Король и Шут

Вечером в таверне народу собралось в два раза больше, чем обычно. Хозяину пришлось даже убрать несколько столов, но гости не возражали, можно и постоять, тем более что так больше войдет еды и пива, а это выгодно и самому владельцу заведения. Мадлен, жена хозяина, лавировала между посетителями с подносом, уставленным кружками, словно каравелла между рифов. Все в один голос обсуждали сегодняшнее событие, более того, каждый считал своим долгом подойти к столику, за которым сидел шут, чокнуться с ним и хлопнуть по плечу, словно они с Прохором закадычные друзья. Хмельной балагур стойко терпел и натужно улыбался. На его счастье на маленькой сцене появились музыканты и отвлекли от шута внимание. Артисты взяли в руки инструменты и начали играть. Дрон приветливо помахал гостям харчевни, а Михась улыбнулся в свойственной ему манере и затянул песню, которая дюже походило на ту, что исполнялась днем на площади. К тому же главным героем в обеих был один и тот же человек, но об этом знали только музыканты и сам шут. Прохор пригорюнился, прислонился к стене и стал слушать. Я ведь не из робких, все мне по плечу. Сильный я и ловкий, ветра проучу! Дул сильный ветер, крыши рвал, и, несмотря на поздний час, в округе вряд ли кто-то спал - стихия не на шутку разошлась. Но, вдруг, какой-то парень с криком побежал и принялся махать метлой: - Ах, ветер-негодяй, ты спать мне помешал, а ну-ка выходи на бой! Я ведь не из робких, все мне по плечу. Сильный я и ловкий, ветра проучу! И ветер закружился, заметался и ели начал с корнем рвать. Откуда этот сумасшедший взялся, что хочет с ветром воевать?! Но парень не сдавался и метлой махал, и удалялся вглубь полей. И впрямь неплохо с ветром воевал, но ветер становился злей. Я ведь не из робких, все мне по плечу. Сильный я и ловкий, ветра проучу! Но, вдруг, метла со свистом улетела прочь, и храбрый парень вслед за ней, а после этого спокойней стала ночь - исчез во мраке дуралей. Его под утро пастухи нашли в стогу - он очень крепко спал, а ветер песни напевал ему и кудри ласково трепал. Я ведь не из робких, все мне по плечу. Сильный я и ловкий, ветра проучу! Едва песня закончилась, рядом с весельчаком, который сейчас таковым не выглядел, сел Даниэль. - У тебя такой вид, будто ты сейчас расплачешься, - и он ополовинил кружку. - Знаешь, - вздохнул шут, – ведь эта песня про меня. Об этом мало кто ведает: только я, да они, - и Прохор кивнул в сторону музыкантов. – Возьми еще пива, я расскажу и тебе. Мастер щелкнул пальцами и крикнул. - Женщина, еще два пива, мне и моему другу! Уже через мгновение Мадлен поставила на стол желаемое. Музыканты заиграли песню про веселых троллей, подвыпившие посетители таверны сорвались в пого, а шут, опустошив одну кружку и пригубив из второй, подвинулся к изобретателю и начал свой рассказ.  Давным-давно, в далекой стране жил-был маленький мальчик. Его имя тебе знать не обязательно, ибо оно ничего не значит и сути рассказа не меняет. Кем были его родители – он не знал. Жил с бабкой и дедом, родными или нет, неизвестно, но относились они к мальчонке, как к кровному. Рос паренек сорвиголовой, вечно встревал во всякие неприятности, за что получал тумаков от соседей по деревне. Старики души в нем не чаяли, но временами доставалось и от них рыжему непоседе. Дед с бабкой научили внука разным наукам, какими сами владели, хотя и науками их назвать сложно. Узнал мальчонка грамоту, счет освоил, по дому дела мог делать, в огороде и в полях всякое. В общем, не пропал бы, когда вырос. Любил пацаненок своих стариков. И вот однажды произошла беда. Дед Федот поехал на ярмарку, чтобы продать там кое-какие игрушки-безделушки, что мастерил по вечерам из дерева, вырезал, ловко орудуя ножами. Так вот, уехал старик и обещался вернуться к вечеру, но он не объявился ни вечером, ни на ночь глядя, ни утром. Федот не приехал вовсе. Старуха с внуком забеспокоились, попросили старосту съездить в город, вдруг дед застрял в каком-нибудь кабаке, хоть такого за ним и не замечалось. Но тот вернулся раньше и привез ужасные вести. Он нашел перевернутую телегу и то, что осталось от старика. Его задрал волк, - шут на мгновение замолчал и смахнул набежавшую слезу. – Серый не тронул кобылу, ведь та может копытом зашибить, а дед оказался легкой добычей. Эх, жаль, что Федот забыл дома ружьё! В общем, остался паренек с бабкой. А что они могли без твердой мужской руки? Мальчишка слишком слаб для физического труда, а одного желания мало в столь юном возрасте. Ни тебе поле вспахать, ничего другого. И пришлось пареньку стать душевнобольным. Ты же знаешь, что блаженным полагается помощь. Так вот, рыжий хитрец даже бабке ничего не сказал. Та подумала, что внучек свихнулся после потери деда, и пошла к старосте. Тот, сперва, не поверил, а после сам убедился: то мальчишка скакал по двору на четырех