Подождите, еще совсем чуть-чуть.

Предлагаю прочитать под вот эту музыку: http://muztunes.net/music/%D1%84%D0%BE%D1%80%D1%82%D0%B5%D0%BF%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D0%BE%20secret%20garden — самый первый трек — он лучший по характеру, однако музыкант во мне рвет и мечет, ибо это не Шостакович, вопреки тому бреду, что пишут в интернете… В общем, это так, для справки. Просто наслаждайтесь красивой музыкой. Порыв теплого весеннего ветра, беззаботно всколыхнув невесомый бежевый тюль, по-хозяйски ворвался через широкие окна в просторный кабинет, вмиг наполнив помещение ароматом перегретой за день на жарком солнце земли и цветущего апельсинового сада. Зашуршал листами бумаги, многочисленными стопками разбросанными по полу, разметав их в разные стороны, и, наконец, запутался в рыжеватых с проседью волосах старика, что сидел, откинувшись на спинку большого рабочего кресла из темной кожи. Мягкий вечерний свет, лившийся из окна, искрами вспыхивал на гранях хрустального бокала в руках мужчины и рассыпался всеми цветами радуги на покрытую лаком деревянную поверхность стола. Хозяин кабинета отстраненно наблюдал за тем, как медленно кружат в воздухе столбики пылинок, высвеченные в лучах заходящего солнца. Но вот человек вздохнул, прогоняя из глаз пустоту, и аккуратно поднес к губам снифтер. Нагретый в ладонях коньяк приятно защекотал нос ароматом пряных специй с легкой ноткой имбиря и легчайшим древесным шлейфом. Больше века выдержки в дубовых бочонках… «Henri lV» — в единственном числе доставшийся ему в подарок от Тимотео в день официального наследования звания Десятого главы семьи. Уже не одно десятилетие утекло с тех пор, но только лишь наполовину початая бутыль до сих пор украшала полку в застекленном секретере позади рабочего стола и кресла. Он позволял себе всего пару глотков по особому случаю. За исключением сегодня… Этим вечером Савада Цунаеши откупорил бутылку без всякой видимой причины. Еще раз вдохнув запах коньяка, он поставил бокал на стол, так и не притронувшись к содержимому, и прикрыл глаза. Сколько же воспоминаний… Словно неожиданный живительный ливень на иссохшую с годами душу. Перед мысленным взором, будто в безумном калейдоскопе сменялись лица и события, оставляя после себя нет, не удивление — видимо с годами безжалостное итальянское солнце постепенно выжгло в нем это чувство, а лишь усталый вопрос — неужели все это действительно было? Тряхнув седоватой головой, Савада провел морщинистой рукой по глазам, словно пытаясь скинуть приставшую паутинку сомнений. — Святая Мария… — тихо сорвавшиеся с губ слова разбили уютную тишину. «Мария…» — повторил про себя Десятый и чуть заметно усмехнулся. Похоже, он все-таки стал итальянцем и в душе, ибо это имя слетало с языка вместо вроде бы и родного, но теперь почти забытого «Ками-сама» так просто, так естественно. Когда-то давно один человек весьма часто использовал это обращение. Собственно с его легкой руки Цунаеши и перенял эту манеру. Хотя что-что, а руки у Реборна никогда легкими не были, это он прекрасно помнит даже столько лет спустя. Савада перевел взгляд на окно. Горизонт за апельсиновой рощей наливался кроваво-алыми красками. «Цвет его рубашки» — отчего-то вдруг подумалось Десятому, и перед глазами возник образ коварного ухмыляющегося малыша-брюнета, хитро сверкающего агатовым взглядом из-под полей неизменной шляпы. За многие годы дружбы он узнал разные стороны личности киллера, но почему-то помнит его именно таким — готового огорошить главу семьи очередным каверзным советом, словно мальчишку. Он ушел первым. Как и предполагалось — в битве. Хотя это лишь сейчас, с высоты прожитых лет, Цунаеши мог утверждать, что предполагалось именно так, а тогда… А тогда, будучи значительно моложе, он не забивал этим голову. Честно говоря, с их работой этот вопрос не был чем-то из ряда вон выходящим. Он прекрасно