Мой дорогой дневник

- Так ты… встречаешься с мальчиками? – спросила Хелен у дочери. Дарья только вздохнула про себя. На её вкус, эта поездка на машине что-то уж слишком затянулась. - Не тогда, когда могу заставить их исчезнуть бесследно, - в конце концов ответила она в надежде, что на расшифровку её ответа у матери уйдет какое-то время. Дарья сидела в гостиной и смотрела телевизор, когда пришла Хелен и объявила, что выиграла большое дело. И чтобы это отпраздновать, она хотела, чтобы они всей семьей поехали куда-нибудь поужинать. Дарья пожалела, что не составила компанию Джейн, когда та, покинув дом Моргендорферов незадолго до прихода Хелен, отправилась на пробежку. Физические упражнения – определенно меньшее из двух зол, когда нужно выбирать между ними и семьей. Без Джейн Дарья как-то не смогла придумать никакого предлога, чтобы избежать этой вылазки в ресторан. Удивительно, что Квин тоже не пыталась отвертеться от этого ужина, она вообще весь день была какая-то необычно тихая и угрюмая. Хуже того, Хелен предложила взять разные машины, потому что ей ещё надо было кое-куда заехать, и настояла на том, чтобы Дарья ехала с ней, для того, чтобы они могли «поговорить». Естественно, весь разговор состоял из назойливых вопросов о личной жизни Дарьи. К счастью, мать мирилась с её язвительными ответами и перед каждым новым вопросом несколько минут молчала. Хелен припарковала машину на стоянке Центра Психологической помощи Лондейла. - Мне нужно увидеться с одним из врачей. Нужна его подпись под заявлением, - объяснила она. - Хорошо, жду тебя, - ответила Дарья и потянулась к настройке радио. - Нет, Дарья, я хочу, чтобы ты пошла со мной. Я не оставлю тебя одну на незнакомой стоянке. Дарья не стала спорить и пошла вслед за матерью в здание. Она никогда не была в восторге от больниц, но хоть на этот раз она здесь не из-за непонятной сыпи. Хелен подошла к стойке дежурной медсестры. - Я Хелен Моргендорфер. Мне нужно видеть доктора Уайта. Это моя дочь Дарья. - Да, мэм, - ответила медсестра, оглядывая Дарью с ног до головы. – Доктор Уайт вас ждет. Вашей дочери нужно пройти вон туда. – Она показала на какую-то неприметную дверь справа от них. - Почему я не могу подождать здесь? – спросила Дарья, указав большим пальцем на хорошо обставленный холл прямо у них за спиной. - Прошу прощения, это всего лишь мера предосторожности. – медсестра вела себя так, будто это должно все объяснять, но когда Дарья в ответ лишь посмотрела на неё и не двинулась с места, добавила: - Сейчас сюда придет группа на сеанс психотерапии, и мы бы не хотели, чтобы ты пересекалась с другими пациентами. Дарья пожала плечами и повернулась к двери. - Увидимся через несколько минут, дорогая, - сказала Хелен, взяв протянутый медсестрой бланк. Дарья вошла в комнату и оказалась в темноте. Она пошарила по стене в поисках выключателя. Слова медсестры не шли у неё из головы. «Пересекалась с другими пациентами? О чем это она?» Пока она искала выключатель, в комнате вдруг вспыхнул свет, на какое-то время буквально ослепив её. Она прищурила глаза, но прежде чем смогла что-нибудь разглядеть, сильные руки толкнули её лицом к стене. Она вскрикнула, почувствовав резкий укол в затылок. Руки развернули её и теперь держали сзади, в то время как кто-то ещё пытался просунуть её собственные руки в рукава какого-то одеяния. Дарья не знала, сколько человек набросилось на неё и с какой целью. Но, хоть преимущество было на их стороне, она тоже была не совсем уж беззащитна. Верно рассчитав позицию того, кто держал ее сзади, она резко согнула ногу в колене. Почувствовав, как ее каблук врезался ему в коленную чашечку, Дарья с нажимом прочертила им по его голени и наконец со всей силы впечатала ему в ступню. За спиной у неё раздался громкий крик боли, и руки, державшие её, разжались. К несчастью, вместо того, чтобы просто отпустить, её грубо толкнули вперед. Из-за этого она, попав руками прямиком в рукава – она уже догадалась, чего – уткнулась во второго нападавшего. Ее тут же развернули спиной к себе, и ее догадка подтвердилась, когда она почувствовала, как ее собственные руки оборачивают вокруг тела и услышала щелчок застегнутой привычным движением пряжки. И тот, кто все это проделал, стоял так, что второй раз трюк с каблуком уже бы не сработал. Перед глазами у нее стало проясняться, но рассмотреть что-то все равно было затруднительно, потому что все оказалось белым. Белыми были стены и шкафчики; человек, сидящий на полу, схватившись за ногу, был весь в белом, на втором человеке, который со шприцем в руке стоял у противоположной стены, был белый халат и, насколько Дарья смогла рассмотреть смирительную рубашку, в которую ее запихнули, та тоже была белой. - Что происх…а… - произнесла она в пространство. Сказать почему-то не получилось. Хотя очки были по-прежнему на ней, перед глазами у нее все начало расплываться. Она вдруг ощутила – хотя по идее в ней сейчас должен был кипеть адреналин, – что очень устала. Ноги у нее подкосились, и она навалилась на стоящего сзади человека. Она чувствовала, что оседает вниз, но не могла понять, то ли падает, то ли ее усаживают на стул, то ли укладывают на стол. Прежде чем впасть в забытье, она услышала, как тот, у стены, сказал: - Отнесите ее в комнату девять. Пойду сообщу миссис Моргендорфер, что все прошло гладко. Она проснулась у себя в комнате ужасно вялой. Лицо ее было прижато к обитой матрасами стене. Знакомое прикосновение мягкой ткани подействовало на нее успокаивающе. Кошмар, который ей приснился, был очень реальным. Открыв глаза, она потянулась за лежащими на тумбочке очками. То есть, она попыталась до них дотянуться, но, к ужасу своему, обнаружила, что не может поднять руку. Ее охватила паника, она отчаянно пыталась пошевелить руками, но руки не желали выпутываться из тесного кокона одеяла. Дарья села в кровати, пытаясь высвободиться, и вдруг поняла, что никакие одеяла ей не мешают. Она не закутывалась в одеяло, не лежала в собственной постели и находилась не у себя в комнате. Она была без очков, но, насколько могла судить, смотреть тут было особо не на что. Комната была маленькой, но казалась просторной, в основном за счет полного отсутствия мебели. Стены обиты матрасами (почти как у нее в спальне); пол тоже мягкий. На противоположной стене угадывались очертания двери. Рядом с дверью висела какая-то большая картина. Когда Дарья прищурилась, напрягая зрение, то увидела, что это не картина, а зеркало. «Одностороннее», - подумала она. Дарья попыталась успокоиться и обдумать положение, в котором оказалась. На ней смирительная рубашка, поэтому ей даже не пошевелить руками. Юбку и ботинки сменили больничные пижамные штаны. Под смирительной рубашкой, очевидно, такая же пижамная куртка, но об этом она могла лишь догадываться. Мысль о том, что ее раздели, пока она лежала без сознания, порядком ее выбесила. И чем больше она