Резонанс

      Прищурившись и пытаясь не давиться собственной кровью, он смотрел ему в глаза, ища в них хоть какую-нибудь подсказку или зацепку. Уловить истину, надежно скрытую в красном цвете и трех запятых; понять, где же просчитался, где повернул в противоположную сторону, почему ослушался жестких наказов. Ради чего существовала — теперь уже можно так говорить — подпольная жизнь? Для чего тренировки юных ребят и до невозможности красивых девушек? Для успокоения собственного Я, для установления отрицающего самого себя равновесия.       Равновесия тьмы и тьмы.       Корень так и не увидел света, зато маленькие зеленые листочки тянулись к солнцу, впитывая в себя все его тепло.       Почему перед глазами не проносится вся жизнь? Где те самые моменты, вспоминая которые, захочется прикончить себя еще быстрее, хоть дело уже почти сделано. Он давно не чувствует руку, он давно не видит правым глазом. Он не чувствует себя, своей вины и своих вроде как товарищей. Разве к товариществу принуждают? Тоже очередная глупость. Они не уважали, они боялись. Боялись все, однако себя боялся и он сам. Данзо ненавидел зеркала, ненавидел воду — все, в чем бы он мог увидеть свое отражение. Шрам на подбородке напоминал о том самом дне, с которого все началось, и, пожалуй, на котором все и закончилось. — Эй! Данзо, прекрати же! — кричал высокий мужчина, пытаясь разнять двух дерущихся мальчишек. Оба черненькие, почти неотличимы, однако у одного — особенные глаза и кудрявые волосы, а у другого — взгляд хищника и истекающий кровью подбородок. — Я знаю, что начал ты! Остановись сейчас же!       Понимая, что мирным путем все это не решить, Тобирама схватил мальчишку за воротник и со всей силы потянул за него, отталкивая парня дальше от себя. Тот закашлялся и упал на землю, зависнув на пару секунд — на тяжелую одышку уходили все силы. Второй же мальчишка свалился тоже, только на колени, совсем не расчитав траекторию падения. От резкой боли в коленях юный представитель клана Учиха застонал, начиная рвать траву с целью подавить невыносимое чувство. Кагами не понимал, почему сокурсник его так ненавидит: может, проблема во внешности или силе? Ощутив, что по направлению к нему что-то летит, юноша рефлекторно увернулся, и острозаточенный кунай раздербанил кору растущего позади дерева.       — Данзо! — рыкнул Тобирама, хватая его за руку и уводя за пределы видимости второго ученика. С подопечными одни проблемы, и с каждым разом их становится все больше. В двенадцать они не были такими агрессивными, как сейчас, в шестнадцать.       Они вышли к воротам деревни, за которыми начинался густой лес. Данзо растерянно оглядывался по сторонам: пытался прочитать иероглифы на деревянных дверях, рассмотреть джонинов, находящихся на дежурстве — что угодно, лишь бы не сталкиваться взглядом с учителем. А тот стоял и смотрел свысока, ожидая немедленных объяснений. О чем говорить, как оправдываться парень не знал, поэтому опустил голову и сунул руки в просторные карманы штанов. Ветер сегодня особенно сильный, флигеля на некоторых домах крутятся без перерыва, стукаясь о металлическую верхушку и скрипя. По дороге носит пожелтевшие листья, которые щекочут пальцы, поэтому, наверное, так неудобно ходить в сандалиях.       Данзо тряхнул ногой, чтобы хоть как-то развеять повисшее обвинительное молчание.       — Снова из зависти полез? — наконец начал Тобирама, одергивая пояс своего одеяния. Бинты на запястьях уже испачкались, надо бы идти домой. — Данзо, я...       — Да, сэнсэй, я знаю, что вы сейчас скажете, — прервал парнишка. — Мол, плохо это, на товарищей своих кидаться. Но вы только посмотрите на этих...этих... отвратительных Учиха! Даже воротит. Всё умеют, всё знают, всё видят. Зачем тогда мы нужны, обычные ниндзя, если деревня богата целым кланом таких гениев?       Тобирама не знал, что ответить, так как сам никогда не понимал всего этого цирка вокруг проклятого клана. Не понимал союза с ними, дружбы и обвинительных взглядов родственников. Ему также совсем не было жаль ни Изуну, ни Мадару, потому что вражда — это навсегда. Нельзя ставить людей, привыкших воевать против друг друга, в такое положение. Нельзя сменить гнев на милость, не оставляя при этом ничего за своей израненной душонкой. Еще вчера маленького Сенджу подкарауливала группа мужчин с бело-красными веерами на спине, а уже сегодня они спокойно пожимают ему руку. Доброе утро, мол, здравствуйте, всего хорошего, удачного дня. Как ни в чем не бывало.       — А Хьюга? Как ты относишься к ним? У них же тоже сильные и полезные глаза, — нашел аргумент Тобирама, мысленно себя за это восхваляя. — Или твоя ненависть концентрируется конкретно на Учиха?       — Вы правы. Я их ненавижу просто потому, что они существуют, — прошипел Данзо. — Они рано или поздно устроят вам подлянку, вот увидите. Обязательно, я уверен. — Юноша пнул ногой маленький камушек, мирно лежавший рядом. Ветер немного стих.       — Послушай, — протянул Тобирама, ненадолго замолчав и прикусив губу. — Невозможно вечно поддерживать здравие одной стороны. В мире существует определенный баланс, который нельзя нарушать — это свет и тьма. Наверное, в академии тысячу раз читали такие лекции... Но они не правы лишь в одном: в том, что если уничтожить тьму, то ее больше не станет. Подумай. Хорошенько подумай, Данзо.       Нахмурившись, Шимура задумался. На ум не приходило ничего нового, так как устоявшееся мировоззрение диктовало свои порядки.       — Не понимаю, Тобирама-сэнсей. Я думаю, что зло можно искоренить, тогда настанет мир и покой для всех, а эти красноглазые больше не будут сновать туда-сюда...       — То есть зло для тебя — Учиха? Или Кагами, самый тихий из нашей команды? Хотя не важно. Сейчас, на данный момент, это не важно, — вздохнул Тобирама, отламывая от стоящего рядом дерева тоненькую ветку. Он провел ее кончиком по земле и нарисовал круг, после разделив его на две части. — Представь, что справа — тень, а слева — свет. Как схема смены дня и ночи. Если ты сотрешь границу, уничтожив якобы все зло, то останется только лишь свет, верно? — Данзо кивнул. — Значит, ночи тоже никогда не наступит. Ритм нашей жизни играет большую роль, человечество не сможет приспособиться к таким резким изменениям, как и все, что нас окружает. Мы умрем. Просто возьмем — и умрем. Получается, мы боролись за мир только ради того, чтобы превратить мир в прах? Так не пойдет. Должно быть равновесие и равноправие, только урегулированное. А что значит регулировать?       — Наверное, сохранять этот самый баланс сил? — спросил Данзо, почесывая пальцами подбородок. Кровь уже почти застыла, но кожа все равно пачкалась.       — Именно. Если ты способен уничтожить темноту... следовательно, внутри тебя этой самой копоти хоть лопатой греби? Своим гневом ты выместишь гнев чужой и займешь место того, кто руководил правой частью до тебя. Вот и вывод: кому от этого будет лучше?       — Только мне, скорее всего, — растерялся Данзо. Учитель разрушил все его доводы и предположения за две минуты, и больше ничего не оставалось, кроме как согласиться.       — Не хочу впредь быть свидетелем разлада моих подопечных. Усвоил? — уже грубым тоном спросил Тобирама, собираясь уйти.       — Но... Учиха...       — Ты ничем не лучше его. И ничем не хуже, — сказал учитель и, проведя ладонью по шее Данзо, поднялся выше, трепля волосы на макушке. — Иди умойся. Не смей появляться перед матерью в таком виде. Спросит про шрам — скажешь, что на тренировке получил.       Не попрощавшись, Тобирама пошел прочь, насвистывая какую-то мелодию, свистеть он совершенно не умел, но все же пытался. Данзо видел, как Сенджу здоровается с дежурными, улыбается и покидает их, заворачивая за угол первого же дома. Вечно радостный, меланхоличный и до безумия мудрый. Интересно, сколько крови Учиха на его руках? Жалеет ли он обо всем этом? И как же ему удалось так резко изменить свои приоритеты? Все ради мира и спокойствия, ради брата. Ради сумасшедшей дружбы, породившей деревню, ее уклад, ее культуру и знание. Сумасшедшей, избитой, заколотой мечами, но дружбы.       Данзо опускался на колени, вспоминая, как много лет назад Кагами падал точно так же. Вот только он не умирал, а готовился жить дальше. Жить, бороться, стремиться к чему-либо. А вот сам новый шестой хокаге, похоже, стремился к пустоте. Пустоту он ощущал лишь в своем сердце, но никогда не видел ее в глазах Учиха. И вот сейчас перед ним стоит юный потомок. Его амбиции, злость, негодование, жажда мести слились в одно единое чувство, и это явно не торжествующая пустота.       «А что будет, Тобирама-сэнсэй, если тьма искоренит свет? Вы так и не объяснили мне... не объяснили до конца, Тобирама-сэн...сэй»       — Сдохни уже, — проговорил сквозь зубы Саске. Алая кровь текла по щеке, а улыбка не хотела сходить с его тонких губ.       Вопреки ожиданиям, Данзо не хотел умирать, не забрав с собой еще пару человек. Если уж с головой погрузился во тьму, то баланс не подпортят еще немного бездыханных тел, система заработает еще лучше, соединяясь со всем тем ослепительным светом, исходящим от жителей Конохи. Разве плохо? Пора бы использовать тот самый «туз в рукаве», пока сердце еще совсем не остановилось.