По ошибке

Sam Smith — Iʼm Not The Only One http://vk.com/audios115755283? q=sam%20smith%20i%27m%20not

За каждым нашим действием обязательно последует цепная реакция. Ничто не совершается бесследно, и каждый поступок, ненароком оброненное в разговоре слово или какой-то незначительный жест могут привести к неожиданным последствиям.

      Люси отложила ручку, устало потерев веки и сделав глоток горячего ристретто. В кофейне гулял аромат свежести; голоса посетителей смешивались с гулкими ударами дождя о стекло, и сотни прохожих, прячась под тёмными зонтами, проносились мимо дверцы с табличкой «Fairy tail». Люси любила такую погоду. Любила сопутствующую ей тишину и покой. Любила кофе, который, словно зная о холодном дожде, становился горячее, согревая продрогшие пальцы.       Люси посмотрела на пластиковый стаканчик, на котором впопыхах было выведено маркером её имя. Вместо привычного для неё мокко она заказала ристретто. Потому что именно его ей посоветовал «Бариста». После стольких дней молчания её телефон вновь завибрировал, а на экране отразился знакомый номер. Когда она в порыве чувств написала ему то сообщение, то была уверена, что оно останется без ответа, но Нацу решил всё по-другому. Она задавалась вопросом, не из-за её ли совета, тихо обронённого в коридоре его квартиры, он передумал?

Если провести опрос у жителей Манхэттена, все как один будут повторять, что совершать ошибки нормально. — Мы живём в городе, который сам весь провонял ошибками. — На прошлой неделе я изменил своей жене, и не считаю, что совершил ошибку. А вот когда подписывал брачный контракт, я явно был не в себе. — Знаешь, что значит ошибка? Это надеть удобные трусы на первое свидание с великолепным доктором с британским акцентом! Вот это ошибка! — С возрастом ты осознаёшь, что не существует идеальных людей. Все мы рано или поздно оступаемся. Наверное, главное, после этого попытаться извлечь из этого урок.

      Люси смотрела за посетителями, которые, тихо перешёптываясь, пили ароматный кофе и медленно пробовали приготовленные прямо в кофейне сладости. За несколько лет она знала всех постоянных клиентов в лицо. За дальним столиком сидел старик Макаров, который всегда заказывал доппио с двойной порцией коньяка. Иногда к нему присоединялся его внук, высокий коренастый парень со светлыми волосами и хмурым взглядом из-под густых бровей. Метр девяносто, пальто от Марка Джейкобса и «Rolex» на кожаном ремешке. Мужчина, на котором неоновой вывеской висела надпись «холост, богат, желанен».       За третьим столиком справа от стойки бариста под тенью цветов камелии сидели Стинг и Роуг, ставшие завсегдатаями после того, как Гажил познакомил её с остальной частью группы. К ним часто прибегала хохотушка Юкино, и иногда, когда в кофейне было достаточно много народа, они подключали аппаратуру и устраивали бесплатный концерт, отбивая ритмы так громко, что их было слышно за несколько кварталов отсюда. «Саблезубые» стали достаточно известной группой в Нью-Йорке, подписав два года назад контракт с нашумевшим лейблом. Они не переставали повторять, что это всё благодаря ей, но Люси лишь отмахивалась. В конце концов, она только познакомила их с нужными людьми, а всё остальное сделал их талант.       Люси любила эту кофейню. Не только как место, которое дарило ей лучший в мире кофе, нет. Оно стало для неё домом, в который она могла прийти в любое время. И когда сердце переполняла радость, и когда ледяная корка на нём трещала, грозясь в любую секунду рассыпаться.       По кофейне разносился бархатистый голос Сэма Смита.       Пластиковый стаканчик в руке приятно согревал руку; капли дождя мерно отбивали свой ритм, а на сердце Люси царил покой. Как когда-то, шесть лет назад…

Но, если подумать, разве не бывает случаев, когда, совершая ошибку, мы уверены, что поступаем правильно, и осознаём это только тогда, когда нас настигают последствия?

