The Fire Within

Мы шли достаточно быстро, едва ли не бегом, и успели к полудню. Практически сразу, не теряя времени, принимаемся перетаскивать все наше добро поближе к озеру. Солнце палит слишком сильно, и среди запасов я нахожу полезную вещь: тенты, под которыми можно укрыться от жары. Вообще в этой куче есть, кажется, все, что только может пригодиться. Устанавливаю тенты, фиксируя их на воткнутых в землю колышках, и ухмыляюсь, когда вижу Диадему, с убитым видом волочащую по земле спальный мешок, а позади нее — Мирту, которая невозмутимо тащит за собой огромный черный ящик. Я очень сомневаюсь, что он пустой. — Подождут другие трибуты, — сонно бормочет Диадема, кидая спальник под тент и едва ли не падая на него. — Ммм... — Боже. — Только что подошедшая Мирта неприязненно морщится при виде такой картины и небрежно ставит ящик на землю. — Так, у тебя вроде два последних, Катон? — кричит она, вполоборота оглядываясь на своего напарника, и, когда тот кивает, поворачивается обратно к нам. — Непривычно ощущать Двенадцатого у себя под боком. Боюсь, как бы не сработал рефлекс... Я ухмыляюсь этим ее словам, проверяя, прочно ли держатся тенты. — Как думаешь, — продолжает Мирта, не спуская с меня глаз, — он не врет? Он приведет нас к Эвердин? Вспоминается несостоявшийся разговор у треклятых кустов. Ага, Мелларк не врет. Просто чуть-чуть не договаривает. — Может, приведет. Может, нет. — Я пожимаю плечами и, не выдержав, добавляю: — Не советовал бы так переживать насчет нее. По крайней мере на камеру. Ну, знаешь, — выдерживаю многозначительную паузу. — Попахивает страхом. Мирта подходит ближе. Улыбается. — Правда? — Она пожимает плечами. — Что ж, разве я в праве тебя разубеждать? Надеюсь только, что ты доживешь до того момента, когда мы схватим ее. — Вторая подается вперед, встав на цыпочки, и доверительно шепчет: — У нас куча сюрпризов. Будет обидно, если ты пропустишь шоу. Я застываю и смотрю на нее в попытке понять, была ли это шутка или угроза. В любом случае, для шутки слишком несмешно. Улыбка Мирты превращается в кривую линию. В ее глазах мелькает страх, который, впрочем, тут же сменяется облегчением при звуке голоса своего союзника. — Наконец-то! — говорит Катон, скидывая два последних ящика на землю, и вдруг умолкает, когда чувствует, что что-то тут не так. Напряжение в воздухе. Мой взгляд. Выражение лица Мирты. — Что? — в голосе его слышится угроза, и я понимаю, что адресована она мне. Почему-то крайне очевидная вещь становится понятной мне только сейчас: Катон не тронет Мирту до самого конца. Здесь, на арене, где кучка детей должна поубивать друг друга, они будут действовать единым целым, пока не придет время. Пока не останется других путей. Одна только мысль об этом вселяет в меня необъяснимую тревогу. — Ничего, — подает голос Вторая, отвернувшись от меня, и спешит сменить тему: — Мелларк где? Все еще у Рога? — Ну, — кивает Катон, скривившись при упоминании Двенадцатого. — Вместе с Четвертой проверяет, не забыли ли мы какие мелочи. — Миленько. Я молчу. Провожу ладонью по брезенту и берусь раскладывать свой спальник. Мысли вновь устремляются к Двенадцатому. Он сказал, что охмурил Эвердин и она повелась, но теперь поверить в это сложнее, чем в то, что трава на этой арене растет настоящая. Мелларк заметал следы, что, впрочем, не является показателем его бесконечной любви к Эвердин, но уж попыткой убрать ее с дороги это точно не назовешь. И ничто не мешает им быть просто-напросто заодно. Ничто не мешает Мелларку водить нас за нос по той простой причине, что он... черт... действительно любит Эвердин. Не знаю. Я не знаю, что на уме у этих двоих, но в одном я уверен точно, и это самое главное: то, что они делают, очень нравится спонсорам. Нравится тем, кто может спасти жизнь. Я слишком резко тяну молнию спальника вниз. Проблема не в них, не в спонсорах. Проблема