думала о случившемся, тем больше злилась. Итак, она в палате психиатрической клиники. Ей вспомнились последние слова, которые она услышала: «Сообщу миссис Моргендорфер, что все прошло гладко». Родители упекли ее в психушку! Дарья знала, что ведет себя не так, как другие. Любой, с кем ей приходилось иметь дело, навешивал на нее ярлык «странная» и «отчужденная», включая и ее собственных родителей. Но однако же у нее всегда были хорошие отметки в школе, и это, по ее мнению, служило достаточным доказательством, что она может с легкостью лавировать в том безумном обществе, которое себя ей навязывало. Она попыталась понять, почему родители это сделали. Ну, мать-то угрожала ей подобным и раньше. У Хелен всегда были наготове и врачи, и всякого рода занятия как способы заставить дочь подчиняться общепринятым социальным нормам поведения. Но это ни в какое сравнение не идет, скажем, с тем же лагерем. Как Дарья ни пыталась, она не могла уразуметь, чем же заслужила такое обращение. Спустя какое-то время дверь открылась, и вошел мужчина в длинном белом халате. Очертания его расплывались, даже когда он подошел совсем близко. Дарья предположила, что это один из тех двоих. Мужчина опустился рядом с ней на корточки и заглянул в свой планшет. - Ну, как мы себя чувствуем? – невинно поинтересовался он. Дарья лишь сверкнула на него глазами. Он несколько секунд подождал ответа, потом пожал плечами и сделал какую-то пометку на бланке. Вытащив маленький диагностический фонарик-ручку, он посветил им Дарье прямо в глаза, чтобы проверить зрачки. - Ты очень напугала своих родителей. - Я их напугала? – недоверчиво переспросила Дарья, моргая, чтобы избавиться от мушек перед глазами. - Твои родители тебя очень любят, - сказал врач, снова черкнув что-то на бланке, - в противном случае они бы не поместили тебя сюда. - Поместили? Вы видимо хотели сказать «упекли». – Дарья не скрывала своего раздражения. - Откровенно говоря, юная леди, учитывая ту склонность к насилию, которую вы продемонстрировали при госпитализации, я вынужден согласиться, что решение ваших родителей отправить вас сюда без вашего ведома было разумным. - Склонность к насилию? На меня набросился незнакомый мужчина. Что я должна была делать? Врач мельком взглянул на стопку листов на планшете. - Смещение коленной чашечки, трещина в кости голени, перелом ступни. – Он посмотрел на Дарью. – Тот еще списочек. Этот санитар теперь долго будет хромать. - Это простая техника самозащиты. Моя учительница биологии научила ей всех девочек в классе. – Дарье не нравилось, в каком свете он пытается выставить случившееся. – Моя мать адвокат, знаете ли. Врач достал из кармана халата какой-то предмет. - Да, мы достаточно осведомлены о юридических дипломах вашей матери. – Когда он легонько постучал по предмету, чтобы выпустить пузырьки воздуха, Дарья поняла, что в руках у него шприц. В приступе паники Дарья попыталась увернуться от иглы, но лишь шлепнулась лицом вниз. Она вскрикнула от боли, когда врач, найдя нужное место, снова сделал ей укол. Ткань пижамных штанов не могла защитить ее от острой иглы. - Я думаю, после некоторого отдыха ты посмотришь на вещи под другим углом. – Врач поднялся и вышел из комнаты. Дарья осталась лежать где лежала. Собственно, выбор был – либо лежать, либо сесть на больное место, так что она решила пока не садиться. Спустя какое-то время она поняла, что ей и шевелиться-то не хочется. Онемения она не чувствовала, просто ее вполне устраивало лежать не двигаясь. Должно быть, начиналось действие того, что ей вкололи – что бы это ни было. Она знала, что должна быть сейчас вне себя, но не могла заставить себя возмутиться. Она старалась придумать, что ей делать, но трудно было удерживать мысли в голове. Ее рассудок будто наполнился мыльными пузырями, которые все время ускользали, когда она пыталась их ухватить. Когда она очень старалась, ей удавалось сосредоточиться на какой-то определенной мысли, но мысль эта быстро ускользала, и нужно было много времени, чтобы вспомнить ее снова. Какое-то мгновение Дарья ненавидела это чувство, когда не можешь контролировать собственный мозг. Но и это быстро прошло. В этом состоянии ей было никак не уследить за временем. Она могла пролежать так и несколько часов, и несколько сотен лет. В конце концов дверь открылась снова, и кто-то вошел. Чьи-то ноги подошли к ней и остановились прямо перед ее лицом. Ступня одной ноги была в гипсе. Это, должно быть, было важно, но она не могла вспомнить, почему. - Проснись и пой, ясноглазка! – противным голосом сказал вошедший. За словами тут же последовал сильный шлепок, прямо по больному месту, куда Дарья получила инъекцию. Боль была недостаточной для того, чтобы заставить ее вскрикнуть, но рассудок прояснила. Дарья почувствовала, как в животе у нее все сжимается от страха, когда поняла, кто сейчас вошел к ней. Ее грубо перевернули на спину, и она уставилась вверх на размытые очертания того, кому сломала ногу. Он наклонился, ухватил Дарью за смирительную рубашку и рывком поставил на ноги. Притянув ее лицо к себе, он злобно на нее посмотрел. - Хорошенький трюк с каблуком, - нахально произнес он. – Я сказал им, что больше ты мне ничего сделать не сможешь. А если думаешь, что сможешь, вспомни, кто на каблуках на этот раз. С этими словами он с силой толкнул ее к двери. Дарья споткнулась, но вовремя удержалась на ногах. Это была скорее автоматическая реакция, чем что-то другое. Она не могла вспомнить, как ходить, и чем больше об этом думала, тем труднее ей это давалось. Санитар снова пнул ее, на этот раз вытолкнув из комнаты. - Шевелись, к тебе пришли, - сказал он. Дарья старалась сосредоточиться на своих посетителях, на том, кто бы это мог быть и что она желала им сказать, но ей было слишком трудно даже просто идти, не то что тратить внимание на что-то еще. Через каждые несколько шагов санитар с силой толкал ее, вынуждая семенить, запинаясь, вперед по длинному белому коридору. Время от времени он рывком заворачивал ее за угол или хватал, когда она вот-вот уже готова была врезаться во что-нибудь. Но чаще он позволял ей впилиться в какой-нибудь предмет или в стенку, прежде чем снова толкнуть в нужном направлении. Каждый такой раз сопровождался сдавленным смехом у нее за спиной. Наконец они дошли до какой-то очередной ничем не примечательной двери. К этому моменту Дарья бы уже окончательно заблудилась, даже если бы ей ничего не вкололи. Без очков она была не в состоянии различить в окружающей обстановке ничего такого, по чему можно было бы сориентироваться, и на миг у нее мелькнуло подозрение, что подобных ориентиров тут и нет. Санитар открыл дверь и втолкнул Дарью внутрь. Это оказалась очередная маленькая комната, правда на этот раз без матрасов. Санитар подвел ее к небольшому столу в центре и рывком усадил на простенький стул. Когда она села, санитар принялся расстегивать пряжки на смирительной рубашке. - Я буду прямо за дверью. И лучше тебе надеяться, чтоб доку я ни для чего не понадобился, - прошептал он Дарье в ухо. Открылась другая дверь, в противоположной стене, вошел все тот же доктор и уселся за стол напротив Дарьи. Санитар сдернул с нее смирительную рубашку и вышел через ту дверь, через которую вошли они. Руки Дарьи, отвыкшие от свободы, которой так долго были лишены, теперь вяло лежали на коленях. Голова ее опустилась, и она едва взглянула на доктора с его халатом и планшетом. - Так-так, я смотрю, наше поведение значительно улучшилось, - бодро сказал доктор. Он скрестил руки на груди и наклонился ближе. – Ты хорошо себя чувствуешь, Дара? В обычных обстоятельствах Дарья бы засунула его обходительные замечания обратно ему в глотку какой-нибудь язвительной репликой. Она собралась придумать подходящую, но, кажется, упустила, что он сказал. Доктор откинулся на спинку стула и сделал пометку в планшете. Тут из-за двери, через которую вошел доктор, донеслись громкие голоса. