Правила столицы

Яркое солнце поднимается над столицей Панема. Шум за окном набирает обороты, но я не спешу просыпаться. Сегодня один из самых неприятных дней в моей жизни. Сегодня мой отец везёт меня в Дистрикт-12 знакомить со своей невестой и её дочерью. Слово «невеста» как-то глупо звучит в этом предложении. В общем-то, меня зовут Китнисс Эвердин и я с рождения живу в Капитолии вместе со своим отцом. Моя родная мама погибла ещё при родах, поэтому, можно считать, что материнской заботы я никогда не чувствовала. И когда, около недели назад, мой папа заявил мне, что хочет познакомить меня со своей невестой, я была одновременно невероятно зла и растерянна. Я боюсь принимать в семью новых и незнакомых людей. Это выше моих сил. Даже несмотря на то, что папа уверяет меня в том, что они мне понравятся. - Китнисс, милая, просыпайся! - слышится за дверью мужской голос. Судя по всему, сегодня мне не избежать этой поездки в самый дальний Дистрикт. - Я уже проснулась, - бодрым голосом кричу я в ответ и лишь сильнее «зарываюсь» в одеяло, в надежде проспать всё на свете. - Если бы ты не была моей дочерью, я бы поверил, - совсем рядом слышится голос отца и через секунду он срывает с меня одеяло. - Ну папа! - жалобно скулю я, кидая в него подушкой. - Завтрак ты уже проспала, поэтому умывайся, одевайся и поехали. Поезд уже через час, - строго говорит мужчина и выходит из комнаты. Я обреченно вздыхаю, понимая, что мне не избежать сегодняшней участи. Поднимаюсь с кровати и неохотно подхожу к зеркалу. Из него на меня смотрит измученная девушка семнадцати лет. Серые глаза всё еще слипаются, чёрные волосы с красными прядями спутались в жуткие колтуны, а бледный цвет кожи буквально кричит о моём недосыпе. Если бы меня сейчас увидел мой стилист Цинна, он бы не поверил, что это я. Ближайшие тридцать минут я пытаюсь привести себя в порядок. Принимаю душ, который меня заметно бодрит и укладываю волосы в незамысловатую прическу. На самом деле, для Капитолия я выгляжу слишком просто. Разве что волосы выдают мою принадлежность к столичному народу, а так я могу сойти за обычную жительницу одного из Дистриктов. На самом деле, наша с папой маленькая семья довольно известна во всём Панеме. Мой отец руководит компанией, которая стоит большинство зданий в Капитолии. Тренировочные центры, небоскрёбы - всё это дело моего отца. Последние несколько лет, благодаря дружбе с президентом Сноу, папа занимается постройкой Арены для Голодных Игр. Терпеть их не могу. Папина дружба с президентом остаётся для меня загадкой. Каким образом они познакомились? Что в них общего? Я не знаю, и судя по всему - не узнаю. Безусловно, из-за Голодных Игр большая часть Панема просто ненавидит президента. Но я, зная его на протяжении многих лет, никогда бы не сказала, что он жестокий тиран и узурпатор, который каждый год отправляет двадцать три ребёнка на верную смерть. Однажды, будучи маленькой, я спросила у него, почему нельзя просто взять и отменить эти Игры, на что он лишь покачал головой и сказал: «Когда ты вырастешь, ты поймёшь». Я выросла и не поняла. Больше на эту тему мы с ним не разговаривали. Но зато, именно благодаря президенту, я стала довольно известной певицей в Капитолии, как и мечтала. Поначалу папа был категорически против, так как считал, что это несерьёзно, но когда его друг Кориолан поддержал меня и пообещал помочь, папа сдался. Постепенно мы стали записывать песни, которые мгновенно полюбились капитолийцам, мне нашли личного стилиста, придумали свой стиль и я начала появляться на публике. К пятнадцати годам я уже была материально независима от отца, что его безумно радовало. Он гордится мной, я это знаю, просто, порой, считает, что не так воспитал меня. Возможно, даже иногда жалеет, что уступил мне тогда, ведь я выросла еще быстрее и незаметнее. Несмотря на хорошие отношения с президентом, в прошлом году я приняла участие в Голодных Играх в качестве спонсора. Мистер Сноу ничего не сказал мне по этому поводу, но только по его взгляду в тот момент, я поняла - он недоволен. Я и не заметила, как быстро пролетели полчаса. Зная папу, и то, как для него важна эта поездка, опоздание с моей стороны будет рассматриваться как оскорбление. Поэтому, нужно как можно быстрее собраться. И вот я уже натягиваю на себя обыкновенные джинсы, стягиваю с вешалки невзрачную толстовку, обуваюсь, хватаю сумку и бегу к выходу из дома. Не стоит приезжать в бедный Дистрикт при параде. В конце концов, я просто уверена, что капитолийцев там не жалуют, а особенно тех, которые не сходят с экранов телевизоров. Со всех ног бегу по длинному коридору, несколько раз поворачиваю за угол и спускаюсь по лестнице. При этом успеваю, в который раз, задать себе вопрос, зачем нам с папой такой огромный дом? Подхожу к выходу из дома и вижу отца, который недовольно поглядывает на часы и смешно хмурится. Заметив меня, он разводит руками и говорит: - Китнисс, сколько можно собираться?! Такими темпами мы точно опоздаем на поезд. Нас ждать не будут. - Ты же прекрасно знаешь, что будут, - спокойно отвечаю я, надевая тёмные очки. В конце концов, синяки под глазами я убрать не смогла, но «дарить» надоедливым журналистам новые фотографии я не хочу. Быстро обхожу отца, открываю входную дверь и спускаюсь