конечностях и лаял, как собака, то прикидывался свиньей и валялся в лужах, громко хрюкая. Пришлось старейшине каждый месяц выдавать старухе деньги на содержание безумца. И вот однажды, - Прохор перевел дух, опустошил кружку и продолжил. Даниэль сидел, положив подбородок на ладони, и внимательно слушал, не обращая внимание на царящие вокруг веселье. – Как-то ночью налетела на деревню гроза, страшная такая, каких не видали в этих краях уже лет сто. Мальчишка слишком заигрался в дурачка и решил, что ему можно все. Так вот, он схватил в сенях метлу и выскочил в поле. Рыжеволосый дуралей бегал в кукурузе взад-вперед и горланил на всю округу, что лучше него никто не сможет воевать с ветром. Селяне смотрели на все это безрассудство из окон своих изб и только смеялись. А гроза, тем временем, усиливалась. Видать, стихия разозлилась и так ударила, что народ с даже закрыл ставни, чтоб окна не побило. И вот с неба опустилась гигантская воронка, какая бывает на реке, там, где омут, и поглотила мальчишку. Одна метла и осталась. Больше рыжего весельчака в тех краях никогда не видели. - И куда он делся? – с тоской спросил мастер, тяжело вздыхая. - Унесло ветром за тридевять земель. Через два дня его под вечер пастухи нашли в стогу, спящего. Накормили, попытались выяснить, кто он такой да откуда, а тот по привычке стал дурачиться. Его отвели к начальнику гвардейцев. Короче, стал он шутом при дворе, потом вырос мальчик и поумнел. Вот такая история, - закончил шут. - Грустная. Мне даже выпить захотелось. - Поддерживаю, - и Прохор подал знак Мадлен. Женщина обернулась в считанные мгновения. – Когда электричество будет? Ведь деньги-то тебе казначей лично принес. - Ночью закончим жилы тянуть через улицу. Думаю, завтра-послезавтра уже можно будет убирать масляные лампы, - мастер закинул в рот горсть сухарей и громко захрустел. - Посмотрим… Таверна практически опустела. Завсегдатаи разошлись, остались лишь артисты, Прохор с Даниэлем, да несколько забулдыг, что мирно сопели, уткнувшись носами в столы. Хозяин заведения протирал полотенцем кружки, а его жена убиралась в зале, составляя грязную посуду на тележку. Музыканты сидели на сцене кружком и тихонько наигрывали, не обращая внимания на то, что их никто не слушает. Дрон храпел, прислонившись к стене, а Михась, пересчитывая заработанные монеты, в полголоса пел. Стал колдун одержим вдруг злом, чтобы спасти душу его, решили мы всем селом с ним сотворить кое-чего… Помню ярость безумных глаз. Он не скрывал злобу свою, он всех ненавидел нас. - Да, я вернусь, слово даю! Он до конца довёл свою жуткую роль: смеялся в огне, не чувствуя боль. Людей не покидал панический страх, даже когда ветер унес его прах и развеял по просторам... Первой жертвой священник был, я обо всем летопись вел. Ветер его убил, а если точнее, до смерти довел. И каждый год отныне в этот же день мы находили мертвых людей. Возможно, в черном списке был и я, но почему-то ветер не трогал меня и не выпускал из дома. Я помню тот момент, когда из огня яростный взгляд пал на меня, и я искал спасенье в крепком вине от историй, что ветер рассказывал мне. - Я буду жить, - кричал он, - вечно! Вечно! Будешь писать ты про меня! Ты будешь мне служить вечно! Вечно! Как не ушёл я от огня - ты не скроешься от ветра! До рассвета оставалось совсем ничего, когда в таверну буквально влетела, едва не вырвав с корнем дверь, перепуганная и бледная, как сама смерть, старуха, которая привлекла к себе внимание немногочисленных посетителей. - Люди добрые, - тяжело дышала старуха, – спасите-помогите, на вас одна надёжа осталась! - Что случилось, мать? – спросил Прохор, отставляя кружку. - Мертвяк на кладбище поднялся! После этих слов даже пьяный в доску толстяк оторвал голову от стола. Музыканты перестали играть. Шут закашлялся. - Ты, часом, не во хмелю? Быть того не может. Сказки все это, не могут покойники ходить. Старуха подошла к столу, за которым сидели Прохор с Даниэлем, оперлась на него руками и, глядя весельчаку в глаза, сказала. - Сынок, в каждой сказке есть доля правды, - старая подвинула стул и села. - Ей-ей, своими собственными глазами шатуна видела. Пошла Зорьку искать, это коза моя. Вырвалась из хлева под утро и умчалась, я за ней. Иду, значит, мимо погоста, слышу копошиться кто-то посреди могил. Я позвала, думала, скотина моя. Ан нет, ни бе, ни ме. Значит шавка какая. Только собралась дальше, а с могилы мертвяк встает. Раскидал павшие листья и ветки, изо рта слюна течет, синий весь и буробит чего-то. Я, знамо дело, от страха присела и спряталась за могильным камнем, шатун прошел мимо меня. Чуть не умерла раньше времени. Ух, и запах от него, скажу я вам! Прохор с Даниэлем переглянулись. - А чего к стражникам у городских ворот не пошла? Пущай гвардейцы разбираются, - шут посмотрел в опустевшую кружку. – Это их работа – окрестности