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Хелен Моргендорфер в сопровождении Джейка. - …позволяют себе игнорировать пациентов! Почему… - Хелен застыла на середине своей тирады, обращенной не то к мужу, не то ко всем вообще, едва увидела сидящую у стола дочь. Доктор поднялся навстречу Хелен и Джейку и сделал успокаивающий жест рукой. - Миссис Моргендорфер, как я уже говорил, думаю, ей еще рановато видеться с вами… - Чушь! – перебила Хелен, даже не взглянув на него. – Она моя дочь. Хелен подошла к столу. - Дарья, дорогая, как… ты тут? Дарья сидела, уставившись в стол. Она не поднимала головы с тех пор, как пришла сюда, и не была уверена, что сможет, если попробует. «Хорошо, что у меня нет никакого желания это делать», - подумала она. Не получив ответа, Хелен повернулась к доктору. - Доктор Уайт… - умоляюще начала она. - Боюсь, что уход в себя и замкнутость на этом этапе совершенно нормальны, миссис Моргендорфер. – Доктор подошел к Хелен и коснулся ее руки. – Она спала после легкого успокоительного, которое мы дали ей вчера вечером, и весь день лежала спокойно. «Только потому, что вы снова мне что-то вкололи», - подумала Дарья. Хелен присела к столу и склонила голову набок, чтобы заглянуть дочери в лицо. - Где ее очки? - В данный момент нежелательно, чтобы у нее было что-то, чем она может поранить себя. Она получит их назад, когда заслужит наше доверие. – Доктор наклонился к Хелен и добавил театральным шепотом: - А заслужить его станет для нее вполне конкретной целью, к которой нужно стремиться. «Сейчас моя конкретная цель – твоя глотка», - подумала Дарья. Вот бы еще суметь заставить собственные губы произнести это вслух. Доктор Уайт помог Хелен подняться со стула. - Теперь, имея в распоряжении предоставленную вами информацию, я уверен, мы поможем ей справиться с этим. Когда она будет готова говорить, она даст нам знать. «О да, уж я-то скажу. Когда действие этой дряни закончится, я поговорю и с полицией, и с прессой…» Хелен обошла стол и, взяв Дарью за подбородок, слегка приподняла ее голову. Ее волосы были растрепаны и спутаны, взгляд расфокусирован, лицо вялое, совершенно обессилевшее. С того самого дня, как Хелен дала ей жизнь, она не выглядела более красиво и более ужасно. - О, милая, - Хелен прижала Дарью к себе, чему та не противилась, - я знаю, тебе может показаться, что это слишком жестоко, но мы так испугались. Мы не хотим тебя потерять. - Да, и если тебе будет от этого легче, мы не читали весь твой дневник, дочка, - вставил Джейк. - Джейк, я сама справлюсь, - сказала Хелен с упреком. Вздохнув, она запустила пальцы Дарье в волосы, приводя их в порядок. – Мы скоро придем снова, Дарья. Пожалуйста, делай, что говорит доктор Уайт. Она повернулась и вышла, сопровождаемая доктором. Джейк остался наедине с дочерью. Ему тут же стало неловко. Наконец, он улыбнулся и бодро произнес: - Ты держись тут, дочка. От собственных слов ему тут же стало еще более неловко. - Ох, боже мой, надеюсь, я не подал тебе идею! Хелен! – С этими словами он выбежал из комнаты вслед за женой. «Так, если лекарства и не задурили мне голову, то вам это точно удалось. Черт возьми, о чем они? Потерять меня? Они думают, я собираюсь из дома убежать, или что? После всего, что они мне устроили, я им это гарантирую». Дарья недолго оставалась наедине со своими мыслями, потому что дверь у нее за спиной открылась, и опять приковылял санитар. Она не сопротивлялась, пока он снова заворачивал ее в смирительную рубашку и ставил рывком на ноги. «А к чему вообще эта смирительная рубашка? Они боятся, что я как-то себя пораню? Тогда зачем снимать ее, пока мои родители здесь?» Дарье вспомнились слова доктора «легкое успокоительное» и «лежала спокойно». Ей не нравилась картина, которая перед ней вырисовывалась. «Мои родители не знают про смирительную рубашку. И про лекарства не знают. Меня просто будут держать под замком до их прихода, а потом вытащат и смахнут с меня пыль, чтобы продемонстрировать, как хорошо они работают над моим исправлением». Дарья всецело погрузилась в свои мысли и не обращала внимания, куда санитар ее ведет. Внезапно ее остановили перед еще какой-то комнатой. Дверь была открыта, и Дарья заглянула внутрь. Даже по размытым очертаниям было понятно, что это уборная. - Время посещения туалета, - сказал санитар, снова хихикнув. Это была донельзя унизительная процедура, потому что смирительную рубашку с нее не сняли. Пришла, правда, медсестра, чтобы помочь ей. После этого санитар привел ее в некое подобие столовой, где покормил с ложки каким-то совершенно безвкусным рагу и дал выпить воды из бумажного стаканчика. Сначала Дарья думала, что он будет обходиться с ней более жестоко во время этого кормления, но потом поняла, что в этом случае ему же и пришлось бы ее мыть. После еды он повел Дарью обратно по лабиринту коридоров. Остановились они у запертой двери, рядом с которой в стене было окно. Заглянув в него, Дарья поняла, что они снова у ее палаты. - Дом, милый дом, - пробормотала она. Когда ее втолкнули внутрь, она вошла и села, прислонившись к стене. Сейчас сознание у нее немного прояснилось, и она принялась перебирать в голове все события прошедшего дня. С прошлого вечера (неужели это было только вчера?) ее мир превратился в сплошной сюр и ад. Родители водворили ее в сумасшедший дом из-за чего-то, что нашли в ее дневнике, это очевидно. В таком случае, к сожалению, их можно было понять. В этом дневнике она изливала душу, и далеко не все в нем было приятно читать. Но чего она никак не могла взять в толк – это как родителям вообще удалось найти ее дневник. Чтобы извлечь его оттуда, где она его прятала, понадобилась бы сварочная горелка, просто так, не зная секрета, его не достанешь. Ей захотелось, чтобы доктор пришел опять. Сейчас она чувствовала, что могла бы поговорить, если бы захотела. Ей хотелось