Thy black is fairest in my judgement's place

– Мы сошли с ума, – говорит она. – Ты понимаешь, что мы сошли с ума? Мне не простят... – Плевать, – машу рукой я. – Конечно, тебе плевать... – она вскидывает голову. Я смотрю и любуюсь – какая же она все-таки красивая. Красивей и старшей сестры, у которой такой нос, что, кажется, вот-вот проткнет тебя насквозь, и младшей, Чарис, которая всем хороша, но очень уж отглаженная и напомаженная. Зуб даю – косметические чары малышка Чарис освоила чуть ли не раньше, чем ходить начала. А уж кузины Седди и вовсе в подметки ей не годятся. Дорея низковата, полновата, и на мой вкус слишком большегруда. Кассиопея, наоборот, чересчур высока, бледнокожа, а глаза у нее такие, как будто она спит раз в три дня. Блэки. Чертова прорва Блэков. Сестры, кузены, кузины, дядья, тетки, три штуки малолетних племянников, недавно покойная двоюродная бабка, наконец, дед, бывший директор Хогвартса, который помер в тот самый год, когда две его внучки пошли в школу. Наверное, чувствовал, какое счастье ему привалило. Судя по тому, что про этого деда рассказывали старшие, с сэра Финеаса Найджелуса Блэка сталось бы сдохнуть нарочно, только бы не делать то, чего не хочется, я имею в виду, не возиться с очередным поколением своих отпрысков. Это же надо было – влюбиться в девчонку, у которой родни чуть ли не больше, чем у меня. Это мне-то. Седьмому сыну в семье. Впрочем, седьмой сын Уизли – в любом случае не то же самое, что вторая дочь четвертого сына Блэков. Седьмой сын Уизли – это чертова нищета, поношенные мантии, старые учебники, а о своей метле можно вообще не мечтать, хотя я без ложной скромности лучший охотник гриффиндорской команды за последние десять лет. А у Блэков даже вторая дочь четвертого сына носит в школу семейные драгоценности. Разумеется, самое меньшее серебряные. Разумеется, с камнями. Разумеется, очень хорошей, хоть и не гоблинской, работы. Учись я со слизняками, и за моей спиной уже трепались бы, что я влюбился не в Седди, а в ее приданое. Хорошо, что я учусь не со слизняками. Хорошо, что нашим даже в голову не придут такие мысли... – Да не на это же! – возмущаюсь я. – То есть, Седди, пойми, мне не плевать на тебя. Но твоя дурацкая родня... – Она не дурацкая, – кривит губы Седрелла. – Она просто... они просто Блэки. Какой будет скандал. Какой огромный скандал. Разве что дядя Финеас поймет. Только вряд ли мне можно ему написать. Если я ему напишу, это не один, это два огромных скандала. А остальным... не хочу. – Может, им напишу я? – я протягиваю руку к ее волосам. Красивая, красивая, божественно красивая. Немного похожая на портрет Ровены Рэйвенкло, только у Ровены прямые волосы, а у Седди волнистые. Пахнет сиренью и дикими яблоками. Ее сестрицы и кузины больше любят розы. В крайнем случае лилии. Она отдергивается. – Не надо, Септ. Если нас увидят... Я с трудом удерживаюсь, чтобы не повторить свое "плевать". Машу рукой: – Драккла с два нас увидят! Во-первых, мы в нашей башне, во-вторых... Нет, пожалуй, про "во-вторых", про белобрысого Колдуэлла с пятого курса, которого я уговорил подежурить на лестнице, и подать знак, если что случится, Седди знать необязательно. Да она и не слушает. Машет рукой, кривится, как от зубной боли. – И, пожалуйста, не пиши им. Для них письмо от Уизли – это все равно что кентавру намекнуть о превосходстве людей над всеми расами. Такое поднимется... – А если – официальное предложение? – я смотрю ей в глаза и вспоминаю того маггловского поэта, которого так любит наша Джейн, староста девочек. Как там, "не белоснежна плеч открытых кожа, и черной проволокой вьется прядь..." Собственно, с этого поэта и Джейн все и началось. Она поспорила с нашим ловцом, Чарли Поттером, что есть вещи, которых маги не умеют, хоть наизнанку вывернись, а магглы взяли и сделали. Джейн – она вообще такая: смотрит в рот профессору Дамблдору, защищает права магглов с яростью бешеной драконицы, и, если можно доказать, что магглы что-то умеют лучше нас, обязательно докажет. Мне вот она сумела доказать, что маггловский аэроплан ничем не хуже метлы. А в чем-то и лучше. Например, груз поднимает намного больший. Так вот, Джейн, Поттер и маггловские поэты. Вообще все было очень просто: мы сидели в библиотеке и готовились к экзаменам. Нудно повторяли нудную историю магии. Джейн пользовалась своим любимым способом заучить даты: проводила параллели с маггловской историей. Говорю же: это Джейн, она обожает все маггловское. Даже больше, чем мой братец Квинт, который даже работать пошел в департамент по связям с магглами. И