с крыльца. Сейчас будем опаздывать не из-за меня, а из-за него, и всё потому, что он хочет казаться строгим и справедливым отцом. - Китнисс, подожди. Ты все вещи собрала? Мы едем туда на две недели, - окрикивает меня отец. - Всё, что посчитала нужным, - вздыхаю я. - Может поедем уже? - Куда ты теперь стала спешить? Я думал, ты не очень-то хочешь в Двенадцатый, - удивлённо спрашивает папа, недоверчиво смотря на меня. - Кто ты, и что ты сделала с моей дочерью за полчаса? - Чем раньше мы туда приедем, тем раньше мы оттуда уедем, - бурчу я и подхожу к нашей машине. Водитель забирает у меня вещи и прячет их в багажник. - А, ну теперь я узнаю свою Китнисс, - смеется папа и садится в машину. Я спешу сесть рядом с ним. Как только мы выезжаем за пределы нашего дома, я вижу группу журналистов с профессиональными камерами, которые, при виде нашей машины, подскакивают к нам с криками «Мистер Эвердин! Мисс Эвердин!». Когда я была чуть младше, я не понимала, зачем они тут сидят, но потом мне объяснили, что эти люди готовы ночевать у домов известных личностей, лишь бы разведать какие-нибудь новости. Папа просит водителя на минуту остановиться и открывает окно. Тут же десяток вспышек ослепляет нас, но отец спокойно отвечает на несколько вопросов, и не дав мне даже нос высунуть, закрывает окно. Тонированные стёкла не дают фотографам возможности увидеть нас и мы спокойно отъезжаем от дома. За всю дорогу мы с папой не говорим друг другу ни слова. Он постоянно разговаривает по телефону, решает глобальные проблемы Капитолия, а меня словно не замечает. Неделю назад я бы возмутилась такому отношению к себе, но сейчас, после его объявления о какой-то «невесте» я не очень-то и хочу с ним говорить. Слегка ёжусь от внезапного холода и чувствую, что глаза непроизвольно закрываются - я засыпаю. Мой, и так не очень-то крепкий, сон прерывает толчок в плечо. Ну конечно, папа так торопится, что аккуратнее это сделать нельзя. Недовольно морщусь и выхожу вслед за ним из машины. Дальше всё происходит словно на автомате. Несколько фотографов вновь ослепляют нас вспышками, папа сдержанно улыбается, а я радостно машу рукой. После, мы заходим в какое-то здание, множество людей не дают сконцентрироваться и я иду за отцом, словно пятилетний ребёнок, который не ориентируется в окружающем мире. Потом отец встречается с каким-то мужчиной, который проверяет наши билеты на поезд, и уже через какую-то минуту мы, в сопровождении миротворцев, оказываемся в вагоне. Сегодня я явно не принадлежу себе. Как выражаются, тело отдельно, голова отдельно. Ничего не понимаю и иду к первому попавшемуся креслу. - Китнисс, не порть спину, сядь ровно, - говорит отец, в перерыве между звонками. Складывается впечатление, что он просто зависим от этого телефона и работы. Как бы он меня не пытался переубедить, я знаю, что за какой-то день без его контроля компания точно не рухнет, и я скажу даже больше, там ничего не изменится. - Если я один раз криво посижу, то ничего не изменится, - себе под нос бурчу я, но папа всё прекрасно слышит. Он обреченно вздыхает и садится на кресло напротив моего. - Милая, ты же знаешь, что твои капризы ничего не изменят, - качает головой мужчина. - Элеонор и Примроуз очень хотят понравиться тебе. Они хотят стать не просто твоими знакомыми, они хотят стать твоей семьёй. Нашей семьёй. Они очень хорошие люди, вот увидишь. - Меня устраивает наша семья, - я разворачиваю голову в сторону окна и старательно пытаюсь изобразить безразличие, но судя по всему, получается только боль. - Кит, я знаю, что мы всегда были сами и ты никогда не чувствовала женской заботы...- пытается оправдаться отец, но я его перебиваю. - Мне хватало и хватает женской заботы со стороны тёти, - недовольно огрызаюсь я. Ведь я на самом деле никогда не страдала из-за отсутствия матери. Я никогда не ходила в школу, поэтому у меня было очень много нянечек, которые ходили за мной по пятам, да и папина сестра довольно часто приходит к нам. - Я уверен, они тебе понравятся, - строго говорит отец, прислоняясь к спинке кресла. Я же наоборот, вскакиваю с кресла и направляюсь к выходу из вагона. Не хочу видеть его осуждающий взгляд, нужно немного проветриться. Уже в самых дверях он окрикивает меня. - Ты куда? - Пойду погуляю, - отвечаю я и пытаюсь выйти, но он вновь говорит. - Китнисс, я купил всего один вагон, а не весь поезд, - потирая переносицу, говорит мужчина. - Значит, я пойду куплю что-нибудь попить, - оправдываюсь я. - Но ведь здесь есть бар, - отец указывает в сторону огромного шкафа с разными напитками, на что я недовольно морщусь. - Я лучше посмотрю, что продают там, - отмахиваюсь я и ухожу. Я уверенна, что сейчас отец закатил глаза и сидит, причитает, какая я упрямая и нужно было воспитывать меня строже. Мы это не раз проходили, но обычно причины наших ссор были куда более безобидными. Либо его командировка на месяц, либо график моих гастролей, но никак не наша семья. На самом деле я очень тяжело нахожу общий язык с людьми. Вокруг меня сформировался близкий круг таких людей, но с ними я чувствую себя абсолютно иначе. Они меня принимают такой, какая я есть. Они знают Китнисс Эвердин, а не капитолийскую певицу. Сомневаюсь, что эти Элеонора и Примроуз примут меня такой, какая я есть.