поинтересоваться, какая же запись в ее дневнике напугала родителей до такой степени, что они не смогли просто спросить у дочери, как ее понимать. Она подумала, что если сумеет выяснить истинную причину своего заточения, то сможет сказать этому доктору то, что он хочет от нее услышать, выйти отсюда, а потом уже придумать, как ей за все это отомстить. Спустя какое-то время вошла медсестра с маленьким подносом в руках. За ней ковылял санитар. - Так вот эта бедная девочка. Боже мой, у меня сердце кровью обливается, - покачала головой медсестра. Она печально посмотрела на Дарью. - Я не сумасшедшая. – Дарья вжалась в стену. Прозвучало так банально, но это все, что она могла сейчас придумать в ответ. К тому же она уже поняла, что у медсестры на подносе. - Конечно нет, дорогая, - мягко ответила медсестра, – Чарли. Услышав свое имя, санитар шагнул из-за спины медсестры и снова схватил Дарью. Он прижал ее к полу и удерживал в таком положении. Дарья почувствовала, как с нее сдергивают штаны, потом холодный мазок по коже. - Нет, постойте! – закричала она. – Могу я увидеться с доктором? Пожалуйста… А! – Она снова вскрикнула, ощутив, как под кожу вошла игла, а следом и ее содержимое. - Я уверена, доктор придет к тебе завтра. А сейчас постарайся отдохнуть. Медсестра и санитар ушли. Дарья лежала на полу и пыталась последовать совету медсестры. У нее было тревожное предчувствие, что все еще будет во много раз хуже, прежде чем хоть как-то вырулить к лучшему. Джейн пришла к ней в тот вечер. Дарья не знала, когда она появилась. В какую-то минуту она просто уже стояла посреди палаты, освещенная лунным светом, лившимся сзади из зарешеченного окна. Хорошо, что на Дарье снова была ее нормальная одежда, и очки на месте. Мысль о том, что Джейн увидела бы ее распластанной на полу в пижаме, была невыносима. К сожалению, смирительная рубашка была все еще на ней. - Так значит, твои родители решили, что ты слишком стара для няньки? – язвительно спросила Джейн. - Очень смешно. Я не знаю, почему я здесь, по крайней мере, точно не знаю. Мне ничего не говорят. – Дарья заерзала, пытаясь прислониться к стене. - Ты уверена, что в какой-то день не сорвалась и, решив выплеснуть все свои скрытые фрустрации в мир, не пришла на почту в жилете, напичканном динамитом? - Захоти я разобраться со своими скрытыми фрустрациями, мне не понадобится тащиться до почты. Мне будет достаточно выйти из своей комнаты и зайти к Квин. - Хорошо сказано. Так значит, ты все-таки захватила молоток, когда зашла навестить маленькую принцессу? - Почему ты решила, что я здесь из-за каких-то насильственных действий? - Прости. Я не должна была делать таких скоропалительных выводов. Я знаю только, что ты можешь оказаться трансвеститом-шизофреником. - Благодарю. - Не знаешь, сколько еще пробудешь здесь? - Понятия не имею. Родители сказали, что будут меня навещать, так что они, должно быть, ожидают, что я задержусь тут на некоторое время. - А. Хочешь, останусь и составлю тебе компанию? - На самом деле, было бы неплохо. - Ладно. – Джейн нагнулась, а когда выпрямилась, на ней уже была смирительная рубашка. - А это-то зачем? - Ну, с волками жить… - Джейн уселась рядом с Дарьей. - Я ценю твою жертву, но лучше бы ты помогла мне выбраться из моей, прежде чем напяливать собственную. - Прости, об этом я не подумала. – Джейн повозилась немного в тисках рубашки. - А… черт, - пробормотала Дарья. - Да… черт, - согласилась Джейн. Дарья налетела на стул в коридоре и неминуемо бы грохнулась, если бы санитар не подхватил ее сзади. Он толкнул ее обратно на середину коридора и снова подтолкнул вперед. Тут она поняла, что вообще не помнит, как просыпалась и как выходила из палаты. «Меня что, опять кололи?» - спросила она себя. Ее привели в какую-то очередную маленькую комнату со столом в центре. Возможно, это была та самая комната, в которой она виделась с родителями, но утверждать наверняка она бы не взялась. На этот раз доктор ждал ее за столом. Дарью усадили напротив него и рубашку с нее на этот раз не сняли. - Ну что, Дара, было у тебя время увидеть себя со стороны? – спросил доктор. Дарья лишь безучастно смотрела на него. Сейчас она уже сомневалась, что смогла бы увидеть себя даже в зеркале. Доктор сделал пометку в своем неизменном планшете. - Ну же, Дара, мы ни к чему не придем, если ты не будешь с нами сотрудничать. Почему бы тебе для начала не рассказать мне, как ты себя чувствуешь? Про себя? Про свою семью? Все это? Дарья изо всех сил попыталась сдержаться, но такое начало она просто никак не могла оставить без внимания. Она открыла рот, чтоб выплеснуть на него в ответ как можно больше словесного яда. - Мммггххх… - сказала она. Доктор улыбнулся. - Ну, по крайней мере, это был ответ. Хочу тебя заверить, Дара, я твой врач. Ты можешь довериться мне. Так что, пожалуйста, скажи мне все, что ты захочешь. Дарья сосредоточилась как только могла. Она почувствовала, как покрывается потом от усилий. - Почему… я… здесь? – наконец удалось прохрипеть ей. Доктор откинулся на спинку стула и поднял брови. - Ну, я подозревал, что ты когда-нибудь это спросишь, но не ожидал, что так скоро. «Прекрасно. Наконец-то я получу ответ». - Дара, тайны бытия и мироздания ставили в тупик философов на протяжении тысячелетий. Тебе действительно не нужно зацикливаться на них и доводить себя до такого состояния. Я очень надеюсь, что не это послужило причиной. - Причиной… чего? «Идиот. Его вообще разумно о чем-нибудь спрашивать?» - Дара, это правда, что каждый человек уникален. Ты очень особенная. Но я хочу, чтобы ты не спешила и взглянула на свою жизнь. – Доктор опустил глаза на планшет и принялся зачитывать информацию с бумаг, которые у него там лежали. – Ты очень умная, ты держишься холодно по отношению к своей семье, которая принадлежит к верхушке среднего класса, по отношению к немногочисленным друзьям, у тебя плохие навыки общения, проблемы с самооценкой, склонность к неприятию традиций… и вот появилась эта записка. Типичные подростковые страхи. Откровенно говоря, Дара, я мог бы использовать тебя для описания клинического случая, если бы все это не было так типично. - Все это я уже слышала. Подождите… записка? Какая записка? - Сейчас все, чего хочет твоя мать – гарантии, что то была просто угроза, крик о помощи, что ты не собираешься этого делать. Я думаю, что мог бы дать ей такую гарантию прямо сейчас, но она настояла на полном обследовании и курсе лечения. А какой настойчивой может быть твоя мать, полагаю, тебе известно. - Я… ничего… не… делала… - ответила Дарья, пытаясь понять, о чем он вообще, черт возьми, говорит. То, что он сказал про мать, еще имело смысл, все остальное же оставалось для нее загадкой. - Нет, не делала. И я не думаю, что сделала бы. Но твои родители не хотели рисковать, и они слишком любят тебя, чтобы позволить тебе совершить самоубийство. Если доктор и сказал что-то после этого, Дарья