в том, что лишить Двенадцатых спонсоров дело нетрудное — а я все равно не пытаюсь. — Нужно подумать о припасах. Я поднимаю голову, на секунду отрываясь от своего спальника. Катон смотрит в сторону горки, составленной из наших драгоценных запасов, и хмурится. Уже думает, как оградить их от других трибутов во время нашего отсутствия. Мне кажется, будь у него воля, он бы их скорее самолично сжег, или взорвал, или утопил, лишь бы другим ничего не досталось. — А что ты с ними еще хочешь сделать? — безразлично пожимает плечами Мирта и плюхается на свой неразложенный спальник. — Запереть на замок? — Сохранить! — огрызается Второй. — Не сомневаюсь, поблизости ошивается эта рыжая. Только и ждет, как бы что-нибудь стащить у нас. Он замолкает, когда видит приближающихся Ливи и Мелларка. В руках у них что-то есть. Я, успев к этому времени улечься, приподнимаюсь на локтях. — Это все лежало в стороне, — поясняет Двенадцатый и ставит предмет на землю. Я, прищурившись, вглядываюсь в него внимательней. Да... у нас и вправду есть все, что нужно. — Кажется, Катон, твоя благоговейная мечта о сохранении наших запасов не такая уж и заоблачная, — говорю я с улыбкой. — В смысле? — Это мины, — кивает Мирта, и Второй берет устройство, чтобы получше рассмотреть. — Осталось найти того, кто умеет их устанавливать. Воцаряется тишина. Становится ясно, что из нашей шайки никто не в ладах с техникой такого уровня, а рисковать никому не хочется. Мало ли, еще самих себя подорвем, та еще будет потеха. Я откидываюсь обратно на спальник, зевая: — Тут нужны Третьи. — Мы их убили, нет? — Что, прям обоих? — недоверчиво приподнимаю бровь. Катон пинает один из ящиков под тень и садится на него, задумавшись. — Ну, я не знаю! — раздраженно говорит он наконец. — Вот ты запомнил все их рожи? Вопрос явно риторический, но я все равно отвечаю на него — только мысленно. Сам не знаю почему. Лица трибутов сами собой всплывают в сознании, и я невольно начинаю считать. Уж одну "рожу" я точно запомнил. И запомнил, пожалуй, слишком хорошо. — В любом случае, это не настолько большая проблема, чтобы так париться, — заключает Ливи. — Припасов много и... — Взгляд Катона заставляет ее замолчать. Я ухмыляюсь, откидываясь обратно на спальник. С такой непосредственностью и длинным языком нужно быть осторожней... Все разбредаются кто куда. Пялюсь на темный брезент тента. В голове проносится все, что произошло вчера и этой ночью, и я неосознанно тру свои ладони, ожидая почувствовать корку засохшей крови на них. Вокруг шелестит трава, со стороны леса слышится пение птиц: неудивительно, что я, не спавший целую ночь, начинаю клевать носом. Повернувшись на бок, я какое-то время всматриваюсь в светлую копну волос Диадемы и вдруг напрягаюсь, заслышав плеск. Непорядок. Обычно гладь озера спокойна, да и рыбешек в ней я что-то не припоминаю. Встаю со спальника и иду в сторону озера, вытаскивая по дороге нож. Кому-то явно очень захотелось пить: только жажда может быть сильнее страха перед бандой профи. И тут я вижу трибута, точнее, его спину: он уже улепетывает в сторону леса. По черной куртке узнаю в нем Двенадцатую и немедленно срываюсь с места; бегу за ней со всех ног, ни о чем толком не думая. Я стремительно приближаюсь (видимо, сказывается долговременная жажда) и, нагнав, наваливаюсь на нее. Валю на землю. — Тише, Эвердин, тссс. На шум прискачет Катон, и поверь мне: ты этого не хочешь, — шепчу я, перевернув Двенадцатую на спину, и едва не отшатываюсь: на лбу у нее зияет рана, а из нее непрерывным потоком идет кровь, заливая лицо и (как я раньше не заметил?) волосы. Я не вижу ее глаз: закрыла, умница какая. Но, кажется, я знаю, как заставить ее смотреть на меня. Хватаю за влажные волосы и запрокидываю ее голову назад. — На кого-то напоролась, да? Нож мягко входит в плоть. Кровь пропитывает ткань, орошает