День второй
Мы засыпаем потухший костер песком, и Элисон натягивает уже высохшую одежду. Так же тепло, как и вчера днем, однако ветра совсем нет. Ночью было намного холоднее. Я стряхиваю с себя налипший песок, провожу рукой по волосам и с удивлением замечаю, что во рту что-то скрипит, когда я сжимаю зубы. Черт, еще и так. Когда Элисон заканчивает со сборами, я подхожу так близко, насколько могу, и целую ее. Она не сразу понимает, что что-то не так. Отплевываясь, девушка едва слышно выругалась, но выглядело это так, будто она ругала саму себя. — Ну и как тебе на вкус песок, душенька? — смеялся я, пока она не успела как-нибудь мне отомстить. Но сколько бы я не ждал, она просто посмеялась в ответ, но ничего не сделала. Прелесть, а не девушка. Я ожидаю, что мы пойдем обратно к ручью или оврагу, либо останемся здесь. Однако мы снова идем в непонятном мне направлении, причем с той же скоростью, что и вчера. Я быстро запыхался, но пытался не подавать виду, будто устал. — Куда на этот раз? — спросил я, словно это могло что-то изменить. Проще, наверное, оставаться в неведении. Мы все равно не свернем с маршрута. Когда Элисон не отвечает, я пытаюсь снова: — Ты давно уже продумала, куда мы пойдем, да? Она лишь сильнее сжимает мою руку. Это все, что она может мне сказать. В этот раз пунктом назначения оказывается поле. Огромное, бесконечное поле, покрытое ковром полевых цветов всех оттенков и красок. Не маленький пятачок земли, окруженный деревьями, а в самом деле поле. Я снова снял ботинки. Трава приятно щекотала ступни, совсем немного укалывала их, почти не ощутимо. Небо не было фиолетовым, бордовым или другого непонятного оттенка, какого в природе не существует вовсе: оно было голубым, покрытым узорчатыми белыми облаками, будто нависающими надо мной. Это было слишком реалистично и напоминало качественную компьютерную игру со мной в главной роли. Я следил за облаками около минуты, стоя на месте, и отметил, что они неподвижны. Стоял долго, задрав голову, пока Элисон, пританцовывая, собирала цветы, оставив сумку и ботинки там, где травы оказалось меньше всего и вещи невозможно было упустить из виду. Время больше не имело значения. Снова. Я двинулся с места, поставил свои ботинки рядом с ботинками Элисон и медленно побрел в ее сторону. Ей было все равно на меня, она собирала небольшой букет и о чем-то размышляла, придумывая на ходу какой-то странный танец, состоящий из непонятных мне телодвижений. Я сел на землю, приминая за собой траву, и вокруг меня образовалась округлая стена из высокой остроконечной травы и ромашек. Элисон улыбалась. Она знала, что я наблюдаю за ней. Ей достаточно было всего лишь знать. Когда она заканчивает, я вижу, что она идет ко мне. Садится рядом, обрушив одну часть стены вокруг меня и увеличив мой маленький притон до двух человек. С полминуты Элисон выбирала из своего букета какой-то цветок, а затем заправила мне за ухо. Это была ромашка. — Вам очень идет, мисс Эйтсвин, — напущенным серьезным тоном сказала она, чуть-чуть щуря глаза, будто от солнца (хотя было от чего щуриться). Я закатил глаза и лег на спину, следя за неподвижными облаками. Элисон вплетала цветы в свои волосы и молчала. — Ты когда-нибудь влюблялась? — зачем-то спросил я, хотя знал ответ. Закинув руки за голову, я вздохнул. Судя по резкому выдоху, я понял, что она волнуется больше, чем я думал. — Тебе честно? — я кивнул. — Нет, — а потом с какой-то толикой надежды, будто бы она действительно верила, что я мог ответить по-другому, спросила: — А ты? Стоило ли говорить правду? Я взглянул на нее. Нет, она правда надеялась, что я скажу, будто не влюблялся. Только вот... Только вот я любил гораздо больше, чем она думает. Как же мне хочется увидеть улыбку на ее лице. И только поэтому выдаю: — Нет. Совсем нет. И она верит. А потом все снова замирает: Элисон больше не дышит, трава подо мной не шуршит и не колеблется. И только облака, которые секунду назад были совершенно неподвижны, тронулись с места. Быстрее и быстрее. Пока перед глазами не остается лишь одно белое полотно. Поначалу оно — надо мной. А затем оно обволакивает меня. Чистый воздух внезапно сменяется пылью и запахом герани. Хочется вдохнуть полной грудью, но я лишь могу открыть глаза и не двигаться. Первое, что я вижу — насмерть перепуганный Роберт Сэйтросс, запутавшийся в шнурах. — О боже, — едва слышно шепчет он, заметив, что я пристально смотрю на него. Замечаю, что он весь вспотел от волнения. Чувствую, что могу слегка приподнять голову. Смотрю наверх. Прошло еще четыре часа. За окном темно. Черт, всего четыре часа. А такое чувство, будто я еще полжизни прожил. Чуть-чуть приоткрываю губы и пытаюсь что-то сказать, но срывается только странный хрип, похожий на рычание. — Вык... лю... чи, — смог прохрипеть я. Каждая часть слова давалась с невообразимым трудом, я ронял на пол слоги, но собрать их заново не получалось. — Он выключен, друг, — перепуганный Роберт все никак не мог выбраться из проводов, да и особо не пытался, но я видел, как что-то животное и пугающее плескалось в его глазах. Голос звучал словно издалека и настолько