охранять. Старуха отмахнулась и поправила платок на голове. - Была я у них давеча. Послали куда подальше. Ладно, если бы единожды это случилось… Я по дурости своей решила на следующее утро посмотреть, может показалось. Спряталась у кладбища и как знала! Снова мертвяка увидала. Каждое утро бродит, окаянный, уже целый месяц. А что если это кто из соседей? Мало удовольствия с покойником рядом жить. Еще чего доброго схарчит, упырь треклятый! У некоторых уже всех курей передушил. - А староста что? - Сказал, что я сбрендила, и теперь пытаюсь с него деньгу взять. И это несмотря на то, что сам его видал. Да его, почитай, все село наблюдало. Я по одному жителей водила на погост. Прохор потер подбородок, почесал шею и посмотрел в потолок, выполнив тем самым ритуал размышления. - Значит так, - Он щелкнул крышкой часов и посмотрел время. – Где, говоришь, твое село, мать? - Так ить, через поле, ежели напрямую, да за леском, полдня ходом. Полянка называется. По зиме, когда листьев на деревьях нет, его со стены видать. - Если сейчас пойдем, то успеем. Кто со мной? Прохор осмотрел присутствующих. Естественно, что желающих не нашлось. Мало кому охота идти под утро пес знает куда, ловить несуществующих ходячих мертвецов. Тем более что голова под утро тяжела от хмеля и хочется спать. Мастер сослался на то, что ему надо проследить за ходом работ, что ведутся в городе. Музыканты открыто сказали, что шут им хоть и закадыка, но они никуда не пойдут, а отправятся спать. Хозяина таверны можно и вовсе не брать в расчет. - Ну что, поможешь, внучок? – с надеждой спросила старуха. - Помогу, - вздохнул Прохор. – Кто, если не я? Уставший шут шел по тихим улочкам города, а рядом с ним плелась бабка, шаркая чеботами по мостовой. Занималась заря, окрашивая небо в розовые тона. Звезды уже исчезли, а вот рогатый месяц еще виднелся и не спешил прятаться. Свежий ветерок трепыхал белье, что развесили между домов домохозяйки, и хлопал стягами на шпилях дворца, который был виден из любого закутка. Где-то раздался крик начальника стражи, возвестившего о смене караула. Из подворотни на дорогу выскочила черная кошка, но, увидев людей, грозно зашипела и скрылась с глаз долой. Впереди показались городские ворота, а через несколько минут Прохор с бабкой вышли из города, но шут задержался, чтобы зайти в дом охраны, возле которого на привязи переминались несколько ослов, и перекинуться парой слов с начальником стражи. Шут заглянул в дверной проем. Только-только вернулась смена, еще не успев снять тяжелые доспехи. Дежурный офицер выслушивал доклад старшего караульного. К слову сказать, сам доклад редко когда менялся, ибо в городе ничего не происходило, если не брать в расчет редкие пьяные драки. - Наше вам с бубенчиком! Дело есть, - и дворцовый хохмач зашел внутрь. Гвардейцы снимали кирасы, шлемы и прочую амуницию, вешали на стены щиты, ставили в пирамиды алебарды, готовясь к отдыху. Начальник стражи заполнил книгу дежурств и кивком поздоровался с Прохором. - Что привело такого высокого гостя в столь ранний час в нашу скромную обитель? Шут сел на край стола. - Тут такая история: одна старуха из Полянки, село такое за лесом, утверждает, что у них на погосте мертвяк поднялся. Тебе об этом что-нибудь известно? - Наслышан. Только не верю в эти сказки, - вздохнул офицер. - Напрасно, всякое бывает. Я, собственно, чего хотел… Дай мне одного гвардейца на всякий случай и осла для старухи, а то с ней мы до зимы идти будем. Солдаты поскидывали одежду, сапоги и улеглись на лежаки, укрывшись одеялами с головой. Начальник стражи закрыл книгу и откинулся на спинку стула. - Имей совесть, люди только с обхода пришли! - Да я все понимаю, но и ты пойми: дойдет до государя, что вы не реагируете на жалобы населения, шапки полетят, - Прохор осмотрелся. – Дай мне вон того, усатого. Он все равно еще не успел раздеться. Гвардеец, о котором шла речь, только успел вытащить одну ногу из сапога, да так и застыл. Им оказался никто иной, как временно лишившийся своей министерской должности командующий армией всего королевства. Генерал, а ныне простой солдат, зло посмотрел на шута и с надеждой на начальника караула, но тот не оправдал ожиданий проигравшего спор чиновника. - Забирай. Осла можешь на входе взять, какой приглянется. Министр округлил глаза, намотал портянку и надел сапог. - Да уже взял, - подмигнул шут. - Спасибо, думаю, к смене караула мы вернемся. Пойдем, служивый. Прохор с генералом вышли на улицу. Балагур помог старухе взобраться на ушастого упрямца, и вся компания тронулась в путь, срезав по протоптанной тропинке через поле. Солнце уже на половину поднялось над горизонтом. Голубое небо добавило в свою палитру помимо розовых потеков еще белые мазки облаков, что плыли с востока. Ветер слегка колыхал колосья гречихи, одинокие пчелы проносились с жужжанием мимо путников. Бабка