другую вещицу, которые навевали мне воспоминания о жизни, которой никогда не было. Крошечная фарфоровая статуэтка котенка, голубая стеклянная роза. Все это обернулось ложью. Подошла к вазе. Ужасная, вонючая ваза. Я взяла ее в руки и перевернула донышком вверх — как это сделал Кейл в ночь нашего знакомства. Тогда он ее потряс и сказал: «Здесь должны быть растения, правда?» Я в последний раз провела указательным пальцем по горлышку вазы и, размахнувшись, с силой шарахнула ей о стену. Грохот был — как тогда, когда Кейл швырнул стаканом в стеклянную стену своей клетки. Ваза разлетелась на мелкие куски, и они градом посыпались на деревянный пол гостиной. С остальными вещами я поступила примерно так же. Тяжелый туман сгустился в моей голове, но что бы я ни делала, он не рассеивался. Я громила, рвала все, что попадалось под руку, — безрезультатно. Я снова набрала Брандта. Без ответа. Написала ему электронку. Молчание. Я была совершенно уверена, что он не выходит на связь, потому что продолжает свои раскопки. Я увидела это в его глазах, когда мы в последний раз встретились на Кладбище. Он ни за что не упустит возможность покопаться, а поскольку этот парень не в состоянии мне лгать, он меня просто избегает. Логика была небезупречной, и я это понимала, но сделанный вывод меня несколько успокоил. Я отправилась на кухню и сделала свой любимый сандвич: индейка, помидор и арахисовое масло, но при ближайшем рассмотрении нашла его неаппетитным. Равнодушно надкусила. Хлеб оказался черствым и крошился, а индейка дурно пахла, хотя была совершенно свежей. Я выплюнула откушенное в ладонь, и меня едва не вырвало. Мой желудок протестующе урчал, но я швырнула остатки сандвича в мусорное ведро и пошла к себе в комнату. По ящику — пусто. По радио все песни — отстой. Врубила компьютер — все чаты обезлюдели. Вяло пришла мысль — а не выбраться ли из дома на какую-нибудь тусовку? Мало ли их сегодня в городе! Взять и позвонить — кто-нибудь да пригласит. Но даже на это сил не было. Тогда я сбросила кроссовки и забралась под одеяло. Усталость навалилась на меня, и хотя голова гудела от проделанных мной превращений, от мыслей о Брандте, папашке, Кейле, сон пришел быстро — гораздо быстрее, чем я ожидала. * * * Я проснулась от легкого, но различимого постукивания. Сев в постели, огляделась. Была вторая ночь полнолуния, самая яркая из трех, и пол моей спальни был залит серебряным светом, льющимся из окна. Окно — вот откуда шел звук. Я выскользнула из постели, открыла окно и выглянула наружу. Внизу стоял Алекс. — Что ты там делаешь? — спросила я. — Могу я подняться? Я пожала плечами, и он полез наверх. Спустившись с подоконника, Алекс бегло осмотрел меня. Правильно я поступила, что не переоделась в пижаму. — Ты что, только что пришла? — спросил он. — Я всю округу обыскал. — Я дома весь вечер и всю ночь, — ответила я. — И вообще, зачем ты меня искал? Разве мы не все сказали друг другу при последней встрече? Или ты забыл? Ты же послал меня к черту, помнишь? — Я волновался за тебя. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке. — В следующий раз воспользуйся телефоном. Или электронкой. А еще лучше — почтовым голубем. — У меня нет твоего номера. И твоего адреса. Да и голубей нет. — Адрес — тот же, что и всегда. — Понятно. Молчание. — Ну? — наконец сказала я и посмотрела на часы, стоявшие на ночном столике. Всего только полночь. Я, верно, лишь чуть-чуть прикорнула — в прошлый раз, когда смотрела на часы, было двадцать минут двенадцатого. — Что «ну»? — спросил Алекс раздраженно. — Ты сказал, что хочешь знать, в порядке ли я. Я покрутилась перед ним: — Видишь, я в полном порядке. Что-нибудь еще? — О боже! — произнес он сквозь зубы. — Как ты умеешь доставать! — Спасибо! — отозвалась я, показывая на окно. — Ты не