      — Это ристретто?       Она стояла в шумной кофейне, сжимая рукой кашемировую ткань пиджака, и непонимающе смотрела в сторону Нацу. Она смотрела, пытаясь ничем не выдать своё состояние, но на одну секунду, когда осознание больно ударило по сердцу, она не смогла совладать с собой, хоть и надеялась, что Нацу ничего не заметил. В груди было чувство, будто её предали. Смотря на этот одинокий стаканчик с кофе, который предназначался другой, она как никогда ощущала незримое присутствие «Странной», которая, улыбаясь, сжимала плечи Нацу. И было неважно, что она и была «Странной», ведь здесь и сейчас она была Люси Хартфилией, а не девушкой, с которой Нацу продолжил переписку.       Ей казалось, что у неё развились галлюцинации, но тихий голос «Странной» в голове звучал тихим набатом, повторяя: «Обо мне. Он думает обо мне». И этот голос, пропитанный ядом и усмешкой, был подобен ржавому кинжалу, разрезавшему её сердце.       Нацу пробормотал какие-то извинения, направившись в сторону стойки бариста, наверное, чтобы исправить ошибку, а Люси продолжила сидеть, уставившись невидящим взглядом в деревянную поверхность стола.       Она ненавидела её. Она ненавидела её всем сердцем.       Девушку, писавшую глупые SMS парню, которого совсем не знала. Она ненавидела ту глупую девчонку, которая заварила всю эту кашу. Она ненавидела её за то, что не прекратила тогда переписку, а продолжила общение с человеком, который по ошибке прислал ей сообщение, предназначавшееся его другу. Она всем своим облачённым во льда сердцем ненавидела её.       Люси резко распахнула глаза, когда истина ядом, звучавшем в голове, предстала перед ней отчётливо и ясно:       «Ты ненавидишь саму себя».

Мы верим, что не существует ничего непоправимого. Мы верим, что именно мы те единственные, вокруг которых танцует Вселенная, и надеемся, что, как и во всех книгах и фильмах, подобно главному герою, сквозь горести и беды нас поджидает хороший конец. Но иногда стоит задуматься, ведь вы с лёгкостью можете оказаться не Элизабет Беннет, а всего лишь глупой Лидией. И ваши ошибки уже невозможно будет исправить.

      Образ «Странной» отчётливо стоял перед её глазами. Девушка с длинными волосами и телефоном в руке, с горячим кофе, приготовленном в кофейне «Fairy tail», парой тетрадок в кожаном рюкзачке и красным шарфом, обмотанным вокруг шеи. «Странная» любила слушать Уитни Хьюстон и перечитывать в миллионный раз «Унесённые ветром». Люси Хартфилия помнила эту «Странную». Помнила себя саму шестилетней давности, беззаботно переписывающейся с парнем, который раскрашивал своими сообщениями её жизнь яркими красками.       Она помнила.       Но не желала, чтобы «Странная» вновь появлялась в её жизни.       Она была Люси Хартфилией. «Снежной королевой», и давно уже совсем не этим эфемерным образом, который запомнился Нацу. И этот одиноко стоявший стаканчик ристретто был последней каплей в чаше терпения Люси. Она больше не собиралась позволять той девчонке вытеснять её из своей жизни.       Именно поэтому на кафельном полу салона красоты лежали длинные светлые пряди, а с зеркала на неё смотрело совершенно другое отражение. С обрезанными локонами, ей казалось, она распрощалась и с той девушкой, которая продолжала отчаянно хвататься за прошлое, не желая в этом признаваться даже самой себе.

В Нью-Йорке люди совершают множество ошибок. Этот город подобен вратам в место, в котором тебе дозволено всё. Наорать на прохожих, толкнуть старушку, выбросить банку из-под пива на тротуар. Нью-Йорк подобен яду. Он отравляет тебя, шепча, что тебе дозволено абсолютно всё. Здесь совершить роковую ошибку в сто крат вероятнее, чем в каком-то другом месте. — Нью-Йорк — помойка. Ты приезжаешь сюда, полный великих надежд, а он растаптывает тебя и выплёвывает. Чтобы выжить здесь, нужно быть либо законченной стервой, либо шлюхой.