моментально погрузилась в сон, да и осел тоже закрыл глаза, бредя наугад, благо, что шут держал повод и не давал глупой скотине свернуть с тропы. Министр шел сзади и сопел, как бурундук. - Зря ты нарываешься, дурак. Я тебя в солеварнях сгною. Вот скоро выборы государя… - Генерал переложил алебарду с одного плеча на другое и поправил висящий за спиной карамультук. – Генрих уже стар и вряд ли его переизберут, а наследника, чтобы трон передать, у него нет. У кого, по-твоему, больше шансов стать следующим королем? То-то же! - Ты доживи сначала, таракан усатый, - сплюнул Прохор. – Не боишься, что я расскажу Генриху, о чем ты помышляешь? Враз в опалу попадешь и отправишься на галеры. Думаешь, я не знаю, чем ты по утрам занимаешься? Давно тебе лавры правителя спать не дают? - Да кто тебе поверит?! Сейчас отсеку твою дурную башку, и дело к стороне. - Хлопотно это. Ты только командовать можешь, а я на улицах рос, со мной тягаться себе дороже, тем более такому увальню, как ты. Иди молча, горе-воин. Да под ноги смотри, а то вляпаешься в ослиное дерьмо, а от тебя и так не шибко приятно пахнет. - Болтай, болтай, - прошипел Генерал. Дорога до Полянки заняла чуть больше получаса, шут засекал время по часам. Погост располагался прямо в лесу, а за ним, через полверсты виднелось и само село с покосившимися домами. У опушки Прохор остановил осла, привязал его к рябине и разбудил старуху. - Приехали. Показывай, где твой мертвяк обитает. - Никакой он не мой, - прошептала бабка и сползла в траву. – Зришь вон тот крест большой, рядом с сосной сухой? Там мой дед похоронен, а шатун появляется с другой стороны, вон оттуда. Видишь заросли папоротника возле склепа? Вот там он, окаянный. - Все понятно. Жди, мать, здесь. Мы пойдем, посмотрим. - Идите, сынки… Старуха спряталась за куст боярышника. Шут с Генералом ступили в вотчину теней, и тут же Министр угодил физиономией в паутину, которую принялся яростно отдирать с усов. - Не шуми ты так, всех покойников разбудишь, боров! - Да иди ты! Среди крестов, могильных камней, сгнивших лавок все поросло орешником. Утреннее небо заслоняли вековые вязы и корабельные сосны, перемежаемые осинами, елями да дубами. Плетеные оградки могил покосились от времени, а могильные холмики местами провалились, превратившись в ямы, в которых стояла дождевая вода. Под ногами хрустел сушняк, заставляя взлетать из поросли папоротника юрких птиц, которые проносились перед самым носом и заставляли вздрагивать крадущихся охотников за шатуном. Генерал то и дело цеплялся алебардой за кусты. Шут ругал его всякими обидными словами, но теперь министр стойко переносил все тяготы и лишения, ибо понимал, что виноват: старый он стал и неловкий. Где-то проснулась кукушка. - Ну-ка, - сказал шепотом шут, - скажи, сколько мне жить осталось? - Прохор сбился со счета и махнул рукой. – И то хорошо. А генералу? – кукушка замолчала, заставив балагура хохотнуть в кулак. – Слышь, командующий, ты в воду-то особо не лезь, а то доспехи заржавеют. Они, между прочим, за казенный счет куплены. - Да тут больше и ступить-то некуда, - прошипел тот, снимая репейник с усов. - Одни ямы да бурелом. Видать, в грозу веток наломало. - Замри, - вдруг цыкнул шут и присел. Министр застыл на месте в очень неудобной позе, оперевшись на алебарду. Со стороны склепа, на который указала старуха, раздался какой-то шум. Из травы вспорхнули птицы и затерялись в кронах деревьев. Раздался металлический скрежет, и кованная створа распахнулась, подняв тучу мошкары. В свете лучей, пробивающихся сквозь листву, показался чей-то силуэт. Из старинной усыпальницы, кряхтя и пошатываясь, появилось нечто. - Мертвяк… - выдохнул Генерал, снимая шлем и бледнея от страха. Шут сглотнул, глядя на восставшего покойника в грязных лохмотьях. С лица шатуна клочками свисала кожа, один глаз болтался, вывалившись из глазницы, а изо рта трупа вырывались нечленораздельные, чавкающие звуки. - Сейчас я его свалю, как сохатого! – прошипел министр, воткнул в землю алебарду и попытался трясущимися руками зарядить карамультук. Внезапно за его спиной раздался треск, вслед за которым прозвучал сиплый голос. - Ну и?! Генерал со страха подпрыгнул, чуть ли не до маковок сосен, и выронил ружье, которое с бульканьем и пузырями исчезло в канаве. Крупные капли пота тут же выступили на лбу офицера. Он резко обернулся, размахивая кулаками, и едва не задохнулся от возмущения. Перед ним стояла та самая бабка, благодаря которой, они здесь и оказались. Она стояла за деревом и хлопала глазищами. - Ты чего, сынок? Испужался, что ли? Я, покаместь, живая. Вон, его бояться надо, - и старуха кивнула в сторону мертвяка, который медленно, но верно, приближался. – Я даже всех жителей позвала, чтобы они посмотрели, как вы его забарывать будете. Министр пригляделся. Действительно, то тут, то там виднелись испуганные