его уже не услышала. Ее охватило оцепенение, и она не была уверена, что это последствия лекарств. Сочетание холодной воды с жесткой мочалкой избавило ее рассудок от того тумана, который быстро становился его неизменным спутником. «Самоубийство?» - думала Дарья, пока ее немилосердно терли. «Почему они думают, что я хочу покончить с собой?» Она почти не обращала внимания на то, как ее вытирали, одевали и выводили из душа. На обратном пути в палату она все пыталась вспомнить, что сказал доктор, но после той фразы про самоубийство ничего не вспоминалось. Когда ее втолкнули внутрь, она так и осталась стоять посреди комнаты в раздумье. Она вроде бы не ложилась, и даже не падала, но когда в голове у нее вновь прояснилось, она обнаружила, что снова лежит на полу. Ей показалось, что она вспомнила, как кто-то вошел и сделал ей очередной укол, но действительно ли это случилось только что или было воспоминанием том, что было раньше, она не знала. «Я превращаюсь в ходячего зомби», - подумала она. – «Будь у меня зеркало и кредитная карточка, меня, возможно, взяли бы в Модный Клуб». Сама мысль об этом ее напугала, но от шутки захотелось рассмеяться. - Ну, как жизнь в Обители Ржущих? – спросила Джейн, прислонившись к стене, и ткнула Дарью локтем в бок. - Если бы я знала. Они меня так закололи, что я уже больше не уверена, есть ли у меня вообще жизнь. – Дарья ткнула Джейн в ответ. - А зачем вообще эти уколы? - Спроси что-нибудь полегче. Они постоянно твердят мне, что для того, чтобы я могла отдыхать и думать. Но по-моему, они это делают в пику моей матери. Она, возможно, их достает, орет, угрожает обвинить их в профессиональной некомпетентности, если я не буду отдыхать и со мной не будет все благополучно. - И этот отдых и благополучие они тебе обеспечивают, накачивая тебя лекарствами по самые жабры? - Видимо, да. - А они тут не перетруждаются, я смотрю. - Меня бесит настоящая причина, по которой я здесь – родители думают, что я хочу себя убить. - С чего они так решили? - Якобы прочли в моем дневнике прощальную записку. - А они что, пропустили строчку «После того, как я разделаюсь со всеми…»? - Я не знаю. Я вообще не представляю, что в моем дневнике можно было истолковать как прощальную записку. Последняя запись, которую я сделала, была о Том… - Дарья осеклась и быстро закончила, - …о том, что этот новый фильм про Джеймса Бонда – полная чушь. - Понятно. Так что, о Том… что мы делаем завтра, мы договорились? - Я буду здесь. Глаза Дарьи резко раскрылись. В палате было темно, ее освещала лишь маленькая дежурная лампочка на потолке. По-видимому, была середина ночи или раннее-раннее утро. Она только что говорила с Джейн. Это был сон? Должно быть, да, в ее палате вообще-то не было зарешеченного окна, чтобы впускать лунный свет. Если, конечно, это был не сон. Дарья тряхнула головой и попыталась сосредоточиться. Кажется, она сказала Джейн что-то важное, нужно вспомнить, о чем они говорили. Она рассказала Джейн про препараты, которые ей дают. Сейчас действие их, очевидно, закончилось, раз она проснулась и может ясно мыслить. Может быть, медсестра уменьшила дозу, но это не суть. Дарья не собиралась смотреть дареному коню в зубы. Дневник. Точно, она рассказала Джейн про дневник и про прощальную записку. Только никакой записки она не писала. А вот доктор уверен, что писала. Родители, должно быть, истолковали одну из ее наиболее мрачных записей как угрозу ее собственной жизни. Вот в чем, должно быть, все дело. Но почему они просто не спросили ее? Про нее же все по умолчанию считают, что она постоянно в депрессии, вроде бы должны уже привыкнуть. Если им так интересно, кто действительно ходит необычно подавленный, им следует поговорить с… Стоп. Если рассуждать логически… Была прощальная записка. В дневнике. Ее дневник найти нереально. Следовательно, прощальная записка была не ее. Квин! Они нашли дневник Квин! Теперь все встало на свои места. Квин была очень подавлена последнее время. Это же очевидно. Скорее всего, все было так. Квин, очень расстроенная чем-то (наверное, ее кумир из очередной мальчиковой группы не ответил на ее письмо), написала прощальную записку в своем дневнике. И оставила его где-нибудь на видном месте (может быть даже на столе в кухне). К сожалению, его нашел отец, прочитал запись и запаниковал. Вместо того, чтоб посмотреть, чьим именем он подписан (или заметить розовых зайчиков на обложке), он мгновенно пришел к выводу, что раз тут присутствуют депрессия и выражение мыслей в письменном виде, дневник принадлежит Дарье. Он позвонил Хелен на работу и наболтал ей во всех подробностях, как Дарья угрожает свести счеты с жизнью. Хелен позвонила в психиатрическую лечебницу и сказала, что ее дочь следует изолировать для ее же блага. Потом пришла домой, нагородила какой-то хрени про то, что выиграла дело (донос, наверное) – ну ладно, это низко, но она это заслужила, – и Дарья попалась на удочку. Итак, у Квин была депрессия и суицидальные настроения. Зная Квин, можно было предположить, что причиной их стало что-то незначительное. Однако же, нельзя было исключать вероятности, что у сестры могло случиться что-то серьезное. Так или иначе, угроза покончить жизнь самоубийством была изложена на бумаге, и в выражениях достаточно убедительных, чтобы родители решили, что госпитализировать ее автора будет надежнее, чем с ним полемизировать. Это Квин должна быть в лечебнице «в безопасности», а не Дарья. Следующая мысль заставила ее похолодеть. Квин угрожала самоубийством, а родители ответили тем, что запихнули в больницу Дарью. Они сосредоточили все внимание исключительно на Дарье, хотя больше всего в нем нуждалась Квин. Хуже того, Квин не могла теперь указать родителям на их ошибку и признаться, что записка была ее, потому что родители уже наглядно продемонстрировали ей, что будет, если она это сделает. Дарья не хотела, чтобы Квин кончала с собой. О, она конечно много раз рисовала в своем воображении кучу страшных смертей для своей сестренки, но только не это. Может, все то, что сейчас творится – это некая кармическая расплата за все те разы, когда она желала Квин смерти. Она всегда считала, что без Квин ей будет гораздо лучше жить. Однако же, Квин сейчас здесь нет, но жизнь что-то лучше не стала. На Дарью снизошло спокойствие. Она поняла, в чем дело, и утром сможет положить конец своим мытарствам. Когда к ней придут в следующий раз, она объяснит, что дневник был не ее, и ее выпишут. Квин получит помощь, в которой нуждается, а Дарья будет есть пиццу в компании Джейн еще до наступления вечера. Дарья закрыла глаза и быстро уснула с довольной улыбкой на лице. Дарья проснулась с ясной головой, но со слабостью во всем теле. Она вспомнила свои умозаключения, к которым пришла ночью, и ей не терпелось сказать уже кому-нибудь, что они лечат не ту пациентку. Да только вот медсестра была уже в палате. И она уходила с