Пернатый анахронизм

Пернатый анахронизм Чем хороши современные песни – те, которые стоит слушать? Они либо разухабисты, либо дьявольски, либо и то, и другое одновременно. Под них хорошо трясти головой и всеми конечностями, если организм неспособен устроить себе эмоциональную разрядку без посторонней помощи. Этим сейчас и занимается девочка лет восемнадцати, пытаясь ослабить грейпвайн на своих мозгах – или это двойной проводник? Именно девочка – девушкой ее не назовешь, а «молодым человеком» – неудобно. Дома – никого, мозги припудрены толстым слоем пепла, в который превратилась умеренная порция математических задач. Что еще нужно для счастья? Только немножко дьявольской разухабистости, чтобы сознание отключилось окончательно и началось что-то дикое, первобытное, не отягощенное восприятием реальности и потому счастливое. Весь налет духовности, как понимает девочка, с нас уже ссыпался. Только теперь мы не только богов не чтим, но и нечистой силы не боимся. Кто-то нас возвысил – и мы не хотим верить, что можем упасть. Поэтому мы не удивимся, если встретим дьявола. Больше века – точно больше, а вот насколько? – тому назад жил один творец, который заразил всех своих почитателей мистическим страхом перед судьбой. Она ему, бедняге, все в виде ворона являлась и глаголила открытым текстом: «Накроются и эти твои планы, и эти, и вон те». Картинку он нарисовал жутковатую, вот только ситуация нас, гордых потомков, уже не напугала бы. Хотя откуда настоящий, гордый ворон в середине любого мегаполиса? А вот вороны, что помельче да понаглее, как раз каркают за окном в такт особенно уж тяжелому металлу. У русского языка есть существенный плюс: его довольно-таки сложно услышать в посторонних звуках. Что бы сказал ворон-судьба, явившись к той девочке? Что бы он у нее забыл? Говорящий ворон – не то, чем можно посеять хаос среди цивилизованных людей. Вот если бы он сел на источник звука и стал бы молчать – это да, это страшно. Тогда девочка устыдилась бы, потом испугалась, а потом стала бы умолять: – Говори уже! Ну пожалуйста! А ворон открыл бы клюв и прокаркал: – Не могу. Говорящих воронов не бывает. – Но ты же говоришь! – удивилась бы девочка. – Никогда больше не буду говорить! – недовольно прокашлялась бы птица. – Крайне это неприятное занятие. Никогда. Nevermore!