лица стариков, которые прятались за кустами, поваленными стволами и могильными камнями. Шатун выл, как волк, хрипел и размахивал руками. Генерал, прикрываясь старухой, пятился назад, держа наготове алебарду. - Куда?! А ну вернись! – прикрикнул на него шут. - Я не трус, я тылы защищаю! – ответил министр. – Он мертвый, его уже не убьешь! Бегите, глупцы! – крикнул он жителям Полянки. Однако те и не думали улепетывать. Они продолжали следить за действиями Прохора, который прижался спиной к старому вязу. С того места, где прятались наблюдатели, было плохо видно, мешали деревья, кусты и ограды. Не упуская шатуна из виду, рыжий проказник прокричал. - Генерал, дай мне свою алебарду! - Сам возьми, - прозвучало в ответ. – Я не пойду! Прохор сжал кулаки. Мертвяк подобрался уже на расстояние плевка. - Кидай! Министр размахнулся и метнул оружие, которое вонзилось в землю аккурат возле ног хохмача. Шут схватился за древко и принялся размахивать алебардой перед собой, не подпуская покойника. Тот брызгал слюной, рычал и размахивал руками. Вскоре Прохор начал теснить мертвяка обратно к склепу. Зрители осмелели и уже в голос поддерживали рыжеволосого вояку. - Давай! - Так ему! - Загони его обратно в могилу! Даже министр стал колотить руками воздух, хмуря брови и надувая губы. Покойник отступал, ломая ветки, оставляя на оградах клочья одежды, и спотыкаясь о коряги. Шут злобно кричал, тыча оружием в грудь шатуна. Наконец, ему удалось загнать поднявшегося мертвеца назад, в склеп. Каково же было удивление жителей Полянки, когда герой сам скрылся в черном зеве усыпальницы. Спустя мгновение прозвучало шесть выстрелов. Все замерли в ожидании. Прохор появился с большим мешком, который волочил по земле, в одной руке и алебардой, перепачканной чем-то кроваво-черным, в другой. - Все, - крикнул он, - нет больше вашего мертвяка. Спите спокойно! Шут прислонил оружие к склепу и вытряхнул содержимое мешка. На траву упали руки, ноги, голова и туловище. Жители пробрались через бурелом и принялись рассматривать останки шатуна. Генерал со знанием дела поворочал их веткой и с умным видом покивал. В конце концов, старожилы села окончательно уверились в гибели супостата и загорланили, что есть мочи. - Ура королевскому шуту, защитнику простых людей! - Да ладно вам, пустяки, - отмахнулся тот и откинул крышку часов. – Пора нам уже. Прохор осмотрелся, поднял с земли корягу и, выловив в канаве ружье, бросил его генералу, обдав того брызгами и пожухлой листвой. Затем они попрощались со стариками и выбрались из леса. Солнце освещало крепостные стены города, утренний ветер развивал стяги на шпилях дворца. Министр вышагивал в одних портках и рубахе, меряя тропинку босыми ногами. Его доспехи, прикрепленные к седлу осла, позвякивали. Шут перестал насвистывать и, не поворачиваясь, сказал. - Я думал, ты посмелее, а какого-то мертвяка испугался. Генерал понял, что обращаются к нему, и ответил. - Что ты понимаешь в тактике и стратегии?! Еще пуха под носом нет, а туда же, учить. - Я в цирюльню хожу. Зато у тебя заросли, а толку нет. Скоро пауки заведутся. Думаешь, коль усы что метла, так и умным стал? – усмехнулся шут. – Кстати, мне тут песня одна вспомнилась, артисты в таверне исполняли. Спеть? Министр промолчал, надеясь, что рыжий приставала от него отвяжется, но Прохор назло ему затянул. В деревушке у реки как-то стали мужики спорить, кто из них мудрей. Мимо старец проходил. - Тот умнее, - говорил, - у кого усы длинней. - Решено! Отныне будет так! Всех умней у нас Иван-дурак. Меньше хвост у кумушки-лисы, чем у Ивана усы! На печи Иван сидел, сверху он на всех глядел, Пироги с капустой ел. Ну а после говорил: - Ум всегда со мною был, я им хвастать не хотел! А теперь скажу я вам, друзья, Жить, как раньше, больше нам нельзя! С вами, право, можно одичать. Пора веселиться начать! Что ни день, дурак-Иван всё веселье затевал. - Жить давайте без забот! Всё б ничего, да вот беда, вскоре кончилась еда, никто работать не идёт! Время шло, народ оголодал, и Иван без крошки пропадал, а когда смекнули, что к чему, усы оторвали ему! - Ты это сейчас к чему? – спросил Генерал, едва шут закончил петь. - Так просто. А, чуть не забыл – я разобрался с призраком, прачка свидетель. Уже, поди, всем растрезвонила, - ответил тот. – Кстати, мы пришли. И вправду, городские вороты выросли перед путниками, словно гриб после дождя. Они и не заметили. Навстречу им вышел начальник караула, осмотрел своего подчиненного в исподнем и спросил из-под бровей. - Солдат, ты почему в таком виде?! – временно разжалованный командующий армией открыл рот, не зная, что сказать. – Немедленно приведи себя в порядок, через десять минут у тебя вахта на стене у семнадцатой бойницы. Бегом марш! Министр часто задышал, развьючил осла и, гремя доспехами, скрылся в караульном помещении. Шут и начальник стражи