Драбблы по Тане Гроттер

По заявке: Медузия/Сарданапал. "Сколько длится час?" «Сколько длится час?» – думает Медузия, задумчиво смахивая перышком пылинки со стола; дети пишут контрольную, а учительница скучает, осознавая, что все возможные дела уже переделаны. Сейчас её час – это контрольная в сорок пять минут и десяток проверенных работ за пятнадцать минут перемены, а после – опять сорок пять минут, оставшиеся для проверки полтора десятка тетрадей и снова полчаса с лишним безделья во время ученической работы. Вообще, строго говоря, любой час – это шестьдесят минут или три тысячи шестьсот секунд, и это неизменная твердыня, оплот всего, на чём только держится сознания любого живого существа, хоть какая-то попытка оценить время, смешное действие, направленное на его обуздание. Любой час – одна двадцать четвёртая суток. Или – одна сто шестьдесят восьмая от недели. Месяц вмещает в себя шестьсот шестьдесят семь часов. Год – это восемь тысяч да ещё четыре часа. Любой час – лишь единица измерения, давно уже и чётко отмеренная, измеренная и высеченная в единицах вечности. …так почему же час, проведенный вместе с академиком, думает Медузия, так долог и длинен, словно вмещает в себя целую жизнь? Али, в иной раз, так краток и – ха! – лаконичен, будто учился краткости у самых спартанцев? Почему рядом с ним всё точное становится таким зыбким и хрупким, какими могут показаться песочные часы, когда у тебя в руках молоток с полдесятка килограммов веса в руках? Хотя академик, уверена доцент Горгонова, может и легчайшим перышком для письма разбить эти самые часы, стоит ему только пожелать. Он и не такое может. И, что самое удивительное, даже не думает, что творит чудеса и вытворяет то, что даже магам кажется невозможным. Рядом с академиком просто не существует границ! И часы рядом с ним, к слову, останавливаются, не показав хода и пары секунд. Любые – механические, водяные, даже электрические ему как-то один из магспирантов подарил – и те сломались. Разве что песочные да магические иногда проживают чуть дольше – день, возможно, два. Единственное, во что не верит академик – это в существование хоть мало-мальски серьезных преград. Существования же способа измерить вечность он попросту не принимает. И часы рядом с ним иногда превращаются в года. Медузия обводит взглядом класс, примечает парочку особливо умных, умудрившихся всё-таки пронести шпаргалки, тихонько улыбается, но не делает замечаний – раз смогли пронести, значит, достойны; обойти все заклинания – это тоже надо уметь. Обойти заклинания доцента Горгоновой – так это вообще можно разве что случайно сделать. Точнее, только один человек может это сделать, не замечая. Тот человек, рядом с которым время для Медузии – вещь настолько абстрактная, что всё теряет какой-либо смысл. Всё, кроме одной единственной мысли: «Сегодня я точно сосчитаю, сколько же длится час с тобой…» Но выходит всегда по-разному. То триста поцелуев, то долгий спор… «Ай, чёрт с ним, - думает Медузия и удивляется самой себе. - Вот бы час с тобой вообще не кончался...»