Зеркало

Джейн стоит напротив большого, во всю дверцу шкафа-купе, зеркала и придирчиво изучает себя. Отраженное в стекле тело кажется ей чужим, неприятным. Узкие бедра без капли жира, впалый - пока еще впалый - живот, почти плоская грудь, выпирающие ключицы. Фигура, абсолютно лишенная всех привлекательных женских округлостей. Это не она, это не может быть она! Джейн начинает мутить от отвращения к себе. Или это токсикоз? Разве бывает токсикоз на таком раннем сроке? Наверное, да. Она совершенно в этом не разбирается. Джейн поднимает руку - отбросить со лба волосы - и с ненавистью смотрит на свои худые запястья, тонкие руки. Во время их встреч, о да, встреч — ведь именно так стоит корректно называть их свидания с последующим сексом — Габриэль называл их "изящными" и "аристократическими", но она-то знает, что ничего изящного и аристократического в ней нет и никогда не было. Джейн хочется закутаться в какой-нибудь балахон из мешковины, только чтобы больше никогда не видеть себя. Что Габриэль нашел в ней? Она никак не может понять, что удерживает его рядом: ее беременность? чувство долга? собственнический инстинкт? От тоски и жалости к себе ей хочется выть, как раненой волчице, но она боится разбудить Дина. Что он подумает, увидев ее такой? Голой, босой, растрепанной, похожей на ведьму. Джейн проводит руками по телу, медленно, с сильным нажимом - ей отчего-то хочется ощутить все свои выпирающие кости; ладони задерживаются у грудей — она так желает почувствовать их тяжесть, но... Еще больше ее тянет приставить свой "Глок-17" к виску и вышибить себе мозги. Она совершенно четко чувствует в ладони привычную тяжесть рукояти, ей нестерпимо хочется вдавить ствол себе в висок, до боли, до онемения кожи, и нажать на курок, глядя себе прямо в глаза. Джейн неоднократно видела самоубийц. Еще бы, работая детективом, чего только не увидишь... Да и почему только самоубийц? Сколько жертв бандитских разборок она видела. От выстрела в упор не остается аккуратной дырочки. От выстрела в упор череп разлетается на куски, забрызгивая стены сероватыми ошметками мозга. О, она очень хорошо запомнила один из первых своих выездов на место какой-то разборки, нет, скорее казни, когда она впервые увидела человека, которому выстрелом снесло полголовы. Нет, то было лишь тело - об "этом" никак нельзя думать как о "человеке", который ходил, думал, жил, чувствовал, ругался с сослуживцами на работе... Иначе никаких сил внутренних не хватит, чтобы справиться с этим ужасом. Воспоминания обрушиваются лавиной, и Джейн снова оказывается в той маленькой грязной комнатушке с окном, засиженным мухами. Она как наяву ощущает гнилостный запах, идущий из невынесенного мусорного ведра, смешанный с запахом крови и вонью общественной уборной. Джейн еще тогда подумала, что это так странно: смерть пахнет мясом и дерьмом. В момент смерти кишечник часто не выдерживает. С тех пор она не выносит вида и запаха сырых гамбургеров. Ей сразу вспоминается этот первый труп, прислоненный к стене, с комочками мозга и крупными каплями крови, запекшимися на дешевых бумажных обоях, со вспоротым животом. Тогда ее еще стошнило прямо на месте преступления... И сейчас ей хочется стать таким же трупом, изуродовать свое и без того некрасивое тело, вывернуть его наизнанку, чтобы вся грязь и уродство были заметны сразу. Она-то знает, что изнутри все люди одинаковые, она же не раз присутствовала на вскрытиях. Ей хочется выстрелить себе в голову, разрезать себя, разложив свои внутренности вокруг, и показать Габриэлю, какая она на самом деле, насколько она некрасива. Только чтобы он поверил. Только чтобы он больше не лгал ей, называя ее "прелестной", "красавицей" и всеми теми словами, что предназначены для по-настоящему красивых женщин, а не для нее, Джейн Риццоли. У Джейн подкашиваются колени, и она почти падает на пол, сильно ударяясь коленями о паркет. От боли начинает кружиться голова. Джейн сворачивается клубком и жалобно хнычет от обиды, разочарования, тошноты... Слишком много на нее навалилось. Слишком она устала, так долго не позволяя себе и малейшей передышки. Слишком долго была одна. Слишком много напряжения для одной маленькой хрупкой женщины. Она начинает плакать все сильнее, давая наконец волю себе и своей боли, захлебываясь, размазывая кулаком слезы по лицу... И не слышит, как просыпается Габриель. Не слышит, как он встает с кровати, подходит к ней, опускается рядом... - Джейни, ну что же ты... Все хорошо, я с тобой. Успокойся, не плачь... - ему, агенту ФБР, не хватает слов, чтобы утешить плачущую любимую женщину. Он не знает, что делать. И поэтому просто сидит рядом и гладит ее по волосам.