Covenant, the

Крайне неудобно писать кровью. Тем паче – своей собственной, спешно собранной из рассеченной вены и еще хранящей тепло плоти. В отличие от чернил, она слишком быстро сохнет на шершавой поверхности белого листа, и исправить написанное практически невозможно. Собственной кровью ты сжигаешь все мосты за спиной. Кюхен всегда знал, что так будет. Точнее просто догадывался, к чему приведет его навязчивая мысль. Всего лишь однажды поселившись в его голове, она полностью подчинила себе все его существование, подгоняя под одну лишь только цель – обладать. Получить. Добиться. И в данном случае – цель оправдывает средства. Кюхен тщательно выводит очередное слово и глотает подступивший к горлу комок. Он был готов к такому. Каждая ночь с определенного момента подготавливала его к апогею багрового хаоса. При свете дня он вел себя как обычно, улыбаясь коллегам по группе и по-дружески подшучивая над ними. Но стоило лишь солнцу скрыться за кромкой горизонта, и Кюхен спешно прятался в очередном номере дешевого отеля. Наедине со своими мыслями. Один на один с той идеей, которая медленно пожирала его изнутри. В компании собственного одиночества и отчаяния. Кюхен смахивает пот со лба, продолжая заполнять тщательно проработанный договор. Он горько усмехается – если бы отец знал, для чего пригодятся ему знания юрисдикции, он бы никогда не стремился сделать сына адвокатом. Скорее прикончил бы лично всех репетиторов, тщательно втолковывающих маленькому Кю юридические тонкости. Кюхен сам виноват. Никто не просил и уж тем более не заставлял его видеть в другом человеке смысл своей жизни. Он сам пришел к этому, сквозь каждую из бессонных ночей. «Знаешь, я никогда не понимал тех людей, которые идут на подобные уловки лишь бы получить желаемое», - голос Чонуна из воспоминаний словно бы звучит рядом. Он протягивает Кюхену очередную религиозную притчу и рассуждает о том, насколько глупо продавать душу, поддавшись отчаянию. «Не может такого быть, чтобы не было других путей», - Йесон качает головой и уходит, оставляя раскрытую книгу на столе. И в ту же ночь Кюхен жадно вчитывается в каждое слово на пожелтевших страницах, кусает губы и нерешительно смотрит в сторону кухни. Реук всегда хорошо затачивает кухонные ножи. Иногда даже кажется, что ими можно разрезать падающее перо. Что уж говорить про податливую плоть. Кюхен чуть шипит от жжения в глубокой ране на руке. Никто не заметит отметины – актер Чо Кюхен за несколько часов до этого повредил руку на мюзикле про мушкетеров. Никто не узнает. Никто не догадается. И никто его не спасет. Тщательно заполненный договор готов спустя казалось бы бесконечное количество времени. Кюхен бережно берет его в руки, произносит вызубренные наизусть слова, закрывает глаза и прижимает лист бумаги к груди. - Надо же... – звучит совсем рядом. Почему Кюхен не удивляется тому, в чьем обличье ему является купец? - Я же говорил, что никогда не понимал людей, - Чонун лениво растягивает слова. Но так даже легче. Так проще открыть глаза и смело посмотреть на стоящего напротив человека. Впрочем... Человека ли? - Вы такие доверчивые, словно не для вас были писаны все религиозные предостережения и запреты, - Йесон усмехается, даже не пытаясь скрыть искорок в глазах. – Чего желаешь ты, Кюхен? Кю чуть медлит и опускает глаза в пол. Скользит взглядом по тщательно выцарапанной в полу пентаграмме и тихо произносит всего одно имя. - Время? – Чонун хищно улыбается. - Десять лет, - голос Кюхена дрожит. - Семь, - Йесон обходит кругом начертанный в полу защитный барьер и продолжает скучающим тоном. – Десять – многовато. - Десять. - Не ты мне будешь ставить условия, малыш, - голос Чонуна, кажется, звучит со всех сторон одновременно. – У нас тут не распродажа. Семь счастливых лет – очень щедрое предложение. Кюхен чуть сжимает хрупкий лист бумаги в руке. Медлит с ответом. Но спустя пару мгновений уже сжигает свой договор, тщательно собирая пепел в шкатулку. - Вот и умница, - Йесон хлопает в ладоши. – Столь продуманные сделки попадаются очень редко. Я всегда знал, что ты способный малый. Кюхен сжимает шкатулку в руках. - Я буду рядом. И через семь лет заберу то, что принадлежит мне по праву. Наслаждайся, пока жив, Чо Кюхен.