воспримешь это как шутку, если я предложу тебе убраться отсюда ко всем чертям? Алекс вздохнул: — Слушай, не злись на меня, не надо. Этот «Деназен» мне поперек горла. Я… Мне совсем не были интересны извинения Алекса Моджорна, тем более что они были не такими уж искренними. — Я все поняла, больше не надо. Береги себя. Он некоторое время молча сидел, осматривая комнату. Потом сказал: — Тут ведь немногое изменилось, верно? Стены в моей комнате были того же лазоревого цвета, что и тогда, когда мне было семь. Кое-что из мебели было заменено, но все стояло так, как стояло всегда. Если отодвинуть кровать от стены, на обратной стороне спинки можно заметить маленькое, вырезанное в дереве сердечко, на котором написаны мое и его имена. Тысячу раз после того вечера в бильярдной Родни я с кухонным ножом в руке отодвигала кровать, чтобы расправиться с этим сердечком, но так и не смогла. — Еще что-нибудь? Ну, помимо осмотра достопримечательностей? Алекс явно нервничал, даже, как мне показалось, дрожал. — Мне нужно кое-что тебе сказать, — произнес он наконец. Вот оно что! Ему нужно кое-что сказать, и он трусит! Я села на кровать, чтобы было удобнее смотреть, как его корчит. — Я знал, кто ты такая. Я-то думала, он начнет опять молоть чепуху. А он совсем о другом! — Ну? Он переминался с ноги на ногу. — Я знал, кто ты такая — с самого начала. Я знал, что ты дочь Маршалла Кросса. Куда подевался весь воздух из комнаты? Его же было так много! Это был удар ниже пояса. Я открыла рот и закрыла снова. Слов не было. Я разучилась говорить. Он что, использовал меня? Он об этом хочет сказать? И все, что между нами было, — сплошная ложь? — Я думал, что, если мы сблизимся, — продолжал Алекс, — ты сможешь нам помочь с информацией о своем отце. И «Деназене». Он сделал паузу, чтобы понять мою реакцию. То, что он увидел на моей физиономии, вероятно, заставило его нервничать еще больше, потому что он заторопился: — Правда, очень скоро я понял, что у тебя нет ключика к «Деназену» и к тому, что делает твой отец. Ты была просто невинным ребенком, который ни о чем об этом и представления не имел… Да Алекс-то еще хуже, чем мой папашка! Хуже потому, что я так верила в него! Верила в нас! Это было ужасно — осознать, что все, что нас связывало, на поверку оказалось таким дерьмом! — И как скоро ты это понял? Алекс поднял руки вверх, будто сдаваясь неприятелю: — Примерно через полгода после того, как мы начали встречаться. — А остальное время? Я наседала на него; голова моя шла кругом. Выходит, он использовал меня, чтобы добраться до моего отца! — Мы же были вместе больше года. — Я помню. Джинджер и другие, которые с ней, они велели мне порвать с тобой после того, как стало ясно, что ты ни при чем. Но я не смог. Я в тебя… Я проиграла схватку сама с собой. Мой кулак пришел в жесткое, хотя одновременно и приятное для меня соприкосновение с его челюстью: — И у тебя хватает наглости стоять здесь и говорить, что ты в меня влюбился? — А ты не хочешь об этом слышать? С сумрачным видом он потирал подбородок. — Все это ужасно, но я реально в тебя влюбился. И все, что было между нами, не было враньем. Я опять двинулась на него, но он знал, чего от меня можно ждать. Ухватив меня за руку, слегка заломил ее, и я согнулась. Набрала воздуха и прошипела: — Ты — последний подонок! Тебе было мало уже однажды разнести меня в клочья; ты пришел, чтобы снова это сделать? — Если я правильно помню, на этот раз ты пришла ко мне. Я не ответила. Мы так и стояли в лунном свете в странной, неудобной позе. Через пару минут он вновь заговорил: — Я сделаю это. — Что еще ты сделаешь?! — выпалила я. — Я помогу тебе с «Деназеном». Я сделаю это. Бесполезно! Сначала рвет тебе сердце на куски, потом подлизывается. Обычный ход Алекса Моджорна. — С чего бы? Уж не