засмеялись. - Когда вернется во дворец, потребую для тебя медали, - утер слезу Прохор. - Лучше пусть жалование увеличит, - ответил офицер. Шут похлопал служивого по плечу и вошел в город. Часы на Главной башне пробили восемь часов утра. *** Прохор рухнул на кровать, не раздеваясь. Только сапоги и скинул. Веки готовы были сомкнуться, как дверь его каморки распахнулась, и вошел король. Шут с недовольной миной на лице сел. - Ну и где тебя носило? – спросил сюзерен, прислонившись к шкафу. - Мертвяка забарывал в Полянке, это село такое, его из окна видно, слыхал про такое? Только пришел. Ты чего так рано вскочил? Величество сел на кровать. - Не спится мне что-то. Не дает покоя ведение. Собирайся, пойдем к толкователю. - Может после завтрака? – с надеждой спросил шут. - Сейчас! Кто из нас король, ты или я?! Прохор поднял брови. Встав с кровати, невыспавшийся балагур скинул уличную одежду и влез в шутовской наряд. Умывшись водой, что текла из трясущегося крана, он натянул колпак и показал хозяину на выход, но, прежде чем покинуть каморку самому, с тоской посмотрел на кровать и громко вздохнул. Они брели по серым коридорам дворца. Тут и там встречались работники, нанятые мастером: они тянули железные жилы, по которым будет подаваться электричество. Мужики ругались, спорили и то и дело роняли на пол инструменты и катушки с намотанными на них жилами. Шут и король лавировали между лестниц, стараясь не уронить их, чтобы, не дай бог, не убиться самим и не зашибить холопов. Толкователь жил в самом дальнем конце замка, а точнее в самой высокой башне, в каморке еще меньшей, чем у Прохора. После того, как дворцовый звездочет покончил с собой из-за неразделенной любви, знаток снов занял и его покои и его должность, естественно, получая жалование за двоих. Шут, хоть и находился в подавленном состоянии, но все-таки без труда преодолевал крутой подъем, а вот Генриху приходилось туго, и это не смотря на то, что он изрядно похудел. Король то и дело останавливался, чтобы перевести дух. С учетом всех коридоров и лестниц поход в обитель созерцателя грез длился почти час. В животе у шута заурчало. - Говорил тебе, давай сперва позавтракаем! Так нет… - На яблоко, - сюзерен выудил из складок голубого бархата красный плод и протянул слуге. – Мы почти пришли, это не займет много времени. Потом поешь. Генрих прислонился к массивным перилам, покрытым вековой пылью, снял корону и протер рукавом проплешину. Шут куснул наливное, и сок брызнул в разные стороны. - Онри, а почему ты не послал за толкователем? Почему ты, король, сам поперся, да еще и меня за собой поволок? - Государь не нашелся, что ответить. Он и сам не знал этого. – Может, он уже к праотцам отправился. Ему сколько лет, тысяча или около того? Смотри, пылищи сколько. По всему видно, что тут никто лет десять не ходил. Кстати, надо разобраться с уборщиками, за что им платят? Вон, паутины какие под потолком, запутаешься – не выберешься! Шут метнул огрызок в маленькое оконце, через которое проникали солнечные лучи, освещающие лестничный марш. Сюзерен надел корону и, преодолев оставшиеся ступени, остановился перед дубовой дверью с глазком для наблюдения и с ручкой-молотком. Прохор отстранил хозяина и постучался. Царящую в башне тишину нарушало только дыхание гостей, спустя несколько минут, после того, как шут постучал еще раз, за дверью послышались шаги, и хриплый голос спросил. - Кто там? - Ты погляди, живой, – шепотом сказал весельчак и в голос ответил. – Кто, кто… Дед-пихто! Открывай, книжный червь, Его Величество Генрих I и Единственный пожаловали! - Ох ё… - прозвучало из-за двери. Раздался лязг и скрежет чуть ли не десятков запоров, и только после этого скрип дверных петель. Створа открылась, и на пороге возник древний старик, с седой бородой до пола, завернутый в черный плащ, и с остроконечным колпаком на голове. - Прошу прощения, что заставил ждать, не признал сразу. Старик склонился, метя бородою гранит. - Тебе глазок на что? – спросил Прохор. - Так слеповат я уже стал, - оправдался толкователь и обратился к королю. – Добро пожаловать, мой повелитель. Сюзерен недовольно помотал головой и скрылся в каморке. Вторым зашел шут. Хозяин помещения скользнул внутрь последним, не забыв запереть дверь на все замки. Каморка толкователя больше походила на дворцовую библиотеку, причем размерами она уступала в десятки, если не в сотни раз, а книг тут имелось такое же количество. Им было заставлено все. Толстые тома лежали повсюду: у кровати, на столе и под ним, в шкафах книги стояли в три, а то и в четыре ряда. Даже вместо стульев использовались стопы фолиантов. Гости осмотрелись и решили никуда не садиться, от греха подальше. Еще завалит, чего доброго! Сам же старик опустился на краешек кровати, на который лежала куча свитков. И посреди этого завала научных и не очень трудов стояла чуть ли