маленьким подносом в руках. Она только что сделала Дарье еще один укол. - Подождите! – крикнула Дарья. – Это не я! Она разговаривала с закрытой дверью. Вскочив на ноги, она неуклюже кинулась к окну-зеркалу. - Нет! Вернитесь! Это не я! – выкрикнула она. Ответа не было, была только полуразмытая, растрепанная девочка в смирительной рубашке, диким взглядом таращившаяся на нее. Дарья медленно опустилась на пол. Она почувствовала, как ее начинает обволакивать парализующее действие препарата. Медсестра не дала ей ничего сказать, не дала никакой возможности пообщаться. Она застряла здесь, пока не сможет заставить кого-то себя выслушать. Но они не слушали ее прежде, чем начали колоть, так почему станут слушать теперь? Хуже того, Квин может быть уже мертва, а она упустила шанс спасти ее. Дарья начала медленно раскачиваться взад и вперед, тыкаясь лбом в мягкую стену. Кажется, сейчас ей должно было хотеться заплакать. - Этот парень, Том, вчера приходил и спрашивал про тебя, - сказала Хелен. Дарья, вздрогнув, вернулась к реальности. Она сидела на стуле в маленькой комнате со столом, руки ее лежали на коленях. Ее мать стояла сзади и водила щеткой по ее волосам. Доктор и отец стояли с другой стороны стола и шепотом что-то обсуждали. - Но ты не волнуйся, - продолжала мать, - мы сказали ему, что ты на семинаре в Канаде. Дарья была в замешательстве, но уже привыкла к этому ощущению бессвязности. Она пыталась вспомнить, какой сегодня день и когда пришли родители. Был ли это их первый визит с тех пор, как она здесь? Вроде бы нет, но… Зачем мать расчесывает ей волосы? Она не позволяла Хелен этого делать с тех пор, как научилась сама держать щетку. Что-то не давало Дарье покоя. Она хотела что-то сказать, но не помнила, что же именно. Мать упомянула Тома, может быть, что-то про него? Она говорила с Джейн о Томе. Что еще она сказала Джейн? Было что-то еще… - Квин, - тихо сказала Дарья. - Что такое, дорогая? – Хелен перестала причесывать дочь и наклонилась к ней. С усилием Дарья заставила собственную руку коснуться руки Хелен. Она попыталась заглянуть матери в глаза. - Не… Квин, - сказала она. Хелен посмотрела на руку Дарьи, лежащую на ее руке, руке, в которой она держала щетку. Потом медленно выпрямилась и положила щетку на стол. - Прости, Дарья, - виновато сказала она. – Я только хотела немного привести тебя в порядок. – Я не пыталась… опять вас сравнивать. Дарья уставилась на щетку. Мать думает, что она возражает против причесывания. Откровенно говоря, если бы она чувствовала себя лучше, то возможно и стала бы. Но сейчас ей было не до того. Ей нужно заставить их понять! Дарья собралась с силами. Сейчас ей нужно сказать родителям и доктору, что это Квин грозила самоубийством, а не она. Она дернулась, чтобы встать, посмотреть матери прямо в глаза и очень ровным голосом объяснить, в чем их ошибка. Ничего не случилось. Дарья начала паниковать. Если тело отказывается ее слушаться, она не сможет ничего им сказать. Она застрянет здесь, а Квин умрет. И она бросила все свои силы на еще одну попытку. Дарья вскинула руку и сомкнула пальцы вокруг ручки лежащей на столе щетки. - Квин!.. Не!.. Я! – крикнула она, стуча щеткой по столу при каждом слове. Она сосредоточилась на словах, выбивая их из собственного горла ударами щетки. Если она продемонстрирует свою убежденность, им придется ее выслушать. Глаза Хелен тут же наполнились слезами, она восприняла это как очередную расплату за то, что обходилась с одной дочерью так же, как с другой. Она попыталась отнять щетку у Дарьи, чтобы та ненароком не стукнула себя, и получила за это удар в челюсть. К счастью, у Дарьи было недостаточно сил, чтобы как следует размахнуться, но Хелен тем не менее вскрикнула от неожиданности и боли. - Ого! Да она становится буйной! – воскликнул Джейк, подскакивая к ним и пытаясь встать между двумя истерящими представительницами женского пола. Дарья неистово молотила по воздуху щеткой, выкрикивая имя Квин. Хелен тщетно пыталась перехватить ее за запястья. Услышав, как доктор позвал санитара, Дарья удвоила усилия. Хелен наконец удалось схватить ее за запястья, и это дало ей достаточно равновесия, чтобы встать. - Квин умрет! – выкрикнула она матери в лицо. - Держите ее, - сказал доктор. Несколько пар рук силой усадили Дарью обратно на стул, не давая ей подняться. Дарья вырывалась, но замерла, едва увидев, как доктор приближается к ней со шприцем в руке. - Нет, только не снова… пожалуйста, - слабым голосом произнесла она. Дарье оставалось только смотреть, как иглу быстро и умело вонзили ей в ногу. Она вгляделась в лица всех, кто стоял вокруг. На лице Джейка застыло беспокойство, лицо Хелен было залито слезами, санитар Чарли выглядел суровым, а доктор смотрел… торжествующе? Доктор взял Хелен под руку, чтобы увести, пока санитар с помощью Джейка запихивал Дарью обратно в смирительную рубашку. - Видите, миссис Моргендорфер, - принялся объяснять он, - вот такое расстройство личности проявляется у нее последние несколько дней. Я думаю, что на данный момент нужно ограничить ее свободу и подержать на лекарствах… - Но… она умрет… - сказала Дарья, и в ту же минуту оцепенение навалилось на нее, унося с собой. Дарья стояла у зарешеченного окна, уставившись на кратеры яркой, полной луны. - Так ты здесь по милости Квин? – спросила из-за спины Джейн. - Именно, - сухо ответила Дарья. - Что будешь делать? - Я не знаю. Я пыталась объяснить, но не могу сделать так, чтоб меня поняли. - Как так? - Да и вряд ли мне поверят. В смысле, они же знают, что мы с Квин не ладим. Кто поверит мне, если я скажу, что у нее депрессия и суицидальные настроения? - Не знаю. Многие люди, которые кажутся вполне счастливыми, на самом деле испытывают сильную душевную боль. Одна из проблем с депрессией в том, что ты думаешь, что для всех должно быть очевидно, как ты подавлен, хотя ты изо всех сил пытаешься это скрыть. - Хм, и я не сказала бы, что у Квин большая группа поддержки. Все эти ее пустые, зацикленные на себе подружки скорее всего отвернутся от нее, если она дерзнет перестать улыбаться в их присутствии. - Точно. Но депрессия все равно вещь очень личная. Нелегко объяснить другому, как сильно может расстраивать то, что тебе небезразлично. - Ага, ну, Квин может удавиться и из-за того, что вернулась мода на шотландку. - Так как ты думаешь – она расколется перед родителями и вытащит тебя отсюда? - Сомневаюсь. Наилучший расклад, как я его представляю, будет такой: Квин забывает обо всех своих горестях после загула по магазинам, а папа требует моей выписки, получив счет из больницы. - «Сегодня в Больном Безумном Мире: девушку поместили в сумасшедший дом, потому что она была единственной нормальной в семье». - «Она не самоубийца, просто семейству захотелось от нее отдохнуть». – Дарья повернулась к Джейн, чтобы посмеяться вместе с ней. Джейн не было. Дарья стояла одна в палате. Она посмотрела