понимал, что все они на короткой ноге со смертью, что она всегда рядом. Но от понимания этого смерть Реборна не стала менее неожиданной. Весть о гибели бывшего аркобалено, киллера, учителя, советника, а с годами просто лучшего друга была для Савады подобна грому среди ясного неба после короткой вспышки молнии прямо в сердце. Никак не повлияло понимание этого и на боль от потери. Не спасало оно также и от слез — изредка, по ночам. Хех, что уж теперь таиться, он с детства был плаксой. Даже неизвестно и в кого такой уродился — уж точно не в постоянно сиявшую солнечной улыбкой мать и шебутного папашу. С годами мало что изменилось, разве что положение главы обязало его пришить на лицо маску расчетливого и безжалостного мафиози с железной волей и неизмеримой силой. Но маска так и осталась лишь фасадом, броней, для выживания в их безжалостном мире. Мире, где его слезы беззвучно скатывались со щек, впитываясь в шелковую наволочку подушки и лишь ночное небо в проемах окон могло быть свидетелем слабости десятого главы семьи Вонгола. Савада протянул длинные узловатые пальцы к стакану и, подняв, отсалютовал им кровавому небу. После чего сделал крошечный глоток и посмаковал на языке вкус самого дорогого в мире коньяка — вяжущий, с едва заметной сладкой ноткой, сквозь благородную горькость. Словно вкус его жизни… Такой же дорогой и горькой, с вкраплениями из счастливых моментов. Возможно, именно поэтому, он, не любивший алкоголь, как таковой и употреблявший его только когда того требовал его статус, делал исключение лишь для этого коньяка… … Гокудера вот его не понимал, постоянно интересуясь на кой-ему так возиться с этой бутылкой, раз ему она по вкусу. Пару раз порывался даже сам купить боссу еще одну… Не успел. Взрывной неугомонный мальчишка… И совершенно не важно, что Гокудере Хаято на тот момент было уже за тридцать… Жизнь его была похожа на фитиль динамита — прямая искрящаяся ниточка и опустошающий все вокруг слепящий взрыв в конце. Он вечно твердил Саваде о том, что с радостью отдаст за Джудайме жизнь. В итоге, так и вышло… Десятый после не раз ловил себя на горькой мысли о том, что ему следовало еще очень и очень давно, запретить Хаято разговоры на эту тему — ни к чему было лишний раз произносить вслух эти слова, даже в шутку. Желания порой имеют неприятное обыкновение сбываться. Вот и его мечта сбылась — защитил босса, друга… Цена? А Гокудера никогда за ценой не стоял, если уж брался… Только вот оплатить пришлось самому Саваде. Заплатить сполна, из собственного сердца. А зеленоглазый и жутко серьезный юноша не был его правой рукой вот уже больше четырех десятков лет… Еще один салют в сторону закрытого черным кожаным чехлом кабинетного рояля на противоположной стороне помещения и глоток темно-коричневой, обжигающей горло жидкости. Ямамото когда-то поинтересовался, зачем он держит этот инструмент — после Хаято никто и никогда не прикасался к его клавишам. Хороший вопрос. Наверное за тем, что если прикрыть глаза, то пианист все же приходит, с нежной улыбкой расчехляет свой любимый STEINWAY и в кабинете будто наяву тихо звучит мелодия из далеких воспоминаний. Впоследствии за беловолосым призраком стал появляться еще один… … Ямамото ненадолго пережил друга. Через девять лет Десятого отравили вместе с мечником на одном из приемов. Саваду с того света вытащили, а вот Хранитель Дождя вместе с ним не вернулся, оставив мучиться вопросом отчего же Бог так избирателен. Почему? Такая награда ждет нас за искреннюю дружбу и любовь? Всем воздастся по заслугам — так когда-то учили его. Но отчего-то законченные мерзавцы и сволочи живут на этом свете не в пример дольше. И этого Цунаеши понять не может. Хотя, кто он, чтобы судить об этом — для кого-то Десятый Вонгола этот самый мерзавец, живущий уже слишком долго… … Рокудо Мукуро просто исчез лет пятнадцать назад. И сколько бы семья не искала, используя все