чувствуешь ли ты себя виноватым? — Ничего общего с чувством вины. Я просто спать не могу, когда думаю, что ты со всем этим один на один. Я рассмеялась. — Решил обо мне позаботиться? Мне не нужен рыцарь в сверкающих доспехах, понял? Когда дойдет до дела, ты все провалишь. Поэтому сделай милость, мотай отсюда! — О, черт! — выругался Алекс. — Но я ведь реально пытаюсь помочь. — Тебя что, кто-нибудь об этом просил? — шипела я, подталкивая его к окну. Алекс споткнулся, восстановил равновесие и оттолкнул меня. — Ты думаешь, что знаешь все, но это не так! — рычал он. — Та девица, с которой ты меня накрыла у Родни, она была Шестым. Я едва не застонала. Мне только деталей не хватало! Теперь он мне станет рассказывать, какой у нее номер лифчика и что она нагишом любит ходить в лунном свете по пляжу. — Да мне никакого дела нет! Все! Это уже история! Двигай отсюда и оставь эту ерунду при себе. — Эта девица сделала мне тогда одолжение. — Одолжение? Прикол за приколом! Если бы это касалось не меня, вся история могла бы показаться уморительно смешной. Но звездой этой трагедии была я сама, и мне было не до смеха. — Конечно, одолжение! — продолжала я. — Разрешить себя пощупать, да дать губищи отсосать на физиономии. Классное одолжение! — Это была подстава. Я сам себя подставил. Мне нужно было, чтобы ты увидела нас с этой девицей вместе. Подстава? Что за черт? — Ты что, стал совсем размазней? Почему было просто не порвать со мной, если я тебе надоела? — Я же тебе сказал: все требовали, чтобы я с тобой разошелся. Когда я этого не сделал, они, конечно, побухтели, но потом смирились. А потом, со временем, начали говорить, что тебя можно использовать не только для получения информации. Они хотели с твоей помощью добраться до твоего отца. Меня эта идея убивала. Я не хотел, чтобы они втянули тебя в свои дела с «Деназеном», и я им об этом сказал. — Ты хочешь сказать, что разбил мое сердце ради моего же блага? — Это было единственное, что я мог сделать, чтобы вычеркнуть тебя из своей жизни. Я знал, что ты никогда не простишь меня. Он закрыл глаза и покачал головой. — Все это реально меня убивало — то, как ты смотрела на меня. Эта боль в твоих глазах. Но я сделал это, чтобы ты ничего общего не имела с нашими делами. Если бы я знал, что ты Шестой… — Ты врешь, — сказала я, хотя в самой глубине души копошилось что-то наподобие уверенности, что он сказал правду. Может, оттого, что Алекс был моей первой любовью, наши отношения казались мне настоящими, и мне не хотелось верить, что все в них было ложью от начала до конца. Если я права, теперь это мало что могло изменить, но по крайней мере я обрела бы душевное равновесие — пусть и ненадолго. Алекс подошел ко мне, взял мое лицо в свои ладони. — Прости, — проговорил он. — Прости меня. Остатки моей решимости растворились. Вся злость куда-то исчезла, оставив позади себя зияющую, пустую рану, которую он когда-то мне нанес. Я так долго ждала этих его слов. Я приподнялась на цыпочках, потянувшись к нему губами. Он ответил на мой поцелуй столь же страстно. То, как он слегка прикусил мою верхнюю губу, то, как его небритая щека жестко прошлась по моей щеке и подбородку — все эти до боли знакомые ощущения, связанные с ним, вдруг вырвались из-под спуда, где я хранила их так долго. Он на мгновение отстранился, но только для того, чтобы стянуть с себя рубашку, после чего потащил меня к кровати. Мы упали на нее, жадно переплетясь руками. — Я так скучал по тебе, — шептал он, касаясь моих губ своими губами. Его пальцы, ухватившиеся за нижний край моей футболки, тянули ее вверх. Поцелуй Алекса ввел меня в состояние эйфории, блаженство этого поцелуя слилось с дорогими для меня воспоминаниями и бросило в жар, разбудив огонь в моей груди. Все это было… так знакомо. Все это