напуганно, что, будь я в состоянии, я бы вздрогнул. — Я ставил на Паузу. Я выключил компьютер. Я не... Следующее ощущение было не похоже ни на одно другое, что я ощущал за последние пару часов: будто меня погружают в воду, а затем я выныриваю, но воздуха все равно не хватает и что-то идет не так. Тело берет озноб, и я падаю со стула. Однако почему-то лететь до пола оказалось дальше, чем я думал. Дыхание перехватывает. А потом я слышу протяжное "нет", которое становится все тише. Странно, что стул оказался таким высоким. Когда облака снова перестают двигаться, а Элисон начинает дышать, я попытался сесть. Однако грудную клетку будто проткнули чем-то острым, я вскрикнул и повалился обратно на землю, часто дыша и утирая тыльной стороной руки пот с лица. Боже мой. Я перевернулся на живот и уткнулся носом в землю, пытаясь отдышаться. — Все в порядке? Что случилось? В этот раз все произошло наоборот. Она будто ничего и не заметила. — Ничего, просто что-то голова закружилась... — сморозил я и все же сел. Получилось. Только дышать все еще было трудно, легкие будто уменьшились раза в три. Или воздух стал до невозможности тяжелым. — Что-то... — Все нормально. Сказал, будто отрезал. Так не хочется, чтобы она волновалась. Совсем. Нащупываю в переднем кармане джинсов камень, который Элисон дала мне вчера, и невольно содрогаюсь. Чтобы она не волновалась? Серьезно? Она закончила вплетать в волосы цветы и легла рядом со мной. Я вернулся в прежнее положение, перевернувшись на спину, и где-то слева от себя обнаружил белый клевер. Элисон напевала что-то достаточно громко, я ел цветы клевера, как идиотская корова, и был доволен. Все было хорошо. Однако мысль, что Роберт Сэйтросс действительно пытался вызволить меня из компьютерного плена, не давала мне покоя. Если не он и не Джейс, тогда кто же ставил на мне эксперименты, если верить словам Элисон? Она говорила об этом так уверенно, словно не было никаких сомнений. Еще немного, и я сам в это поверю. Что-то действительно мешало мне дышать. Я закашлялся, прикрывая рот рукой. Ну не мог же я простудиться, в самом деле. Элисон молчала. Да и о чем нам было говорить? О том, что я должен убить ее? Неужели нет других способов? Я могу убить самого себя, чем не вариант. В тот же момент заиграло самолюбие: сильное, навязчивое, оно твердило мне, что я не должен. Мало похоже на инстинкт самосохранения, поэтому это было именно самолюбие. Когда внезапный порыв исчез, мне стало до ужаса стыдно. Настолько, что покраснели щеки. Я взглянул на Элисон, но она уже уснула, будто бы мало спала за сегодняшнюю ночь. Я хочу ее разбудить, но не решаюсь. Только беру ее ладонь в свою и подношу к лицу. Почему-то она пахнет крыжовником. Черт, именно крыжовником. Почему? Я легонько целую спящую в лоб, но даже от этого она открывает глаза. — Ненавижу, когда меня будят. А затем я подумал, откуда она может это ненавидеть. Но ничего не сказал. Мы смотрели друг другу в глаза, она изредка сонно зевала, поднося ладони к лицу. Я бы сказал, что это была потрясающая погода и потрясающий момент, но сейчас для меня любая погода покажется невероятной. Интересно, будут ли сегодня звезды? Если я спрошу, она не ответит, потому что я все должен увидеть сам. По моей руке ползла божья коровка. Я показал ее Элисон, но та лишь улыбнулась. Я хотел, чтобы она поднесла ладонь к ней и забрала ее. Но она ничего из этого не сделала. Просто лежала и улыбалась. Когда мы сели, божья коровка уже была бережно опущена на землю, а маленький сухопутный порт (так я все же назвал вмятину посреди поля, потому что притон совершенно не подходил) шириной в два человека выглядел отчетливей. Неподвижные облака на небе отчего-то понемногу рассеивались, ближе к вечеру ни останется ни одного (конечно же, это были только предположения). Подул легкий ветерок, поле затрепетало, зашумела трава. Я еще не чувствовал себя более свободным. — Семь дней, говоришь? — спросил я и снова начал кашлять, потому что что-то мешало не только дышать, но и говорить. Меня не покидала мысль, что скоро все это кончится. Я просто не мог от нее отделаться. Но теперь уже я не знал: счастлив вернуться домой или же наоборот. — Семь, — Элисон переплетает свои пальцы с моими, но избегает моего взгляда. Я замечаю, что она сильно смутилась. — Я буду по тебе очень скучать. — Можно ли скучать, когда тебя больше нет? — Можно. Я что-нибудь придумаю, подумал я. Я не должен оставлять все на самотек. Я придумаю. Я обязательно придумаю. Когда я хочу спросить что-то еще и уже набираю в легкие воздуха, в груди заклокотало. Я закашлялся. Еще и еще, пока не стало легче. А легче не стало. Когда я отнимаю руку от лица, на ней — алые следы крови, совсем немного, но... черт. Элисон смотрит, как я почти кричу от ужаса. — Я ожидала, — спокойно сказала она, отрывая еще один клочок от своих брюк и стирая кровь с моей ладони. — Дней-то, может, и семь, но чем ближе, тем хуже. Спасибо, язвительно подумал я, подняв глаза наверх и смотря на небо, к вечеру приобретающее оттенки фиолетового.Часть девятая
11 июня 2015 г. в 23:59
Примечания:
Lana Del Rey – Diet Mountain Dew