***
В гримерке она старательно снимает макияж. На пластиковой голове манекена посажен белокурый парик, а на Квинн сейчас другой, темный: аккуратно подстриженная челка, гладкий отблеск на кончиках. Это и не Куинн вовсе, а Рэйчел. Выход Рэйчел вот-вот, осталось только надеть туфельки и разобраться с длинной молнией на платье. — Застегни, — бросает Рэйчел, ставя на щеку родинку карандашом для глаз. Никто не подходит. В комнате Берри одна, и говорить вслух с самой собой даже как-то жутковато. — Да ладно тебе, не глупи, — уламывает пустоту Рэйчел, потрясая в воздухе металлическим язычком, — Вылезай, мне нужна помощь. — Не надо, — просят за ее спиной. Собачка на молнии словно от сквозняка движется вверх, закрывая тканью сначала венерин треугольник с мягкой линией ямок, позвонки и две лопатки под белой кожей. Долговязый парень-призрак. Говорят, он ютится где-то между отошедшими от влажности обоями и выходит размяться лишь в полной темноте. Однако перед Рэйчел он появляется даже при свете лампочек над зеркалом. В отражении оба они выглядят одинаково, разве что на ней больше косметики. — Я все расскажу, — твердит призрак как заведенный. — Все про тебя расскажу. Рэйчел безразлично мычит. Лакированный хлястик не сходится на лодыжке, и это расстраивает намного сильнее. Без нужных туфель никакого представления. А Юник уже заплатил по удвоенной ставке, чтобы в свой выходной Рэйчел смогла раскошелиться на сигареты и свежие чулки. — Это кабаре, придурок. Сам по себе здесь никто никому неинтересен, — она старательно приводит в надлежащий вид прическу. Парик должен сидеть хорошо и не съезжать, когда она задерет ноги, вращая каблуками луну в окошке под крышей. И все, пораженные, громко зааплодируют. — Тебе-то какое дело? — Нехорошо брать чужое, нельзя, — хмурится призрак. — Захочется одеть свои туфли, а не сможешь. — Как бы от них наконец-то избавиться, так нет, не выкинуть! - Рэйчел взмахивает руками. Настроение испорчено, теперь все ее труды насмарку. — А ну кыш отсюда! Призрак все еще стоит перед ней, ждет другого ответа. Он ведь, пожалуй, в чем-то заботливый, этот призрак. Иногда, конечно, замыкается, часами разбирает и собирает призрачную винтовку. А иногда так разойдется, что поможет девчонке-уборщице смести паутину с потолков беззвучными пороховыми выстрелами. Жаль, что видит его только одна живая душа – Рэйчел. Призрак начинает журчать раскатами комнатного эха, неразборчиво и как птенчик обижено, поэтому Рэйчел вопит: «Пошел!», зашвыривает стакан чая с виски о стену. Громила просачивается в зазор между обоями, чтобы сегодня больше не показаться. — Мисс Рэйчел! — визжит Юник, и Рэйчел спешит к красным занавесям, которые отделяют мир мха и пыли от восторженной любви посетителей. — We live in a man’s man’s world, — поет Рэйчел, опадая на край сцены. Публика уже слегка очарована ею и вздыхает в общем с музыкой ритме. Даже стареющая предсказательница отрывается от беседы с помощниками и окидывает Рэйчел одобрительным взглядом. Предсказательница – гость непростой, ее любят и одновременно боятся все, начиная с Юник, заканчивая толстой добродушной поварихой. Женщина поднимает бокал, продолжая улавливать каждое девичье движение так, что лицо Рэйчел расцветает краской удовольствия и недолгого приятного покоя. Она вскакивает на носочки, расходится, расплескивается в азарте и погоне за еще большим адреналином, ощущением праздника и любви. Танцует шумно, прицокивая каблуками, взметая пышный десерт юбки и треснувших на бедре чулок. Она дышит людьми, а люди восторженно дышат ею. Туфельки дают вспышку и загораются. Рэйчел двигается почти босиком, пока подметки шипят и искрятся красными обжигающими всполохами. И как же это мучительно горячо! *** Кто-то бесцеремонно дергает ее за руку. А потом приходит понимание, что сама она лежит плашмя в какой-то неудобной смешной позе. — Вам стало плохо? — спрашивает женский голос. — Вы шлепнулись на пол, даже не начав программу. Куинн, нет, конечно же, Рэйчел оглядывает себя: острые колени со стрелкой; сквозь молочно-белое пробивается порезанная кожа. И нет, она не может даже двинуться. Ступни до сих пор горят. Распухли и ноют. — На вас чужие пуанты? — насмешливо спрашивает женщина. — Мои, разумеется. Частный заказ, двести баксов за пару. — Неважно. Ваш повторный выход через три минуты. Готовы продемонстрировать индивидуальный номер? — Номер, демонстрирующий мою индивидуальность, — болванчиком повторяет она. — Верно, мисс, — ужасно снисходительный тон. — Нет, — шепчет Китти коленкам, — Уже нет. Помогите встать. Пожалуйста. Мне нужно позвонить Пакерману. — Это врач, у которого вы наблюдаетесь? — Это никто. Призрак выглядывает у водосточной трубы. Стекло слегка грязное из-за охаживающих его голубок. Лицо Китти кажется отсюда таким же обеспокоенным, как и всегда. Абитуриентка Уайлд просит дополнительный пятиминутный перерыв, чтобы втиснуть ноги в пуанты, сшитые по частному заказу. Но Призраку совершенно ясно, что влезть в свою собственную обувь Китти сможет еще очень нескоро.Часть 1
31 марта 2014 г. в 01:15
Наряд яркий, праздничный, подмигивающий огоньками блесток, юбка - как у самой разбитной девчонки на свете. Зрители и рады верить. Каждый вечер новое объявление и неизменный бой кружек по мореному дереву, и топот ног лавиной чугунных градин. Единая волна живого, яростного, заставляющего ее сердце счастливо сжиматься.
