Безболезненно

Стефан никогда не любил Кэтрин по-настоящему. В этом не сомневался ни он сам, ни Елена, ни Деймон, ни кто бы то ни было. Кроме самой Кэтрин, разумеется. Кэтрин толкает Стефана на диван и он, падая, неловкой рукой сносит стоящую на тумбочке рядом бутылку коньяка. Бутылка с глухим звуком опрокидывается на диван, и коричневая обивка в мгновение становится влажной. Но Кэтрин это не волнует — она и сама влажная, а потому всего лишь смахивает бутылку на пол, чтобы не мешала, и садится на Стефана сверху. Стефану жутко неудобно — под ним и обивка мокрая, и Деймон, собиравшийся уйти еще час назад, по второму этажу шляется, но все компенсируется возбужденной Пирс, судорожно расстегивающей пуговицы его клетчатой рубашки. Стоит кусочку его тела оголиться, Пирс проводит по нему языком, оставляет засосы, которые уже через несколько минут исчезают. Стефан смотрит на нее снизу вверх и глотает ртом воздух. Губы у Кэтрин горячие, горячие руки и тело. И Стефан, как шоколад, плавится от ее ласк. В голове Стефана пульсирует, как пульсировало много лет назад, когда она впервые коснулась его груди губами. Язык Кэтрин медленно очерчивает рельефные мышцы живота Сальваторе. Пирс скучала по этому телу, Пирс хочет насладиться им сполна — каждым сантиметром кожи и каждым изгибом. Стефан дышит хрипло и хрипло стонет, ловя руками пальцы Пирс и притягивая их своему возбужденному паху. Пирс отрывается от живота Сальваторе, довольно улыбается, опускаясь ниже, и начинает возиться с ширинкой на штанах парня. Она не поддается — молния застревает, а рука Стефна шарит под мокрой от разлитого коньяка подушкой. Кэтрин почти добивается своего — собачка молнии ползет вниз, но рука ее вдруг вздрагивает и останавливается. Пирс поднимает свои прекрасные карие глаза, обида в которых застыла ровно до того момента, как в них появляется непонимание. Только это уже глаза не Кэтрин Пирс, а Елены Гилберт. Стефан осторожно достает из тела тяжело дышащей Елены серебристый нож, на котором кровь Кэтрин. И эта кровь - все, что от нее осталось. Гилберт еще не до конца понимает, что произошло, но уже догадывается, что спасена. Она пытается подняться с тела Стефана, но слабость не позволяет ей этого сделать, и она лишь перекатывается на другой край дивана, прилагая немалые усилия, чтобы прохрипеть такое искреннее, Гилбертовское, на которое абсолютно не способна Пирс: — Спасибо. Сомнений не было, Стефан не любил Кэтрин никогда. Раз уж предпочел спасение Елены жизни Кэтрин — точно, не любил. Теперь даже сама Пирс не усомнилась бы в этом. Теперь в этом сомневается лишь сам Сальваторе младший, в памяти которого навсегда запечатлелся ее взгляд, полный обиды, и собственная клетчатая рубашка, пропитавшаяся капельками ее крови до того, как эта кровь стала снова принадлежать Елене.