      Люси посмотрела на экран макбука, пробегаясь глазами по написанным строкам. Статья была практически готова, и оставалось лишь набросать концовку. Но мысли никак не хотели идти. Ошибки. Именно такая была тема статьи в этом месяце. Люси горько усмехнулась, чувствуя сосущую под ложечкой пустоту. Уж она-то знала, что значит ошибаться. За последние несколько дней она опросила десятки людей, выслушав различные мнения по этому поводу. Кто-то считал, что ошибаться в порядке вещей, кто-то винил во всём жестокий Нью-Йорк, а кто-то сводил весь разговор к сексу.       Для себя она уже давно установила, что ошибки делают из человека… человека. Со всеми недостатками, пороками и проступками. Человек учится на этих ошибках и в конце концов обретает мудрость.       Мудрость приходит не с годами, а с совершёнными ошибками.       — Простите, могу я сесть? Все остальные столики заняты.       Люси подняла голову, встретившись взглядом с большими зелёными глазами. Стоявшая перед ней девушка аккуратно держала в руках пластиковый стаканчик; длинные волнистые волосы были собраны в хвост, и мягкий на вид шерстяной свитер, кажется, на размер больше, придавал ей тёплый и домашний вид. Люси знала её как одного из постоянных клиентов. Мавис часто забегала по утрам, заказывая два стаканчика кофе для неё и её мужа, прося добавить в свой привычный заказ в два раза больше сахара. Её появление было настолько частым, что уже все бариста заранее готовили мокко с двойной порцией сахара и терпкий эспрессо с корицей.       Люси кивнула, показав рукой на свободный стул.       — Конечно, присаживайся.       Образ Мавис стоял у неё перед глазами, когда вечером, сидя у себя в квартире с полупустой бутылкой «Шардоне», она писала сообщение Нацу.       Мавис с улыбкой говорила о любви, теребя золотое обручальное кольцо, а Люси, чувствуя усталость от всего этого вранья, изливала душу «Бариста».       — В отношениях главное — честность, — говорила она, отпивая теплый мокко. — Я люблю настолько сильно, что не представляю своей жизни без него, — с лёгким румянцем на щеках шептала Мавис.       — Я не представляю, что было бы, если бы мы с ним не встретились. Казалось, что нас свела сама судьба.       Люси плеснула ещё вина, сжимая в руках телефон. Сердце гулкими ударами билось о рёбра, и для неё существовали только эти удары, отсчитывающие последние мгновения до момента, когда её палец нажал на экран, отправляя сообщение человеку, находящемуся на расстоянии нескольких метров.       Возможно ли, что этот поступок был результатом обретённой мудрости на осколках всех совершённых до этого ошибок? Она не знала, но ощущала, что, наконец, делала что-то правильно. Люси усмехнулась, откинувшись на сидение дивана, чувствуя обжигающие глаза слёзы.       Чёрт! Чёрт! Чёрт!       Впервые ей хотелось закричать, потому что именно сейчас она как никогда поняла, что любила его. Она любила Нацу. Любила давно. Любила сильно, как никогда никого не любила. Любила с тех пор, как выбрала апельсиновый сок, навсегда распрощавшись с яблочным. Она любила человека, который слал ей сообщения и советовал кофе, потом, сам не подозревая этого, готовя его ей. Она любила его. С его дурацкой розовой шевелюрой и беззаботным характером, с яркими футболками, глупыми шутками и непохожим на её взглядом на жизнь. Она любила этого человека, который подарил ей вкус к жизни, крепкий кофе и самые лучшие воспоминания. Который реабилитировал её из пепла серости и апатии.       Люси с силой зажмурилась, запустив руки в волосы. По квартире разносился настойчивый стук в дверь, а ей хотелось только одного — остановить время, вернуть все назад и исправить. Или свернуться в позу эмбриона, чтобы не чувствовать ничего.       Она крепче сжала руки, встав на ноги. Это было её решением: перестать быть трусихой и встретиться со своими страхами лицом к лицу. Она была дурой, которая до этого только и делала, что убегала. Что ж, настало время остановить этот марафон. Чтобы потом не было ещё больнее.       Каждый шаг до двери сопровождался ударами в дверь. Она уверенно подошла к ней, напоследок сделав глубокий вдох и, словно ища поддержки, крепче сжала телефон. Он сопровождал её на протяжении многих лет. Ему же и суждено было стать её спасательной соломинкой.

