За тобой через года(рабочее)

      Виктория. Вика. Ей нравилось, когда её называли полным именем. Мама её назвала так лишь однажды, когда она связалась с плохой компанией и попала в отделение милиции. Вике было тогда пятнадцать. Мама на неё тогда впервые в жизни накричала. Они тогда впервые поругались с мамой. Впервые, за все десять лет, сколько Виктория себя помнила. Обычно ссоры происходили с отцом. Он очень вспыльчивый был. По любому поводу злился. А мама… Тихая, абсолютно спокойная мама… Чуть позже Вика поняла: мама позволяла отцу быть главным в семье. Была этаким «серым кардиналом». А на самом деле, главной то была мама. Мама… Врач скорой помощи она старалась больше времени проводить с семьей. С детьми, с мужем. Только вот мужу это было не нужно. Он изменял Лилии.       Виктория случайно увидела отца с другой женщиной на улице. Он нежно её обнимал. Маму он так не обнимал уже давно. Вика знала это. Но ничего не рассказала. Сохранила отцовскую тайну. Недолго правда. Когда девочке было почти семнадцать, родители подали на развод.       Тот день Виктория хорошо запомнила. Они с сестрой вернулись из школы раньше обычного. У Вали последний урок отменили, Вика же просто ушла с ненавистной физики. Они тогда всем классом с физики ушли. Сестры заходили в квартиру, когда услышали абсолютно спокойную фразу матери:       – Андрей, я подала на развод.       Отец сразу же начал кричать:       – Да какое ты имела право?! Вспомни, откуда я тебя вытащил?! Вспомни, от чего спас?       – Позволь мне узнать, от чего? – также спокойно продолжала говорить мама.       – От статьи я тебя спас, моя дорогая. От страшной по тем временам статьи. От «Измены Родине» я спас тебя. Ты ведь могла лес валить в местах не столь отдаленных. И Вика бы росла тогда в детском доме. Но вместо этого я, подставляя под статью себя, тебе помог. Ты спокойно жила сначала в Киеве, а потом и здесь, в Москве. И это мне, вместо «спасибо»?       Сестры притаились в прихожей. Таких подробностях о жизни родителей они не знали. Мама не любила вспоминать войну и даже, как тогда казалось Виктории, попросила бабушку и тетю Аню не рассказывать этого девчонкам. Димка же пока по малолетству не интересовался этим. Он ведь почти на десять лет Вики младше.       – Иди, стучи! Иди, вперед! Я тебя не держу. Что тебе мешало меня сдать властям? Скажи мне, Андрей, что? Ты спокойно мог всё рассказать. До пятьдесят третьего точно. Написать на собственную жену донос… Что мешало то?       Отец молчал. А мама, таким же ровным голосом продолжала:       – А, знаешь, я только сейчас поняла, какой была идиоткой в молодости. Полной идиоткой. Это ведь не я тебя у Лизы увела. Это ведь ты сам. Потому что минус и минус отталкиваются. Неинтересно тебе было с подлой Лизкой. Захотелось к своему минусу плюс найти. Чтоб притягивался. И ведь притянулся же. Не отрицай этого, Андрей. Притянулся. Ты ведь меня правда любил. Может недолго, всего пару лет довоенных. Но ведь любил.       – То, что ты моя жена и мешало. То, что мы тогда воспитывали общего ребенка мешало. То, что я тебя любил. Не пару довоенных лет. Очень долго я тебя любил. Если б не любил, ушел бы. И никакие комсомольские и партийные собрания не заставили бы меня вернуться к нелюбимой женщине.       Теперь молчала мама. Но помолчав, всё же сказала:       – У нас трое несовершеннолетних детей. Нам спокойно развестись не дадут, я у Аньки узнавала. Поэтому, извини, я буду «плясать» от твоей измены. Не делай такие глаза, я всё знаю уже давно. Тетя Аня работала секретаршей в суде, это Вика знала. И Валя это знала. Поэтому тихо всхлипнула. Виктория обняла младшую сестру.