не сотня горящих свечей. У единственного крохотного оконца стояла на треноге подзорная труба для наблюдениями за ночными светилами. - Как бы он нам весь замок не спалил, - шепнул Прохор на ухо Генриху. Старик облизнул сухие, потрескавшиеся губы, спрятал морщинистые ладони в широкие рукава плаща и спросил. - Что привело вас, Государь, в мою обитель? Последний раз, когда мы виделись, ваш сынок, с позволения сказать, еще под стол пешком ходил и штаны пачкал. - У меня нет детей, старый ты осел, - нахмурился Король, и толкователь вопросительно посмотрел на Прохора. – Шут мой, не видно по наряду? - Ну, я думал, может маскарад нынче, - развел руками старец. – И так, чем могу служить? Сюзерен откашлялся и посмотрел в подзорную трубу и, судя по тому, что увидел чью-то комнату с разбросанным на полу дамским бельем, старикан подсматривал вовсе не за звездами, а за одной из фрейлин. - Можешь. Видение мне было, истолковать нужно, - повернулся Генрих. - Ну, это вы по адресу пришли. Старец встрепенулся, потер ладони, вытащил из-под кровати толстенный фолиант, чернильницу и перо, и приготовился записывать. Государь чуть-чуть помялся и начал пересказывать свое видение. - Снится мне, что я король. И не простой, а самый, что ни на есть, главный. Весь мир у моих ног. Всех врагов я победил, и нет ни одного смельчака, который бы бросил вызов моей могучей армии. И вот однажды от скуки сел я играть в своих покоях в шахматы сам с собой, ибо не было равного мне в этой игре. Любого мог победить хоть с завязанными глазами. Толкователь покивал. - Это хорошо, продолжай. Генрих сглотнул. - И вот я расставил фигуры на доске, сел на стул, и тут неожиданно в зале стало темно, будто ночью. Лишь сверху полился тусклый свет, освещающий небольшой клочок пространства. Я поднял взгляд, но не увидел источника: ни луны, ни факела, ни лампы. Ничего. Свет шел из ниоткуда! И тут прозвучал странный, шипящий голос: «Ну, здравствуй, Генрих». Я вздрогнул. У меня по телу пробежали мурашки, а лоб покрылся испариной. Прямо передо мной сидела Смерть в своем черном плаще и сверкающей косой на коленях. Из черного зева ее капюшона на меня смотрели только два пылающих уголька. У меня даже ноги затряслись. Я зажмурился, но когда открыл глаза, то ничего не изменилось – Она по-прежнему сидела напротив и смотрела на меня. Буквально пронзала взглядом. У меня даже кровь в жилах начала стынуть! «Сыграем?». Я даже не уверен, что Смерть это сказала, ведь рта-то у нее нет. Я просто это услышал. На что, спрашиваю, а Она мне: «На твою жизнь! Выиграешь – останешься, а нет, пойдешь со мной». Ну, думаю, уж, в чем в чем, а в шахматах-то мне нет равных! Согласен, говорю. Белые ходят первыми! Только я протянул руку к пешке, как вдруг доска сама по себе развернулась, поменяв цвета местами. «Не люблю играть черными. Кстати, с Е2 на Е4 не самый разумный ход». Представляешь?! То, что Она захотела играть белыми, я еще могу понять, но как Она узнала, какой ход я собирался сделать, а? Дальше – больше. Я не успеваю взяться за фигуру, как костлявая начинает меня учить: «Зря ты так идешь». Она все мои ходы знала заранее. Все, понимаешь?! И что мне оставалось? Только смотреть, как белые фигуры, подчиняясь Ее воле, сами по себе передвигались по доске, уничтожая мои собственные. Причем, я отчетливо понимал, что гибнут не только пешки и слоны, но и все мои былые победы исчезают с каждым ходом костлявой: хранцузы снова захватили свои земли, немчурцы перестали платить мзду, ниспанцы вновь стали самой могучей морской державой. Беда, одним словом! И вот когда пал мой последний конь, и из всех моих фигур на доске остался лишь король, тогда мне стало по-настоящему страшно! Я понимал, что партию я проиграл, впрочем, как и жизнь. «Вот и все, мат! Ты готов? Путь будет долгим». Нет, закричал я. Костлявая поднялась с невидимого стула, ударила косой о пол и… Исчезла. Тут же вернулся свет. После этого я проснулся… Мудрец отложил перо, почесал затылок, сдвинув колпак, с нарисованными на нем звездами, на лоб. - Хм, очень не обычно сновидение. Ты не во хмелю был? - Ну, если только самую малость, - нахмурился Генрих. – Ты намекаешь, что это могло быть пьяным бредом, или как там это лекарь называет? Шут улыбнулся. - Белая горячка, Ваше Величество. Не думаю, что старик хотел тебя обидеть. Так ведь? Толкователь закивал головой. Кому охота под топор попасть? Ему и так жить осталось – кот наплакал. Старик вскочил с кровати и принялся наматывать круги по каморке, копошась в стеллажах, в поисках нужной книги с описанием снов. Наконец, он извлек из самого дальнего угла толстенный фолиант, который он даже поднять не мог. Пришлось просить о помощи шута. Сдунув пыль, старик стал искать нужную запись, слюнявя палец и перелистывая пожелтевшие от времени страницы. - А, вот, нашел, - сказал он. – Плохо дело. Король округлил