Вместе навсегда

- Эй, стой! - Ха-ха! Не догонишь! Я бежал вслед за Мизукичем, пытаясь догнать его. Чёрт! Вроде взрослые люди, а такой детский сад устраиваем! Вообще всё началось с обычного отдыха на природе с шашлычками и прочими вкусностями. А сейчас вот бегу, как последний идиот, совершенно запыхавшись, за этим придурком, у которого детство заиграло в одном месте. - Погоди, я запыхался! А он быстро бегает. Был бы я поэтом, то сказал, что бегает, словно горная лань на склонах высоких Анд. А этот всё продолжал орать: - Не догонишь, не догон… Ай! - М-чи, ты в порядке? Я резко остановился, схватив себя за правый бок. Чёрт, нельзя мне столько бегать! Надо садиться на диету. Никто не бегает на полный желудок. Подойдя к другу, я, отдышавшись, спросил: - Больно? Брюнет с длинными волосами, сидя на земле, посмотрел на меня, немного по-детски наклонив голову. Затем окинул взглядом чуть кровоточащую рану. - Нет, только ушибся чуток. Я, сориентировавшись на месте, сорвал лист подорожника и приложил к его ушибленному колену. - Говорят, это помогает при ушибах. Подержи его так! - Почему ты веришь в эту ересь? – улыбнулся мне брюнет, прижимая лист растения к колену. – Разве это не бабушкины сказки на ночь? - Сказки не сказки, зато помогает хорошо, - ответил я, садясь рядом с ним на корточки. – Ходить можешь? Тот попытался встать, но заметно захромал. - В принципе могу. Пошли! - сказал было тот, но тут же шлёпнулся обратно на землю. - Да поможет мне сила Земли! – иронично объявил брюнет, раскинув на траве руки и ноги. Я неодобрительно покачал головой. Мизукич посмотрел на меня и спросил: - И чего ты всё время такой серьёзный? - Из нас двоих, двух идиотов, хоть кто-то должен быть серьёзным. - Зануда! - протянул друг, и, вытянувшись на траве, словно довольная кошка проурчал. – Как тут мягко и хорошо! Как в героиновом раю. Я покосился на друга. Интересно, он случаем не дурман-травы сегодня употребил? Я-то знаю этого малого, несущего Смерть и Разрушения во имя святой мантницы, чёрт побери! - Да не смотри ты на меня как на наркомана! Сам попробуй, приляг! Вздохнув, я послушался совета моего длинноволосого друга и лёг рядом. Трава была действительно мягкой и совсем не жёсткой. Я по примеру соседа вытянулся на ней всем телом, и, вдохнув приятный воздух, в душе согласился с ним: здесь и вправду было здорово. - Вот, а я про что говорил! – тихо произнёс брюнет, словно прочитав мои мысли. Я открыл глаза и посмотрел на небо. Сгущались сумерки, и на небе одна за другой зажигались звёзды. Мне показалось, что передо мной пролетели два светлячка. Нет, пора завязывать с алкоголем, однозначно! Однако, посмотрев на траву, я убедился, что мне это не показалось. Их было несколько, может штук пять-шесть. Они кружились тут неподалёку. Я улегся на траву и поднял глаза в небо. В голове впервые за столько месяцев воцарилось спокойствие и умиротворение. - Как же хорошо тут! Спокойно и никто не донимает, - вздохнув, произнёс я. М-чи, лежавший рядом и тоже наблюдающий за небом, не отрываясь от занятия, сказал: - Это да. - Воздух такой прохладный, а ветер такой приятный! Словно волна необъятной радости охватывает меня всё больше и больше, уносит в свой собственный вихрь. Мысли расползаются, словно муравьи, по своим полочкам, где им и положено быть. Океан мыслей так глубок, что падаешь в него, но не тонешь. Лишь изредка тебя обдаёт прохладой, такой приятной и приятно обжигающей пальцы. Ты чувствуешь всё это всем телом, всем своим существом… - Ничего себе! – Мизукич смотрел на меня огромными круглыми глазами, будто бы он был сусликом, встретившим на водопое Петра I. – Я и не знал, что ты такой сказочник у нас! - Я не сказочник, - усмехнулся я. – Просто наболело. - Я поражён, честно признаться. Как ты смог так хорошо сказануть? - Слова сами лезут в голову, М-чи, - я закинул руки за голову и вновь уставился в ясное ночное небо. На какое-то время мой длинноволосый друг замолчал. Я посмотрел на своего любимого друга, наблюдая за движениями его ресниц. Не сказать, что М-чи был красавцем неписанным. Телосложение у него оставляло желать лучшего: он был очень худым, даже тощим. Под глазами всегда были тёмные круги,. Вероятно, это было от недосыпа. А когда я подкалывал его по этому поводу, то тот обижался и говорил мне, что я сам не лучше, что нарастил себе бока и смотрю на него свысока. Признаться, и я не был мечтой всех тринадцатилетних девочек: я