— Мисс Квинн, прошу приветствовать! — срывается на фальцет Уэйд, их поистине уникальный конферансье.
Рука Квинн замирает, а затем отдергивает занавесь. Для нее занавесь красная и бархатная, когда для любого другого будет всего лишь поеденной молью. Фабрэй не остановить, она живет деталями будущего выступления. Шаг, движение, взмах. Белые локоны.
Сперва Куинн окидывает зал взглядом из-под ресниц. Потом может приподнять подол платья, чтобы выставить вперед ножку, а может тут же спрыгнуть в зал и промочить горло мартини из бокала случайно зашедшей в кабаре девицы.
Гости тут - перебродившая морская пена. Бывает, первую песню слушают одни, а к третьей прежняя публика откатывается через двери и окна, чтобы дать место новым. Это может оказаться кто угодно. Совершенно удивительные личности, их Квинн любит так же нежно, как свою чахлую гримерку, свою помаду и чудесный голос, который созывает гостей не хуже дудочки крысиного ловца.
Однако настоящий ловец в кабаре только один. Квинн могла проводить с ним дни и часы, если бы у него нашлось столько времени.
Разгоряченная Квинн бухается за барную стойку, когда Ловец допивает пинту любимого пива.
— Никак не Гиннес, не Орегон и не Рафтман. И совсем не эль, — напевает Квинн, огибая пальцем края запотевшего стакана.
— Верно, — улыбается Ловец. — Ничего кроме Харлиз.
Ловец во всем человек очень принципиальный. Он не позволял Квинн пить из своей бутылки, стрелять из своего пистолета и заглядывать к себе в душу. Или хотя бы делиться чем-то ценным, хотя все знали, что сильнее всего Ловца занимают редкие сокровища. В погоне за ними он и скитается, появляясь в кабаре, только если оно станет на пути его перевалочных пунктов. Путешествует Ловец каким-то особенным образом, и все, кто пытался подсмотреть или украсть его секрет, оставались без памяти или без головы.
— За чем охотишься на этот раз? — Квинн улыбается, как бы между прочим показывая подвязку в лентах и цветках, сложенных из органзы.
— Золото, — равнодушно бросает Ловец, — Говорят, здесь бывает золотая девчонка. Ее я и собираюсь подобрать.
— Ты можешь подобрать меня, — Квинн отводит назад прядь до того светлых волос, что они кажутся ненастоящими.
Ловец с Квинн, они друзья. Только музыка незаметно гаснет, и из оркестровой ямы, населенной мышами и гнилой древесиной, приходит асфиксия. Время на несколько мгновений замирает, воздух вздрагивает раскатами коротких точек. Ни одной длинной черты. Квинн не хочется больше петь в кабаре. Ей хочется, к примеру, бежать с Ловцом, а дальше будь что будет.
Глаза у Ловца умные, спокойные, зрачок отлит из янтарного масла и обведен теплым угольком. Хороший у него взгляд, поэтому Квинн за Ловца и уцепилась.
— Ты… Не то.
— Отчего же не то? — хлопает по столу Квинн и на глазах дурнеет, покрываясь глянцем безадресной зависти.
— А я вижу, — Ловец щурится уже настолько сильно, что его не обманешь ни всполохами платья, ни лицом, ни голосом, — Вижу, Квинн, что ты не та, кто мне нужен.
— Милая, перерыв закончился. Почему ты не на сцене? — Уэйд появляется из ниоткуда полностью преображенный. Теперь это Юник, опрятная моложавая дама, затянутая в черное чешуйчатое платье. Откровенно говоря, Юник напоминает пухлого угря, но попробуйте сказать такое вслух, и вход в кабаре для вас будет заказан.
Квинн все еще обозлена и раздосадована, но маска старой морщинистой карги постепенно сходит с нее. Кожа вновь обретает здоровый оттенок, а нос больше не загибается крючком. Ловец на это только глупо смеется.
— Вот и пей свой Харлиз, — мстительно науськивает Квинн. Ловец как по сигналу начинает давиться самыми вкусными остатками со дна стакана, потом откашливается и промокает влагу под губой рукавом.
— Ведьма старая! — осуждающе кричит он, пока Квинн охаживает всех толстосумов на обратном пути к гримерке.