вот в какой-то роковой момент она и выдала: "Ну это же так просто, это же в том же году, когда умер Шекспир! И даже месяц тот же!" Поттер, разумеется, поинтересовался, кто такой Шекспир. Джейн, разумеется, наворчала на него, что магглы про нас, несмотря на все Статуты, знают больше, чем мы про них, и что такое пренебрежение нас до добра не доведет. Потом они поспорили, что Поттер не найдет среди волшебников никого, кто сочинял бы такие же стихи. Наверное, излишне говорить, что Поттер проиграл? Ну, то есть, было очевидно, что этот влюбленный чудик проиграет. Если в стихах говорится о девушке, которая прекрасна против всех канонов, а за соседним столом сидит и учит пухленькая Дорея Блэк, которая вообще-то ничего особенного, но при виде которой Чарли краснеет, бледнеет и пытается навернуться с метлы, только бы она заметила... А я только тогда понял, что вместе с Дореей сидят еще двое. Отглаженная Чарис, с которой меня всегда малость подташнивало – ну нельзя же сутки рыдать из-за крошечного пятна на обратной стороне воротника? – и Седди, Седрелла, которую я не замечал все предыдущие шесть курсов. А теперь вот – заметил. Она сидела – быстрая, резкая, угловатая. Объясняла младшим про СОВ – как сейчас помню, теоретическую часть по зельеварению, вопрос о составных ядах. Солнце падало на волосы (забранные в узел), на лицо (оказывается, глаза у нее карие, а не серые, как у большинства Блэков), на пальцы (Какие они у нее, оказывается, тонкие...), на учебник (очень наглядные иллюстрации последствий действия составного яда, перуанского, кажется... фу, мерзость). Я смотрел... и понимал, что Джейн права. Ничего подобного ни один маг не написал. Джейн ведь и дальше читала – "...но в черном красота сияет мне, и потому я светом тьму зову..." Кажется, я тогда закрыл учебник, сказал ребятам, что душно, и я пойду проветриться. Шел по лестнице и повторял "...я думал бы, что красота сама черна как ночь, и ярче света – тьма!" А она – она вышла следом. Не знаю уж, что она говорила сестре и кузине. На следующий день я попросил у Джейн книгу того маггла. И все стихи, где говорилось о смуглой леди, выучил наизусть. – Септ, за официальное предложение моя семья тебя съест с потрохами, – выдыхает она. – Да еще и перемоет все кости и тебе, и твоему отцу, и братьям... кажется, у тебя кто-то работал с магглами? А потом мне объяснят, что ты меня недостоин. На глаза Седди наворачиваются слезы, а у меня сжимаются кулаки. Удавил бы того, из-за кого она плачет. Руками, без палочки. Только драккла с два она мне даст удавить ее родителей. Я обнимаю ее. Она утыкается мне в плечо. Все-таки она высокая, чуть выше меня, и уткнуться в грудь просто не может. Даже если снимет свои туфли на дурацких каблуках. – Слушай, Седди... – наконец говорю я. – А если мы принесем Непреложный Обет, что поженимся сразу после школы? Его ведь нельзя нарушить. Тот же Чарли, ну, я имею в виду, Поттер, вполне может нам помочь. А если боишься, что он проболтается Дорее, есть еще Седрик и Джейн, наши старосты, им я верю, как себе... – Что бы ты понимал, Септ... – она отрывает голову от моего плеча. – Да родители с удовольствием меня похоронят, лишь бы я не вышла за Уизли. Отец говорил, что его тетушку Ислу вообще выжгли с гобелена, когда она выскочила за маггла. А ты в их глазах... извини, Септ, но ты в их глазах ничем не лучше маггла. Я фыркаю – в кои-то веки мне есть что сказать: – Если магглы пишут такие стихи, то я могу только гордиться, что меня с ними сравнили. А уж если вспомнить все остальное, те же автомобили и аэропланы... Седди улыбается сквозь слезы. – Септ... расскажи еще про них? Про аэропланы. – Ну, Джейн про них знает гораздо лучше, – пожимаю плечами я. – Но я попробую. Понимаешь, у них есть такая штука, магглы ее называют мотором. Это такой котел, а в нем специальное зелье... – Зелье у магглов? – Седди вскидывает бровь. Ну, или я сейчас заставлю ее смеяться, или... или я не Септимус Уизли! – Да, – киваю я. – Это такое специальное зелье, которое горит и толкает аэроплан вперед. Ну, и вверх. Ну, примерно как летучий порох. Только жидкое. Кажется. – Зелье. У магглов, – она смеется. Смеется! Седди смеется! – Септ, ты совершенно невозможный болтун. А моя семья... – Седди сбивается, пару раз выдыхает, сжимает кулаки, и решительно выговаривает сквозь зубы. – Септ, знаешь, я не буду ничего писать семье. Я скажу им все лично. Кажется, я хочу посмотреть, какие у них будут лица, когда я им скажу, что выхожу замуж по большой любви... – она тихонько фыркает в кулак, – ... к маггловским аэропланам.