искусственную землю арены, и я чувствую железный запах, еще более сильный, чем от нее исходил раньше. Девушка подо мной кричит, но упрямо держит глаза закрытыми. Все, что я вижу, — широко раскрытый рот с рядом испачканных в крови зубов и прелестный розовый язык. — Ну что ты так? — говорю ласково, склонившись к ней. — Посмотри на меня — и я перестану. — Я принимаюсь вытирать ее лицо рукавом куртки с какой-то особой заботой. В ужасе отшатываюсь. Нет. Этого не может быть. Зеленая радужка глаз, тонкие, но четко очерченные губы и узкое лицо с острыми чертами. Это не Эвердин. Это Сатин. Резко распахиваю глаза: взгляд упирается в темный брезент тента. Сердце бешено колотится в груди, но я понимаю, что это был всего лишь сон. Ага, всего лишь сон, в котором я прирезал родную сестру, приняв ее за Эвердин. Внутри от этого расползается стойкое чувство отвращения и какой-то странной, неуместной вины перед Сатин. "Ее крик", — думаю я. — "Я должен был узнать ее по крику". И следующая же мысль: "А ты когда-нибудь слышал, чтобы она кричала?" Поднимаюсь — и замираю, наткнувшись на пристальный взгляд Диадемы. У меня такое ощущение, что она уже не одну минуту так за мной наблюдает, и от этого становится жутко. — Что тебе приснилось? — наконец спрашивает она. Я осматриваюсь: уже глубокий вечер, почти что ночь; Катон храпит вовсю, недалеко от него устроились Мелларк и Ливи, а Мирты нет. Потираю глаза. — Уже не помню, — отвечаю я наконец. По лицу Диадемы становится ясно, что она мне не верит, но меня это волнует не особо. Рассказав о кошмаре, что я покажу? Лишь свою слабость, ничего больше. Девушка смотрит на меня еще какое-то время и вдруг протягивает мне глубокую тарелку. Прежде чем взять ее, я заглядываю внутрь: мясное рагу с овощами. Не горячее, но еще теплое. — Спасибо. — Такими темпами мы собьем себе весь режим, — со вздохом говорит Диадема и потягивается. — А Мирта где? — Здесь я. Я оборачиваюсь: Мирта подходит со стороны озера, обвязав куртку вокруг талии, хотя становится холодно. Она садится у ног Катона, вытаскивает нож и принимается умело поигрывать им. Взглянув на меня, Вторая фыркает. — Смотри не подавись. В последующем молчании проходит минут десять. Я вспоминаю недавний сон. Он был таким... реальным. Крик Сатин, ее кровь, ее лицо, перекошенное от боли, и страха, и непонимания — все это было настоящим. Мне не хочется думать о том, что, попади она на арену, то так все бы и случилось, но все равно думаю. Сатин никогда не понимала моего стремления попасть сюда и часто уходила в другую комнату под каким-нибудь предлогом, когда наша семья садилась за просмотр очередных Голодных игр. Никто не настаивал. Гимн рассеивает мои мысли и будит остальных. Я откладываю пустую тарелку в сторону. На небе появляется один единственный портрет: девушка, которую мы убили ночью. И все. Катон, зевая, еще какое-то время продолжает смотреть в ночное небо и в итоге многозначительно хмыкает. — Жива, значит. Украдкой гляжу на Пита: тень облегчения пробегает по его лицу, только лишь тень: бдительности он не теряет. Я поднимаюсь на ноги. — И откуда в ее тщедушном теле столько сил? — зло бурчит Диадема, застегивая куртку. — Она успела схватить рюкзак перед тем, как сбежала в лес, — в тон ей отзывается Мирта. — Возможно, там оказалось что-то полезное. — Но это явно не вода, — говорю я. — Такое сокровище в рюкзаки не пихают. Ее вообще никуда не пихают: помимо озера есть еще какой-нибудь источник и все. — Улыбка трогает мои губы. — Может, она уже загибается от жажды. — А может и нет. — Именно поэтому мы должны не лясы точить, а двигать! — Катон поднимается на ноги. — И. На этот раз. Ты. Остаешься, — угрожающе говорит он Ливи, и та благоразумно решает не спорить, лишь что-то бубнит себе под нос. Мы разбираем фонари с факелами, свое оружие и снова идем в лес. С нашим вторжением он наполняется