свои возможности и привилегии, Хранитель Тумана так и не отыскался. Как и положено атрибуту его кольца — он растворился в этом мире, никем не замеченный. Быть может, тоже умер, а может, живет себе где-нибудь на краю мира в иллюзиях и роскоши… … Сасагава Рехей — спортсмен до последнего вздоха. Он выстоял против всех ударов судьбы, но пропустил решающий — не выдержало сердце на очередной тренировке. Хранитель Солнца освободился от своего долга перед Вонголой в возрасте шестидесяти трех лет. Не так, чтобы много, но с их ритмом жизни результат весьма не плох… … Последним ушел Хранитель Облака. Как и положено настоящему хищнику, он вцеплялся в жизнь зубами, клыками, когтями и раз за разом с боем вырывал ее у костлявой с косой. Но со временем, увы, справиться не под силу даже Хибари Кее. И года свое забрали… У Савады дрогнули уголки губ — вспомнились полные неподдельной злости слова сухенького седого старичка о том, какого черта он должен подыхать, лежа в кровати, а не в гуще жаркого боя. Мятежный дух главы дисциплинарного кабинета средней школы маленького города Намимори не угас до самого последнего вздоха. Савада тяжело поднялся с кресла и, все так же держа снифтер в руках, обогнул письменный стол. Взгляд тут же наткнулся на беспорядок — кипы ненужных бумаг. Еще с утра он затеял перебрать макулатуру из многочисленных ящичков стола. И вот теперь ветер разбросал по всему кабинету исписанные листья — светлые, относительно свежие, пожелтевшие от времени гербовые, договора, записки, карты, потрепанные газетные вырезки. Среди всего этого бардака взгляд вдруг наткнулся на нечто интересное. Цунаеши подошел к одной стопке возле камина, из середины которой выглядывал небольшой прямоугольничек — старая фотография. Некогда насыщенных ярких цветов, теперь же изображение на ней потускнело и местами поистерлось. Но это было не важно — память услужливо вытянула на свет нужное воспоминание — ничуть не истертое с возрастом, все такое же яркое, словно все происходило вчера, а не шестьдесят лет назад. Начало летних каникул. Гокудера до хрипоты спорит с Рехеем на тему максимально экстремальных приемов борьбы. Дело доходит до рукоприкладства, что вызывает широкую улыбку и смех Ямамото, который кладет руки на головы драчунам, в попытке успокоить. На плече у мечника — вездесущий Ламбо с конфетой на палочке, что торчит у него почему-то из носа. Чуть в стороне, в тени школьных ворот, угадывается фигура Хибари, недобро поглядывающего на шумную компанию и, наконец, сам он на переднем плане — стоит, запустив обе руки в растрепанные волосы и что-то отчаянно кричит. Кто делал эту фотографию, и вообще откуда она у него взялась, Савада не знал, но бережно вытянул ее из хлама чуть дрожащими пальцами и расправил помятый уголок. Продолжая жадно разглядывать изображение, Десятый подошел к распахнутому окну. На секунду в стеклянной створке отразилось худое, испрещенное морщинами лицо и глаза, выцветшего светло- коричневого цвета. Такого же, как и эта фотография. Да и сам он похож на эту картинку — мальчик остался, а бумага поистрепалась… Тишину весеннего вечера нарушил грохот из подземных гаражей. Цунаеши вздохнул и вынырнул из своих воспоминаний. Одиннадцатое поколение развлекается вовсю. Так знакомо… Как же хочется порой!.. Сердце вдруг неприятно кольнуло, и Савада прижал ладонь к груди. Он еле успел отдышаться, когда в коридоре послышались глухие шаги, и дверь без стука отворилась, пропуская внутрь все такую же лохматую и черную, несмотря на возраст голову: — Цуна, наши опять шалят. — Присмотри за ними, Ламбо. — Как скажешь. Ты подойдешь? — Да… Хранитель Грозы скрылся в коридоре, насвистывая под нос нечто весьма фривольное. Савада с улыбкой вслушивался в удаляющиеся шаги, а затем опустил взгляд на фотографию и провел крючковатым жестким пальцем по изображению: — Да… совсем скоро… Вы подождите меня… совсем чуть-чуть…