был крупный малый, но не сказать, чтобы очень уж толстым. Я по этому поводу не особо комплексовал. Раньше я мог и обидеться за такие колкости в свой адрес. А сейчас я стал более пофигистичным. Быть может, это возраст вершит свои дела. Мне нравились волосы М-чи. Они были длинными и доставали тому до крестца. На голове они были зачёсаны так, что складывалось ощущение, будто у него на макушке есть парочка кошачьих ушей. Странно, и почему он обижается, когда я говорю ему об этом? Это довольно мило выглядело. Но уж чего Мизукичу нельзя было занимать, так это сумасшествия. Да-да, я всерьёз считал его чуточку свихнувшимся, ибо его мировоззрение несколько отличалось от моего. Он часто называл себя Смертью, посланником Ночи или ещё чем-нибудь в этом духе, и выкидывал такие фокусы, что никому из нормальных людей и не снилось. Вспыльчивый и агрессивный, М-чи иногда бросал в меня острые предметы, начиная с отвёртки и заканчивая ножами. Даже безобидная пилочка для ногтей в его руках в одночасье могла стать опасным оружием. Благо, брюнет был отходчив, и позже распинался в извинениях за содеянное. Я ему всегда прощал их, и даже не потому, что оказывался зажатым в смертельные объятия Мизукича, словно кролик в капкане. Причина таилась в другом: брюнет всегда вёл себя не так, как все люди, и сам это признавал. Иногда он вёл себя, словно упрямый ребёнок, иногда словно не по годам зрелый человек. Одним словом, мой друг был непредсказуем, абсолютно непредсказуем. А в этом что-то было, скажу я вам! Мизукич часто говорил мне, что я зануда, и что если жить всю жизнь с таким кислым лицом, то можно и умереть от скуки. В чём-то я с ним согласен. Я старался быть весёлым, но всё же быть таким же искренним как мой друг у меня не получалось. Видимо, это такая же врождённая способность, как и дружелюбие с альтруизмом, коих у М-чи было в достатке. К тому же, как я, может, уже упоминал, он был довольно инфантилен, и этот, так сказать, кавайный элемент добавлял ему шарма. Посему к нему было привлечено внимание множества незрелых девочек, что при встрече с ним всегда хотели потрепать его за щёки, погладить, или сделать прочие глупости, которые раздражали брюнета. Однако, мой друг был не без греха. Нездоровая страсть к убийствам и прочим ухищрениям всегда меня пугала. Но что я мог поделать? Ведь М-чи мне изменить было не под силу, что же поделать. Мизукич заметил, что я слежу за ним, потому спросил: - Что такое? Влюбился что ли? - С чего ты взял? - Ты так смотришь, будто я тарелка котлет, блин! - Да ладно тебе, - похлопал я дружественно друга по плечу. Они были такими худыми, что их при желании легко можно было бы сдавить и почувствовать кости. - Кошмар! Ну ты и дистрофик! – неожиданно для себя выдал я. - Ох, кот бы говорил! – намеренно оговорившись, недовольно заворчал брюнет. – Кто каждое утро перед зеркалом красуется своими якобы мускулами? - Я не красуюсь перед зеркалом! – смущённо закричал я. – Ты не то подумал… - Да-да, молчи, сказочник! – устало махнул рукой Мизукич, ложась на траву. – Какая мягкая трава! Для меня М-чи был загадкой, хоть я и знал его достаточно долго. Например, я не знал, куда он прячет своё оружие. Я не знал, почему его раны так быстро заживают. Но главной загадкой для меня оставался его пол. Я не мог определённо сказать, парень это, или же девушка. В целом Мизукич был похож на парня, однако большие глаза и некоторые черты лица придавали ему женственности. Для себя я решил, что он парень, потому и обращался к нему, как к брату. Я привык к Мизукичу, хоть иногда и не хотел этого признавать ввиду своих тараканов в голове. Нельзя было не привыкнуть к этому человеку. Тем более, что лишь ему я мог доверить свои самые большие тайны. И он хранил их лучше всякого дневника. Конечно, М-чи смеялся над некоторыми, подкалывал меня некоторыми, но был всегда в этом плане словно могила. Я вновь усмехнулся про себя. Мизукич мог понять всё и простить многое. Но единственное, что он из принципа отказывался прощать, так это предательство. Мизукич был мстителен и умел преподносить подобное блюдо как подобает. Именно способы возможной расправы над предателем меня пугали до жути получше всяких фильмов ужасов и страшных баек в Интернете. Я несколько дней не решался сказать ему, что меня позвали работать в город N работать над новым сверхсекретным проектом. Проблема была в том, что этот город находился далеко от того места, где мы