глаза. - А, может, если ты скажешь плохие новости весело, они не будут такими ужасными? В разговор вступил Прохор. - Онри, думаю, если кому-то со смехом скажут, что ему утром оттяпают башку, радостнее от этого ему не станет. Как ты себе это представляешь? У кого есть голова на плечах, поднимите руки. Молодец, Карл, но это не надолго, только до завтрашнего утра. Ха-ха-ха. Так? Говори, старик, не тяни дракона за хвост. Толкователь посмотрел на короля, но тот только пожал плечами. - Либо помрешь скоро, либо тебя с трона скинут. Третьего не дано. Генрих с Прохором переглянулись и в один голос произнесли: - О как… *** Понятно, что после посещения толкователя сновидений аппетит у короля пропал вовсе, а это означало, что и шут остался на голодном пайке. Прохор сидел на стуле в покоях Генриха и пялился в окно. Сюзерен возлежал на кровати, завернувшись в горностаевую мантию. Его глаза наполнились тоской и отчаянием. - Милый шут, - что мне делать?! Я не хочу умирать! Я еще слишком молод, у меня даже нет детей! Прохор отвернулся от окна. - Тебе сто лет в обед! Хочешь – обижайся, но ты свое отжил. Ходишь, и слава богу. Какому – сам решай. А что до детей… Королева тяжела, забыл что ли? - Это не мое дитя! – отрезал Генрих. – Голубь… Прикажу всех этих птиц уничтожить! - Не можно этого делать, - сказал шут и сел на край королевской кровати. – Слышал я, что в одной стране, на Востоке, однажды извели всех маленьких птиц. Так весь народ чуть не умер – саранча налетела, мухи всякие и прочая мерзость. Король перевернулся на живот и отбросил в сторону тяжелую корону, которая прокатилась по ковру и остановилась только у позолоченных дверей. - А если меня хотят низложить?! Шут положил руку на плечо хозяина и стянул с головы колпак. - Не хочу лишний раз напоминать о возрасте… Если у кого и есть желание занять трон, то он подождет годик-другой. Или отравит тебя. Генрих резко сел на кровати, сгрудив красное, бархатное одеяло. - Я не пойму, ты издеваешься надо мной? Кому надо меня травить?! Прохор удивленно посмотрел на сюзерена. - Ты вспомни, во Хранции скольких правителей потравили? Кто, кто…Не знаю. - А ты узнай! – Генрих нахмурился и упал на подушки. – Мое дело страной править, а твое – следить, чтобы твое Величество никто не посмел того… - Мое дело – дурака валять, Онри. У тебя для этих целей Министр есть. Хочешь, я музыкантов позову? - Хочу, - совсем расстроенным голосом произнес король. Прохор встал с кровати и направился к дверям. Подняв тяжелую золотую корону, сплошь покрытую изумрудами и рубинами, он поставил ее на маленький столик, прямо на шахматную доску, вздохнул и вышел, оставив Генриха одного. Вернулся шут, когда часы за окном пробили полдень. Петли массивных створ скрипнули, и в покои короля ввалилась шумная толпа, одетая по-простому, а никак подобало обитателям дворца. Прохор зашел последним, неся в руках бочонок с вином. - Сейчас мы будем тебя лечить. Есть один способ, мне его Сандро поведал. - Угу, - подтвердил тот, ударив ладонью в бубен. Рыжий весельчак поставил бочонок возле кровати хозяина. Артисты отцепили от поясов кружки, которые всегда носили с собой и принялись ждать, пока разольют вино. Из натертого до зеркального краника, вмонтированного в бочку, полилось бордовое вино, и покои окутал дурманящий аромат, который дополнил запах вишневого табака, что закурил Рене. Сквозь клубы сизого дыма он произнес. - За здоровье Его Величества! Музыканты подняли кружки над головами, чокнулись ими и залпом опустошили. - А теперь, - шут оттащил к стене столик и расставил стулья,- рассаживайтесь и начнем представление. Но учтите, что сейчас вы не в таверне, долой всякие непристойности или как? – Прохор посмотрел на государя, который спустил ноги на пол и крутил в руках кубок. - Или как… Только что-нибудь веселое. Артисты взяли в руки инструменты, которые висели у них за спинами, и заняли свои места. Певцы переглянулись, что-то шепнули друг другу, и Михась запел. Какой таинственной казалась мне та ночь, я затушил свечу и стал ждать, чего - не знаю. В тишине вдруг представилось мне: Блуждают тени возле дома разных сказочных зверей, исчезнут и возникнут снова. Стучатся еле слышно в мою дверь, мою дверь. Я подошёл к окну, всмотрелся в темноту, стекло протёр и улыбнулся - и в самом деле, всё, что я представлял, увидал. Блуждают тени возле дома разных сказочных зверей, исчезнут и возникнут снова. Стучатся еле слышно в мою дверь, мою дверь … Генрих прихлебывал из кубка и уже не выглядел таким расстроенным, каким был несколько минут назад. Он подпрыгивал на кровати в такт музыке и даже пытался подпевать. Король напрочь позабыл о визите к толкователю видений. Едва песня закончилась, артисты вновь сомкнули кружки и заиграли очередную песню. Так продолжалось до тех пор, пока не закончилось вино, и государя не сморил хмельной сон.