на свои босые ноги. И медленно повернулась обратно. - А смирительная рубашка действительно настолько необходима? – спросила Хелен. - Я думаю, что… происшествие во время вашего последнего визита должно послужить достаточным для этого основанием. Мы не хотим, чтобы она пострадала, или чтобы кто-нибудь пострадал из-за нее, верно ведь? Дарье не нужно было даже смотреть на Хелен. Она и так знала, что мать стоит в другом конце комнаты с тем озабоченным, обеспокоенным выражением на лице, которое она напяливала всякий раз, когда у одной из ее дочерей случались проблемы. Раньше Дарья нарочно вглядывалась бы ей в лицо, ища этот мрачный взгляд, но теперь, когда она не могла объяснить матери, в чем, собственно, состоит проблема, он только расстроил бы ее еще больше. Хелен подошла к столу и села напротив Дарьи. - Дорогая, твой отец и я, мы только хотели сказать, что нам очень жаль. Мы были так поглощены своей карьерой, что даже не осознавали, насколько были невнимательны. - Так и есть, дочка, – сказал Джейк из-за спины Хелен. «Отличная идея, мам. Давай, укрепляй семейные узы, пока я сижу тут перед тобой в смирительной рубашке. Отличный способ провести время с пользой». - Я знаю, мы должны были отзываться всякий раз, когда ты пыталась достучаться до нас. Должны были давать тебе любовь и ту помощь, в которой ты нуждалась. Вместо этого мы игнорировали тебя и думали, что обходимся с тобой так, как тебе этого хочется. Мы должны были лучше знать. Прости меня. «Бога ради, перестань извиняться. Может, иногда вы на меня и давили, но, по крайней мере, позволяли мне оставаться собой. В этом отношении вы были прекрасными родителями». - Раз доктор Уайт считает, что наши визиты мешают твоему лечению, мы наверное не сможем приходить к тебе так же часто, как раньше. «Ну, конечно. Чем больше времени проводишь в его обществе, чем скорее убеждаешься, что он коновал». - Так что мы привели кое-кого, кто хочет тебя видеть. При этих словах Дарья приободрилась, это наверное даже со стороны было заметно. Кто-то пришел к ней? Это могла быть только Джейн. Она единственная, кому не все равно. Если ей удастся вообще заговорить с Джейн, та поймет, что что-то не так и убедит родителей поверить ей. Кажется, ее кошмар наконец-то закончится. Дарья подняла голову, когда доктор открыл дверь. И была крайне потрясена, когда увидела, что в эту дверь вошла Квин. Квин жива! Все напряжение ушло, уступая место покою и умиротворению, которых не дало бы ей ни одно успокоительное. Возможно, Квин здесь, чтобы признаться, что записка принадлежит ей. А может, чтобы позлорадствовать. Черт, да эта записка вообще могла быть фальшивкой, и она написала ее, чтобы сестра оказалась здесь. Но Дарье было все равно. Ее сестра жива, и только в этом она жаждала убедиться. Хелен встала и подвела Квин к стулу. Квин явно нервничала и ей было очень неловко. - Привет, Дарья, - сказала она, и глаза у нее при этом забегали, - ты выглядишь… э… хорошо… для этого места… кажется. Дарья думала, что уже никогда больше не услышит голоса сестры. И удивилась, как сильно, оказывается, по нему соскучилась. - И… я просто хотела сказать… - Квин умолкла. - Говори, Квин, все нормально, - подбодрила Хелен. - Я просто хотела сказать, - снова начала Квин, - извини, что я в тот день сунулась в твою комнату. Я не хотела вторгаться в твое личное пространство, просто хотела, ну, типа, посмотреть, что у тебя есть. Дарья чуть не прослушала то, что говорила Квин. В ее словах не было никакого смысла, что для Квин совершенно нормально, но тут что-то было не так, и Дарья никак не могла понять, что же именно. Квин продолжала: - Я знаю, что не должна была читать твой дневник, когда нашла его под подушкой, но он был открыт, и я решила, что если я только загляну туда одним глазком, ничего страшного не будет, а еще я подумала, что там только какие-нибудь стишки про этого Трента или… - Квин, - с упреком перебила Хелен. - Ну вот, когда я прочитала, что ты задумала, я так перепугалась, ты знаешь, я должна была сказать маме с папой. Дарья, ты, конечно, странная и все такое, но я не хочу, чтобы ты себя убила. Мне… м-м… будет не хватать тебя. – Закончив, Квин украдкой взглянула на Дарью и слабо улыбнулась. Дарья попыталась ухватиться за эту улыбку как за якорь, удерживающий ее в реальности. От слов сестры у нее голова пошла кругом. Ничто из того, что произнесла Квин, переступив порог этой комнаты, не имело смысла. Квин не только не призналась в записке, она сама думала, что ее написала Дарья. Ей вдруг стало очень холодно. «Возможно, я сошла с ума. Возможно, я действительно написала прощальную записку и не помню этого. Это было бы логично. Кто захочет помнить такое?» - Миссис Моргендорфер, - вмешался доктор Уайт, - я понимаю, что испытывает сейчас ваша семья, но думаю, что этот визит пора заканчивать. Если вы просто подпишете этот бланк, ваша подпись даст нам право начать курс процедур, который поможет определить, страдает ли ваша дочь от химического дисбаланса и позволит нам предпринять необходимые шаги по его коррекции. Хелен взяла протянутые ей планшет и ручку и стала просматривать бланк. Дарья обхватила себя еще крепче прижатыми к телу под рубашкой руками. Первый раз с минуты своего появления в этом заведении она почувствовала, что ей здесь самое место. Она представила, как сидит на кровати у себя в комнате, облокотившись на стену, и пишет в дневнике. Прощальная записка? А почему бы и нет? В ее жизни было мало ярких пятен, она могла легко прийти к решению покончить с ней. Так что, про записку она просто не помнит. Хотя сейчас она не смогла бы вспомнить и кода от своего шкафчика. Но она не чувствовала себя сумасшедшей. Она отчаянно нуждалась в ответах, и найти их можно было только в одном месте. У нее появилась идея, как это сделать. К счастью, у нее не было ни времени, ни сил презирать себя за это. Хелен ознакомилась с бланком и уже собиралась подписать его, но подняла взгляд на Дарью. Слезы струились из глаз ее старшей дочери. Звук разбивающегося сердца Хелен наверное смогли бы услышать все, кто находился в комнате. - О, Дарья… - произнесла Хелен, и тоже заплакала. Она подбежала к столу, притянула Дарью к себе и, положив планшет с ручкой на стол, крепко обняла ее. – Я знаю, маленькая, я знаю. Все будет хорошо, - выдавила она между тяжкими всхлипами, запуская пальцы в длинные волосы Дарьи. Так она сидела несколько минут, предоставив остальным наблюдать эту сцену в тягостном молчании. Наконец Хелен кое-как вытерла слезы и отстранилась, чтобы посмотреть Дарье в лицо. Дарья взглянула на мать – ее собственные слезы давно уже впитались в пиджак делового костюма Хелен – и медленно опустила глаза. Хелен подняла руку, чтобы вытереть дочери щеки, которые все еще были мокрыми. Дарья припала к столу, схватила зубами ручку и принялась водить ею по планшету. Поднялась суматоха, все наперебой начали