было… Нет! Все это не так! Алекс уже стащил с меня футболку, но тут я резко его оттолкнула. Холодный воздух, коснувшись моей кожи, отрезвил меня и заставил отпрянуть. Подальше! Подальше от него! — Прекрати! — задыхаясь, проговорила я и перебралась на другой конец кровати. Закрыв глаза, Алекс тяжело дышал. Через пару мгновений дыхание его выровнялось, как и мое, и он открыл глаза. — Что случилось? — спросил он. — Я не могу, — ответила я. — Не сейчас. И не с тобой. — Не со мной? — С Кейлом, — сказала я, вдруг вспомнив ту ночь, когда его поймали, и ночь перед этой ночью. Вспомнила его прикосновение — такое нежное и одновременно почти первобытное, — и оно вспыхнуло в моем сердце, в моем сознании, в моей душе. Когда Алекс разбил мне сердце, я думала, он уничтожил и все мое существо. С тех нор у меня никого не было. Совсем никого. Во всяком случае, не было ничего серьезного, такого, что захватило бы меня целиком. Я встречалась с кем хотела и когда хотела, не прикипая душой. Не то, чтобы я спала со всеми подряд, скорее — всех дурачила. Их было много. И я ни разу не чувствовала себя виноватой. Не было причины. О тех, кого я выбирала, больше одного раза я не думала. Моногамия — это было не для меня. До недавнего времени. До того, как в моей жизни появился Кейл. Алекс вскочил, пылая яростью: — Ты это серьезно? Ты сказала, что ты — с Кейлом? — Нет, я не с Кейлом, — сказала я, протянув руку к валявшейся на кровати футболке. Натянула ее, поправила и встала. Не с Кейлом. Или все-таки с ним? — Это все слишком сложно, — пояснила я. — Но как же я?! Я люблю тебя! — Алекс попытался тронуть меня за руку. — Я знаю, и ты меня все еще любишь! — Может, и так, — признала я, уворачиваясь от его прикосновения. Одна часть меня буквально кричала: это именно то, чего ты так страстно желала все это время. Другая часть смеялась над первой. Он это заслужил. Заслужил боль, заслужил быть брошенным. Я мечтала, чтобы он почувствовал то, что тогда чувствовала я. То, что чувствует брошенный. Сейчас я могла получить то, о чем все это время мечтала. Но оказалось, что мне это безразлично. Я могла его ранить — больно, даже смертельно; но мне совсем этого не хотелось. — Только это ничего не меняет, — сказала я. — Еще как меняет! — прошипел Алекс, натягивая рубашку. Я покачала головой: — Увы нет. Ты все испортил. Неважно, какие у тебя были причины, но ты погубил то, что у нас было. Ты мог сказать мне правду, но решил не делать этого. Ты сам выбрал свою дорожку, и тебе придется идти по ней. В моих глазах стояли слезы. — Я все еще чувствую что-то к тебе, и я не знаю, уйдет ли это, и мне жаль, что так произошло. Но Кейл для меня очень важен. Очень. Я пока не знаю, почему. Но мне необходимо это узнать. Он посмотрел на меня так, словно собирался возразить, но промолчал. — Я пойду, — сказал он. — Будет катастрофа, если твой отец меня здесь застукает. Я кивнула: — Да, и тебе лучше поторопиться. Алекс поднял руку к моему столу. Шариковая ручка взлетела, зависла на мгновение в воздухе и устремилась к раскрытому блокноту, лежащему на моем ночном столике. Несколько мгновений она чертила что-то по бумаге, потом безжизненно упала на пол. — Это номер моего мобильника, — сказал Алекс. — Позвони мне утром, и мы поговорим о том, что нам делать с «Деназеном». Я действительно хочу помочь тебе вытащить твою мать… — Он сглотнул, и горечь растеклась по его лицу. — …Твою мать и Кейла. Я кивнула и проводила его до окна. Перебросив ноги через подоконник, Алекс соскользнул на ближайшую ветку. Спустившись на землю, на мгновение задержался, чтобы взглянуть на меня. — Я не сдамся, Дез, — услышала я снизу. — Я знаю, я все испортил, но я постараюсь все исправить. Есть у тебя Кейл, нет у тебя Кейла — ты принадлежишь мне. — И исчез, проглоченный ночной тьмой.