живём с моим ненаглядным другом, потому мне по контракту пришлось бы жить там довольно долгое время. А М-чи мог расценить это как предательство нашей дружбы, как предательство его самого. Знаю, это звучит довольно глупо, но от М-чи можно всего ожидать, начиная от банальной обиды и заканчивая швырянием в меня какого-нибудь куска арматурины. Я глубоко вздохну и спросил у него: - Мизукич, а вот скажи! Что будет, если мы расстанемся? Это заставило его приподняться на локтях и посмотреть на меня. - В смысле? Тот сел и, озабоченно, наклонил голову вперёд, произнёс: - Вдруг с тобой или со мной что-то случится? Или вдруг мы уедем далеко-далеко друг от друга? Что тогда будет? Это заставило его задуматься. Чёрные волосы его скользили по траве, когда он качал головой. - Это конечно будет плохо, если ты уедешь. Ведь тогда мы не сможем видеться, не сможем веселиться. Если, конечно, на то нет какой-то особо важной причины… - Какой, например? – насторожился я. Мизукич, приложив палец к губе, произнёс: - Ну, например если бы у тебя умерла бабушка или же обокрали твою квартиру. И то я бы тебя ни за что не бросил! Поехал бы с тобой заодно, – сказал Мизукич, сжимая меня в свои объятия. - Отпусти меня! Задушишь же! – отпихивался я от него. Несмотря на то, что Мизукич в целом страдал дистрофией, хватка у него была цепкая и крепкая. И я знал – из его объятий не так-то просто вырваться. Однако в этот раз длинноволосый брюнет довольно-таки быстро отпустил меня. Затем, вдруг уже с серьёзным лицом он уставился на полную луну и сказал следующее: - В любом случае, друзья друг друга не бросают. Они стараются держать связь, что бы ни случилось поддерживать друг друга. Их связь крепка и нерушима, хоть и в целом неосязаема. Понимаешь меня, Даня? - Понимаю, - задумчиво произнёс я. Видя моё грустное лицо, Мизукич улыбнулся, подполз ко мне ближе и, посмотрев в глаза, сказал: - Не переживай! Мы же никогда не расстанемся, верно? Вместе навсегда? Ты сам об этом говорил, когда давал мне это, - показывал он мне левую руку с браслетом, что я надел ему в тот день, когда я спас ему жизнь. Браслет был на верёвочке, состоял он из звеньев в виде покрытых цинком кубиков, на которых были изображены буквы. Вместе они составляли надпись «Mizukich Danielio». Я поднял свою правую руку. На ней красовался точно такой же браслет с надписью «Danielio Mizukich». Я вспомнил тот самый день, и улыбнулся. Я лежал в тёмной палате и смотрел в неизвестный потолок. Тогда Мизукич сам дал мне его. Сказал, что это нужно для того, чтобы укрепить нашу духовную связь. - «Охана» - значит «семья», Даня! А семью никогда не бросают, - сказал он мне тогда на полном серьёзе. Я улыбнулся, и на душе будто полегчало на секунду. - Конечно, М-чи! Мы всегда будем рядом, не сомневайся! Улыбка озарило лицо моего дорого Мизукича. Он даже засиял, словно тот самый светлячок на соседнем цветке. Заточив меня в свои крепкие дружеские объятия, он пропищал что-то о том, что очень рад, что никогда меня не отпустит. Этим вечером мы много говорили. Точнее, говорил мой длинноволосый друг, а я лишь слушал. Да и как сказать слушал: слышать – слышал, а в голове крутились мысли. Не одна, не две, а множество. У меня было куча вопросов к моему дорогому Мизукичу, но я продолжал молчать, изредка улыбаясь. Я помню, как встретил М-чи, как я первый раз попал в больницу по его милости, когда тот швырнул мне утюгом прямо в голову. Не знаю, почему же я тогда выжил. Может быть, у меня синдром Кенни МакКормика? Иначе как объяснить то, что при всех многочисленных ранах и ушибах я ещё живой? Помню, как он, сидя у больничной кровати и чуть ли не плача, извинялся за свой ужасный поступок. Многое мы вместе с ним перенесли, и забыть так просто я это уже никогда не смогу. Мизукич всё говорил, говорил, едва не захлебываясь от своих же слов; я же всё думал: «Как хорошо, что мы вместе!» Если бы я только знал, что за нами сверху с огромного утёса наблюдает пара чужих радужных глаз. Они озлоблено сверкали в ночи, в них показались на момент даже слёзы. И молодой девичий голос с утёса тихо, но твёрдо молвил: - Ну попадись мне, Мизукич! Придёт время, и ты исчезнешь также, как и появился. Я появлюсь тогда, когда ты не будешь этого ждать. И тогда ты понесёшь наказание за всё, что сотворил. И восторжествует справедливость во имя Добра, Справедливости и Молочной Конфеты. По веснушчатой щеке незнакомки прокатилась блестящая слеза.