треском, шорохами ночных зверей, хлопаньем крыльев. Диадема оглядывается через плечо. — Четвертая меня напрягает, сил нет. — И что предлагаешь? — интересуется Катон, по дороге разрубив мечом низко свисающий сук. — Ты знаешь. — Диадема растягивает губы в ласковой улыбке. — Нет, скажи. Почему-то я не удивляюсь, когда со мной равняется Мирта. Искоса смотрю на нее: недовольна и раздражена. Не знаю, какие у нее там чувства к Катону и есть ли они вообще, но наверняка причиной ее настроения является Диадема. Игривая, открытая, веселая, полностью противоположная ей Диадема, которая маячит рядом, будто раздражающее насекомое. А что обычно делают с раздражающими насекомыми?.. Я вздыхаю. Проходит не меньше часа бесплодных поисков, и вдруг Катон задает вопрос: — Скажи, женишок, по каким признакам ты выслеживаешь Двенадцатую? Мелларк мнется и пытается вроде как отшутиться: — Ты ведь все равно убьешь меня, да? Если я скажу и если не скажу? Катон издает короткий смешок. — Не парься, мне просто интересно. — Ну, — Двенадцатый кидает на меня мимолетный взгляд, — допустим, по силкам. Если они есть, значит, она где-то рядом. — Силки — это понятно, — тянет Катон. — Она кроме них ничем больше и не отличилась. Я фыркаю. Ничем не отличилась, только вот на показах умудрилась получить почти что максимум. Но не решаюсь ничего сказать: это явно не будет на руку всем нам и мне в частности. — Однако же вы не догадались искать ее по ним, я прав? — Нашелся здесь умник, — подает голос Мирта, прихлопывая комара, севшего ей на руку. — Что-то я не вижу, чтобы ты особо старался найти свою подруж... Мы резко останавливаемся: протяжный, заунывный вой доносится из той стороны леса, в которую мы направлялись. Так-так... распорядители решили поиграть вместе с нами. — Волк? — свистящим шепотом спрашивает Диадема. — Волки, — в полный голос поправляю ее я, и мне вторит жуткая полифония. — Может быть. — Или мутанты какие-нибудь. — Катон не растерян и не напуган — он скорее раздражен, что в процесс охоты на трибутов вмешались посторонние. Второй светит фонарем в ту сторону, откуда доносился вой, и, выругавшись, решительно поворачивает вправо: — Пошли. Здесь я с ним согласен. Мы не знаем наверняка, чей это вой, и волки — самый безобидный вариант, который только может быть. Конечно, вряд ли распорядители в первые же дни Игр задействовали бы какую-нибудь восьмиглавую гидру или генетически улучшенных тварей, но мало ли... Проходит еще где-то полчаса. Вой слышен уже едва-едва, словно свора непонятных нам существ и не думала двигаться с места. Странно. В меня закрадывается подозрение насчет реальности источника воя: может, это распорядители так шутят, чтобы разворошить нас. Но я не успеваю поделиться своим предположением: мы слышим быстрый топот, после чего кто-то в буквальном смысле налетает на меня. Я не теряюсь и хватаю нерадивого трибута за плечо, а Катон наводит на его лицо фонарь. Парень белее мела и трясется, как лист. Видно, бежал от воя, толком не разбирая в темноте дороги. — Т-т-там... — заикается он и неопределенно взмахивает рукой, глядя на меня снизу вверх. — В-в... Я улыбаюсь ему и поднимаю руку с зажатым в ней ножом. Уже не там. Уже — здесь. — Стой-ка. — Мирта подходит ближе к нам и вдруг указывает на парня хорошо отточенным лезвием. — Это Третий! Точно, я помню, это он. — Да? Ну, повезло тебе, — тяну я, выпуская трибута из захвата. — Будь добр, окажи одну услугу. Он смотрит на нас затравленно, съежившись, будто от холода. Ответить ему слишком страшно. — Ты шаришь в технике? — спрашивает Катон, и парень неуверенно кивает. — Мины установить сможешь? Он снова кивает и подскакивает на месте, когда звучит вой. Ближе. Гораздо ближе. Мы недовольно переглядываемся. — На этом закончим, — говорю я, кивком указывая на Третьего. — Не стоит лезть на рожон. Вой повторяется. Катон решает не спорить.