кричать. - Что она делает? Заберите это у нее! Что это значит? Дарья, ты хочешь что-то записать? Эй, на этом бланке нельзя чирикать! Дарью оттащили от планшета, и она выпустила ручку изо рта. Она совершенно выдохлась. Эта отчаянная попытка донести до них информацию забрала у нее все силы. Оставалось надеяться, что этого будет достаточно. На бланке поперек, насколько хватило листа, было поспешно, неровными буквами выведено: «ЗАПИС». - Ну ладно, - сказал доктор Уайт, - я думаю, Дарье действительно пора отдохнуть. - Постойте. – Хелен положила руки Дарье на плечи. – Записка. Ты хочешь увидеть свою записку, Дарья? – Хелен наклонилась и заглянула дочери в глаза. Дарье было не сосредоточиться на Хелен, она никак не могла отдышаться. Она попыталась изобразить слабую улыбку. Успела ли мать ее заметить? - Я не думаю, что сейчас это удачная мысль, - сказал доктор Уайт. Он приближался к столу. И держал в руке шприц. Едва увидев иглу, Дарья отпрянула и вжалась в стул. Хелен заметила и это движение, и страх на лице дочери. Секунду назад ее взгляд был расфокусирован, теперь же она не сводила глаз со шприца в руке доктора - Доктор Уайт, сколько раз вы делали Дарье уколы с тех пор, как она здесь? – спросила Хелен, добавив в голос изрядную долю металла. Доктор Уайт посмотрел на свой шприц так, будто только сейчас его заметил. - Ну, мы сочли необходимым время от времени давать ей успокоительное… имея в виду прежде всего ее безопасность, конечно. - Доктор, - ответила Хелен, одним щелчком включив адвоката на полную мощность, - я не помню, чтобы давала разрешение на назначение ей курса инъекций наркотическими препаратами. - Вообще-то давали. Бланки, которые вы подписали, когда помещали ее сюда, однозначно дают нам право принимать крайние меры в случае необходимости… - В случае необходимости? А насколько буйно она себя вела, что вы сочли необходимым держать ее вот так? Нас вы убеждали, что она просто предпочитала не общаться. - Ну, ну. Депрессанты – это только для того, чтобы она была спокойна. Она может говорить, если пожелает. Ну, если доза не слишком высокая. Но у нас с ней было две беседы… - Две беседы? За все время, что она здесь? Доктор понял, что его положение становится все хуже. - М-м… э… ну… - Это было все, что он смог выдавить. Хелен сузила глаза, не выпуская доктора из прицела своего смертоносного взгляда. - Идите и принесите сюда ее дневник, - медленно произнесла она. – Джейк, ты пойдешь с ним. - Ну, думаю, это может помочь, - вяло отозвался доктор, еще пытаясь как-то реабилитироваться. Когда они с Джейком вышли, Хелен принялась расхаживать из угла в угол, возмущенно бормоча что-то про непрофессионализм медиков и возможное начало судебного разбирательства. Пока они ждали, Квин наклонилась к Дарье и зашептала: - Тут на днях звонил этот Трент. Я думаю, ты ему нравишься. Ему мы тоже сказали, что ты в Канаде. Мы всем так говорим, кто про тебя спрашивает. Дарья ничего не ответила на ее суфлерский шепот. Ей было приятно слышать имя Трента, но она чувствовала, что отвлекаться сейчас было бы слишком рискованно. Вместо этого она обратила все внимание на мать. Она не хотела выпадать из реальности теперь, когда ответ был так близок. Наконец доктор вернулся и протянул Хелен конверт из оберточной бумаги. - Он до сих пор в конверте? Вы что, даже не заглядывали туда? – недоуменно спросила Хелен, распечатывая его. - На этом этапе не было реальной необходимости в… - О, да замолчите вы уже! – перебила Хелен. Достав из конверта блокнот для заметок, она поглядела на него. После чего положила его на стол перед Дарьей. - Дорогая, вот твой дневник. Он открыт на… последней записи. Ты хотела ее прочитать? Взгляд Дарьи медленно переместился на знакомую стопку бумаги на столе. С усилием она подалась вперед и низко склонилась над раскрытой страницей, чтобы суметь прочитать ее. Аккуратным четким почерком там было написано: ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ ЗА ТО, ЧТО СПРЯТАЛА ЭТО, НО ПО ОЧЕВИДНЫМ ПРИЧИНАМ Я НЕ ХОТЕЛА, ЧТОБЫ МОЮ ЗАПИСЬ НАШЛИ СРАЗУ ЖЕ. КОГДА ВЫ БУДЕТЕ ЧИТАТЬ ЭТИ СТРОКИ, МЕНЯ УЖЕ НЕ БУДЕТ В ЖИВЫХ. ЗНАЮ, МОЖЕТ ПОКАЗАТЬСЯ, ЧТО В МОЕЙ ЖИЗНИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ, НО ЭТО НЕ ТАК. Я ЗНАЮ, ЧТО С ЛЕГКОСТЬЮ ЗАКОНЧУ ШКОЛУ, НО ЧТО ДАЛЬШЕ? СЛИШКОМ СТРАШНО. СТОЛЬКО СПОСОБОВ ПОТЕРПЕТЬ НЕУДАЧУ, ОБЛАЖАТЬСЯ ПО ВСЕМ СТАТЬЯМ, НИКОГДА НЕ РЕАЛИЗОВАТЬ СВОИ МЕЧТЫ. СЕЙЧАС У МЕНЯ В ОБЩЕМ ВСЕ ХОРОШО. Я ПОСТУПАЛА ПО СВОЕМУ ВЫБОРУ, И У МЕНЯ МНОГО ХОРОШИХ ВОСПОМИНАНИЙ. Я РЕШИЛА УЙТИ ПОКА Я НА ВЫСОТЕ И ПОКА ВСЕ НЕ СТАЛО ХУЖЕ. Я ЕЩЕ НЕ РЕШИЛА, КАК ИМЕННО Я ЭТО СДЕЛАЮ – СМЕШНО, ДА? ХОТЯ ВСЯКИХ СПОСОБОВ В МОЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ ДОСТАТОЧНО. БЛАГОСЛОВИ БОЖЕ АМЕРИКАНСКИЙ БЫТ. ВСЕ, ЧТО МНЕ НУЖНО – ЭТО УБЕДИТЬСЯ, ЧТО РОДИТЕЛЕЙ И ЕЩЕ КОЕ-КОГО НЕТ ПОБЛИЗОСТИ. НЕ ДУМАЮ, ЧТО МНЕ ПРИДЕТСЯ ЖДАТЬ ДОЛГО. ПРОЩАЙТЕ. Дарья закончила читать и сидела, ошеломленно уставившись на страницу. Она не хотела этому верить, но доказательство лежало прямо перед ней. Теперь все происходящее обрело смысл. Безупречный, ужасный, логичный смысл. Капли воды закапали на бумагу. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что они льются из ее собственных глаз. - Дарья? Дорогая? – Мать обеспокоенно смотрела на нее. Дарья припала к столу во второй раз за эти полчаса. Она принялась лихорадочно переворачивать страницы губами и носом. И во второй раз за эти полчаса все принялись кричать. - Что еще она делает? Видите? Видите? Она буйная! Дарья, перестань! Заберите его у нее! Хелен схватила блокнот и попыталась отнять его, но Дарье удалось вцепиться в него зубами. - Дорогая, прошу тебя, - прорычала Хелен, пытаясь отобрать дневник так, чтобы не сделать дочери больно, - отпусти. Ты сможешь получить его обратно позже, если захочешь. И тут блокнот с треском порвался, оставив у каждой из участниц по его перетягиванию по несколько страниц – у Хелен в руках, у Дарьи во рту. Дарья разжала зубы, давая своим страницам выпасть. Страницы, доставшиеся Хелен, тоже упали на пол, и в руках у нее остались лишь корочки. - Видите? – Доктор взял себя в руки и теперь изо всех сил старался, чтобы его голос звучал высокомерно. – Что бы вы ни думали о том, как мы обращаемся с нашими пациентами, ее поведение явно… - О нет! – вдруг простонала Хелен. – О нет, нет, нет! Она держала корочки на расстоянии вытянутой руки, уставившись на них так, словно это был гигантский тарантул. Дарья вздохнула. Мир у нее перед глазами расплывался, но она знала, на что смотрит мать, как знала и то, что это означает конец ее злоключений. Хелен, разумеется, осмотрела внутреннюю сторону обложки дневника и теперь воззрилась на художественно стилизованную надпись, которая гласила: СОБСТВЕННОСТЬ ДЖЕЙН ЛЕЙН, ARTISTE EXTRAORDINAIRE. Дарья наклонилась вперед и положила голову на прохладную поверхность стола. Ей не терпелось рассказать обо всем Джейн.