***

      И Виктория, а позднее и Валентина, поступили на филфак МГУ. На работу в «Интурист» приняли сначала старшую, а потом, после окончания института и младшую сестру. Единственный сын Владимировых – Дмитрий служил, а после и жил на Украине. Женился на очень хорошей девушке Нине. Она работала фармацевтом в аптеке. Сестры ездили в Николаев летом. С детьми, а Валентина иногда и с мужем. Она вышла за работника НИИ Николая Крестовского еще летом семидесятого, потому и осталась в Москве. В семьдесят втором же у Крестовских родилась дочь Алиса. Дочь, годом ранее, родилась и у Виктории. Правда вот мужа у неё не было. Виктория никому не говорила правды об отце ребенка. Хотя мать с сестрой догадывались, что отец – кто-то из клиентов «Интуриста». Не иностранец, потому что все связи иностранцев отслеживались, видимо он просто был женат. Но к восемьдесят восьмому году он развелся с женой, и женился на Виктории. Вместе с пятнадцатилетней Кирой Виктория переехала сначала в Ленинград, а потом и во все в Германию. Новоиспеченный муж оказался наполовину евреем. Перед отъездом мать и дочь, наверное впервые за много лет, поговорили по душам. Лилия Яковлевна открыла правду об отце.       – Он знал? – спросила Виктория, нервно пытаясь прикурить.       – Андрей? Знал. Я сама и рассказала правду. По глупости, по молодости. Доверчивая я была тогда очень. И влюбленная. Я ведь его любила. Об этом не только он знал, об этом знали все наши довоенные друзья и знакомые. Может конечно не все знали. Но догадывались многие.       – Конечно, – хохотнула тогда Виктория – от двенадцати девять отнять любой дурак может. И факты сопоставить.       – Тут ты права – улыбнулась Лилия Яковлевна.       В аэропорту плакали все трое. И мать, и обе дочери. И уезжавшая, как казалось навсегда, и остающаяся в Союзе. Плакали, потому что надежда на скорую встречу была мизерной. И хотя на проводах поднимали бокалы: «В следующем в Иерусалиме…» всё равно уезжать Виктории было страшно. И не потому что уезжали они не в Израиль, а в Германию, а потому что она боялась не увидеть в этой жизни мать живой. Хотя выглядела и чувствовала себя для своих шестидесяти семи лет Лилия Яковлевна прекрасно, Виктория Владимирова, в замужестве Соловейчик, ничего со своим предчувствием поделать не могла.       А остававшаяся на родине Валентина, несмотря на перестройку не бедствовала. Зарабатывала в «Интуристе» неплохие деньги. Иногда отоваривалась в «Березке», у неё даже были знакомые спекулянты. Они не жили «от зарплаты до зарплаты». Их дочь училась во французской спецшколе.       Когда Виктория с мужем и дочерью уезжали, Алисе исполнилось шестнадцать лет. Ей не было никакого дела до тетки с двоюродной сестрой. Алису больше интересовал мальчик из параллельного класса и настоящие американские Томины джинсы. И при разговоре матери с теткой она естественно не присутствовала. А сестры потом долго этот разговор вспоминали.       – Ты можешь объяснить почему? – уже в третий раз вопрошала Валентина.       – Не могу я здесь, – вдруг просто ответила ей сестра, – просто не могу. Тяжело, понимаешь?       Валя кивнула, а потом спросила:       – А там легче будет?       – Там да, будет немного легче. Там меня никто не знает, я никого не знаю. Там, по крайней мере, будет интереснее жить. Тяжелее, но интереснее.       – Ты же только что говорила, что легче, – улыбнулась Валентина       – Тяжелее в материальном плане, но легче в моральном, – сказала Виктория, туша в пепельнице очередную сигарету.       – Это какая? – возмутилась младшая сестра.       – Не помню. Третья. Или вторая. Я брошу, обязательно брошу, Валь.       В девяносто первом прикрыли НИИ Николая. Но он не отчаялся и вскоре занялся частным предпринимательством, теперь уже легально разрешенным. Теперь это называлось бизнесом. Алиса закончила одиннадцатый класс, в связи с реформой не учившись в десятом, и с большим трудом, несмотря на уговоры матери, пошла в Щуку, вместо МГУ, куда хотела её поступить мама.       А в августе девяносто первого произошел путч, а уже в декабре такое государство как Советский Союз прекратило своё существование.