Beholder

Взгляд Реймонда Реддингтона был почти осязаем. Она чувствовала его на себе постоянно — внимательный, цепкий, подмечающий каждую деталь. Этот взгляд лишал её воли, заставлял нервничать, душил и придавливал к земле. Рэд следил за ней неотрывно из-под полуопущенных век; даже когда он смотрел в другую сторону, Лиз казалось, будто он всё равно смотрит на неё. Поначалу это пугало её. Она пыталась прочитать его, проникнуть в его мысли, но взгляд Рэда оставался непроницаем. Он раз за разом ускользал от неё, в то же время не выпуская её из виду. Даже обращаясь к кому-то другому, он чаще всего продолжал смотреть на неё, словно заклинатель, гипнотизирующий змею. И она чувствовала, что постепенно поддаётся его чарам. Она привыкла к нему. Привыкла к его саркастическим замечаниям в адрес работы ФБР и даже начала находить их справедливыми. Привыкла к его подсказкам и научилась смотреть на вещи под другим углом. Привыкла к постоянной навязчивой заботе, которая по-прежнему вызывала раздражение, но уже воспринималась как что-то незыблемое и постоянное. Она даже привыкла к его взгляду, тяжесть которого напоминала ей теперь тяжесть бронежилета, успокаивающую и надежную. Как простодушный ребёнок, Лиз верила в то, что ей не грозит никакая опасность, пока Рэд присматривает за ней. Он был её убежищем, её защитой от враждебного и опасного мира, её гарантией счастливого исхода любой, даже самой страшной сказки. И когда Ансло Гаррик ставил её на колени перед камерой Рэда, она не испытывала страха за себя. Ей было страшно, да. Она боялась за Дональда, истекавшего кровью за спиной Рэда, боялась за замдиректора Купера, за Арама, Дэмбе, Миру Малик и остальных агентов. Боялась за самого Рэда, который оказался заложником собственных нарушенных принципов. Он смотрел на неё в упор, впервые за всё это время не пытаясь ускользнуть от неё, позволяя себя прочитать, и в его глазах Лиз наконец-то видела что-то настоящее. Она стояла на коленях, её брюки пропитались чужой кровью, к затылку прижималось дуло пистолета, но Элизабет Кин была абсолютно уверена в своей неуязвимости. Когда Рэд сбежал, она лишилась этого чувства. Невидимый бронежилет исчез, пропала ставшая привычной тяжесть с плеч, и Лиз вдруг ощутила себя болезненно уязвимой, как человек с гиперестезией. Мир вокруг неё в одно мгновение снова стал враждебным и опасным, но больше не у кого было искать защиты. Будучи ребёнком, Лиз нередко приходила прятаться в комнату отца, разбуженная очередным кошмаром. Она тихонько садилась на пол за его кроватью, подальше от двери, и сидела так, веря в эту мнимую, выдуманную безопасность. Должно быть, именно это воспоминание, это иррациональное чувство защищённости, навело её на мысль о том, что Рэд мог быть её отцом. Были, конечно, и другие, более рациональные и логичные аргументы, но сами по себе они не значили для неё ничего. Лиз привыкла доверять своим инстинктам и ощущениям, позволяя сознанию самому выстраивать соответствия и закономерности, приводившие её в итоге к верному ответу. Порой она сознательно игнорировала факты, старательно не обращая внимания на очевидное, концентрируясь на едва заметных мелочах. В биографии и поступках Рэда очень многое почти кричало о том, что он мог быть её биологическим отцом. Лиз обратила внимание на эти совпадения ещё после их первого совместного дела, когда эмоции улеглись, и она смогла проанализировать всю полученную за это время информацию. Однако всем этим фактам не хватало какой-то внутренней связи. Лишь на один короткий миг Лиз поверила в эту теорию — когда Рэд заставил Дональда сказать пароль и вышел из камеры, отдавая Гаррику себя в обмен на её жизнь. Задавая ему этот вопрос, она надеялась услышать «да». Так было бы проще. Если бы Рэд оказался её отцом, ей не пришлось бы искать объяснение своим чувствам, пытаться вписать их в систему координат своего личного мира и делать выбор. Ей не пришлось бы думать о том, что он готов был рисковать ради неё по каким-то иным причинам. Но Рэд ответил «нет». Только в этот момент она поняла, что ей не хватает ощущения его взгляда, этого невидимого каркаса, не только защищавшего её от любых опасностей, но ещё и заставлявшего поднимать голову и уверенно смотреть в глаза противнику. Она снова, уже в который раз за последнее время потеряла опору под ногами, но только в этот раз некому было взять её за руку и сказать «Доверься мне». Она готова была довериться ему — без колебаний, больше не раздумывая о том, правильно ли поступает, говорит ли он ей правду и является ли он её отцом. Но Рэд ушёл, а она больше не верила никому другому — ни Тому, ни Гарольду Куперу, ни кому-либо из своих коллег. Даже Дональду, едва не погибшему, спасая Рэда. Лиз знала, что ей потребуется немало времени, чтобы отвыкнуть от так легко подаренного им чувства неуязвимости. Он обещал быть рядом, но ушёл, и в том уголке своей жизни, где успел столь бесцеремонно обосноваться Реймонд Реддингтон, Лиз ощутила пустоту. Она почти успела убедить себя в том, что больше никогда его не увидит, и почти привыкла к этой мысли. А потом, войдя в свой дом, она увидела его сидящим на диване в гостиной. Рэд смотрел на неё внимательно, словно оценивая, что изменилось за время его отсутствия, и, судя по едва тронувшей его губы улыбке, результатом своего осмотра он остался доволен. Но Лиз было всё равно. Рэд смотрел на неё, возвращая ей утраченное чувство защищённости, и она почувствовала, что снова может дышать полной грудью. Рэд мягко улыбнулся ей. — Здравствуй, Лиззи. И всё встало на свои места.