Пепел

      Сверху камеры, заменяя вентиляцию, находилась сетка, соединяющая с внешним миром. Дотронуться до нее было невозможно в силу наложенного заклинания, но глядеть сквозь тоненькую решетку Полумне никто не мог запретить. По ночам, когда мелкий железный узор сливался с темным небом, Луна могла видеть мерцание. Яркие звезды, ночь от ночи одни и те же, стали ее друзьями в эти тяжелые дни.       Все сводилось в одно большое темно-синее мерцание, перед тем, как глаза девушки закрывались. Она любила предаться мечтаниям и поразмыслить перед сном.       И всякую ночь девушка неизменно подбиралась как можно ближе к слабой точке этих непроницаемых скал. Как объяснялось в детской сказке - самый старый в мире волшебник после прихода темноты зажигает звезды своей палочкой. Она ждала этого как ждут чего-то особенного и грандиозного. Она ждала этого доброго мага, как своего спасения.       А Драко уже ничего не ждал. Отчаявшийся слизеринец на вид уже мало чем походил на себя прежнего. Волосы больше не блестели так эффектно, глаза не выражали эмоций, а, некогда здоровое, лицо осунулось и обрело выражение полного безразличия. Все это не для него. Это не его жизнь - Малфой точно знал об этом. Просто кто-то что-то перепутал, и теперь он отдувается здесь. Несправедливость раздражала до глубины души.       Они сидели здесь десять дней. Полумна же на двадцать четыре больше. И она успела смириться. Возможно, ее волосы и превратились в запутанное гнездо, а милые щечки опали, но глаза ни на минуту не прерывали свет надежды. Свет, отражающийся от звезд.       Она нужна отцу: такая светлая и дарующая надежду. Она не станет меняться.       Кадры последнего дня в своем доме, навечно засели в ее памяти.       То утро, было самым обычным, каких было тысячи в ее жизни. После завтрака она уселась помогать папе с новым выпуском "Придиры", выискивая новые странные штуки магглов и дописывать статью о домашних эльфах.       Ее перо так и осталось в чернильнице, когда Полумна вышла в гостиную - взглянуть, что за шум доносится оттуда.       Несколько темных фигур держали ее отца под руки, а тот неистово бился из стороны в сторону, пытаясь вырваться.       - Полумна, нет! Девочка моя, беги! - кричал мужчина.       Девушка было дернулась к карману за палочкой, но в тот же момент ее схватили чьи-то сильные руки.       - Нет, только не ее, прошу! Убейте меня, но оставьте Полумну в покое! - но слова бедного Ксенофилиуса так и остались пустым звуком.       Пожиратели совсем не вписывались в обстановку их дома. Все вокруг будто говорило: "им здесь не место".       Внутри Полумны бушевал целый океан. Она не знала, что здесь поможет.       Вокруг нее разгорался огонь, но Луна не замечала. Горели письма на столе, старые выпуски газет, штора, вышитая руками самой девушки. Горела ее жизнь, для многих странная, причудливая, сумасшедшая, как в прочем и сама девушка.       - Не беспокойся, отец! Со мной все будет хорошо. - Это все, что смогла выдавить из себя Лавгуд. Даже в такой момент, когда ее жизнь висела на волоске, так же, как и жизнь отца, Луна улыбалась.       - Смотри-ка, какая смелая. Ну ничего, там, куда мы тебя отправим, надежды выбивают быстро, - ядовито ухмыляясь, сказал один из пожирателей. - А ты, старик, если хочешь увидеть дочь живой, слушай: на днях к тебе пожалует Поттер. Не смей говорить ему, что мы были здесь. Сообщи и держи мальчишку и его дружков сколько потребуется. Проворонишь - девчонка пожалеет, что появилась на свет.       Ни одной слезинки не упало с бледных щек, ни пока ее вели в темницу, ни пока ее заковывали в цепи. Ни вскрика, ни вздоха безнадежности, ни истерики.       На волосах девушки еще долго хранился пепел родного дома. Белый пепельный снег въелся в кожу, растворился в волосках надо лбом. Дом слился с ней, согревая и сохраняя в ней внутренний свет.       Теперь, на тридцать четвертый день в этом сыром подвале Полумна сидела, чуть подсвеченная солнцем, льющимся сквозь сетку.       Она запускала холодные пухленькие пальцы в маленькие камешки вокруг, а после подносила горсть к рассеянному свету. Черные, коричневые, зеленые, с прожилками и гладкие, круглые и заостренные. Каждый ждал свою участь - неминуемо, даже самые прекрасный из них оказывался выброшенным. Один за одним Луна рассматривала их, а потом осторожно откидывала к противоположной стене.       Ей тяжело расставаться. Даже с камнями. Даже простые булыжники задевают ее сердце, а пора научиться отпускать. За этими стенами идет война, и Луна даже не имеет понятия, живы ли ее друзья, все ли с ними хорошо. За месяц, пока ее не было, уже могло случиться все, что угодно. Возможно, ей уже пора с кем-то прощаться, а она просто не знает.       Лавгуд просто сидит и рассматривает камешки. А после кидает.       Для Малфоя ее действия маловразумительны. Скорее, полностью не имеют смысла. Его голову терзает лишь одна мысль: "В этот раз наказание затянулось".       "Все это серьезно? Да не может быть. Его семья его ценит. Это неоспоримо." Так думал Драко, сидя в душной подземной каморке. Эти мысли не то что бы придавали сил, но внушали надежду.       Если бы надеждой можно было делиться,веры Полумны хватило бы на них двоих с остатком. Только Малфой вряд ли бы принял такой подарок. Не сказать, что его неприязнь к соседке сохранилась. К человеку, находящемуся с тобой в одном положении, трудно чувствовать злость. Тем более, если он вылечил тебя беспричинно и безвозмездно. Малфой даже убрал ее из списка ненависти - того, что завел в свой первый день пребывания.       По правде говоря, тот все равно становился день ото дня все больше. Добрая половина мира попала в немилость Драко Малфоя.       Ненависть - разрушающее чувство. Оно дает силу, но отбирает взамен намного больше: покой, здравомыслие, гордость.       - Отец мой, вернусь я в родные края, Где ясным ярилом светятся поля, Волшебную клятву даю напоследок - Я не подведу тебя, мой сизый предок…       - Что за песня у тебя дурацкая? - поворачиваясь на звук, спросил Драко.       Он запомнил слова. Еще в первый раз, когда упоминания об отце вызвали боль.       - Она моя. И папина, - легко ответила Луна.       - Вы сочиняли вместе… песню?       - А что еще делать летними вечерами? - не понимая недоумения собеседника, спросила она.       Для Драко пела только мать в детстве на ночь. Отца он редко видел, не то что слышал. А теперь, когда Малфой вырос, так и вообще позабыл, что такое песни.       - И много у вас таких?       - Не счесть. Хочешь, еще спою?       Драко безмолвствовал.       - Я с тобой бы еще сто дорог прошла, - начала она тихо. - Я с тобой бы пила из одной руки. Я тебя бы и мертвую донесла До того пункта В, до лесной реки.       А в небе одна за одной загорались все те же звезды.