Когда же последствия вас настигли, попытайтесь встретить их с гордо поднятой головой. Несмотря ни на что, вы не должны запомниться хныкающей девчонкой.

      В жизни каждого человека наступает момент, когда время неожиданно останавливается. Люси называла это «последней секундой». В её жизни было несколько «последних секунд». Первая «последняя секунда» пришлась на её пятилетие, когда доктор в Нью-Йоркском госпитале с очками в тонкой оправе сказал, что Лейла Хартфилия покинула этот мир. Тогда она плакала три ночи подряд, сжимая в руках маленького мишку, подаренного мамой.       Вторая произошла, когда ей было четырнадцать и они с отцом чуть не врезались в огромную фуру на шоссе из Коннектикута в Техас. Шесть лет назад, когда Гажил сказал, кто именно был её «Бариста», её настигла третья «последняя секунда», а через три недели — четвёртая, когда она узнала, что он уехал в Лос-Анджелес.       И вот здесь и сейчас, в пустом коридоре, смотря в глаза человеку, которого она любила, пришла пятая «последняя секунда».       В эту «последнюю секунду» она приготовилась ко всему. К крику, к скандалу, к гневу. Она была готова услышать о разочаровании и предательстве, и даже о требовании всё объяснить. Она сжимала руки в кулаки, смотрела в глаза Нацу, и приготовленные заранее слова уже готовы были сорваться с её губ.       Она была готова ко всему.       Но она не была готова к произнесённому с усмешкой:       — И тебе здравствуй, Странная.       Люси не была готова к повисшему молчанию и серьёзному взгляду Нацу. Она в одночасье забыла всё, что хотела сказать. Да и, казалось, что если бы она вспомнила слова, они не смогли бы сорваться с её губ. Она ощущала лёгкое касание шёрстки Плю и сильные удары сердца, разносящиеся эхом в её голове. Люси не удивилась бы, если и Нацу слышал их. Она смотрела немигающим взглядом в лицо Нацу, такое пустое, словно маска, не выражающее ни единой эмоции. Ей хотелось закричать, чтобы он перестал молчать. Ей хотелось сказать ему, чтобы он, наконец, начал злиться. Ей хотелось обессиленно прошептать, чтобы он перестал терзать её неведением.       Но вместо этого Нацу резко развернулся и удалился в свою квартиру, с грохотом захлопнув дверь. Он ушёл, оставив её одну, наедине со своими демонами в звенящей тишине.       Люси закрыла дверь, медленно сползая на пол. В руке покоился телефон; Плю, почувствовав, что что-то было не так, положил свою мордочку ей на колени, посмотрев грустными карими глазами в её, а она сидела в гробовой тишине квартиры, с зияющей в груди огромной раной, которую невозможно было ничем заполнить. Она болела, жглась и гноилась, и Люси не знала, как можно было заглушить эту боль.       На губах заиграла горькая усмешка.       — Ты выбрал наихудшее наказание, Бариста.       Несколько солёных капель упали на белоснежную шёрстку.

Но порой последствия слишком болезненны, чтобы сдержаться.

***

      В редакции журнала стоял переполох. Выход очередного номера всегда вызывал ажиотаж, сопровождающийся криками, руганью и тёмными кругами под глазами. Журналисты, фотографы, секретари быстрыми ураганами проносились по редакции, судорожно пытаясь что-то найти в ворохах бумаг, отпивая по дороге холодный кофе и пытаясь не вырвать на голове пару-тройку клоков волос.       Люси сидела у себя в кабинете, методично просматривая присланные агентством фотографии моделей. Темой следующего номера было противостояние полов, и многие модели — как мужского, так и женского пола — готовы были продать почку ради возможности засветиться на обложке «NYʼs mistakes». Женщина придирчиво рассматривала тощих девушек и слишком смазливых мужчин, отправляя одну за другой фотографии в мусорную корзину. Люси знала, что именно она искала. Ей нужны были личности, люди, которые, смотря на неё с фотографии, могли всем своим видом сказать: «Я тот, кто тебе нужен». Но в ворохе фотокарточек она видела лишь красивые картинки, старательно отфотошопленные и абсолютно пустые. Это чертовски раздражало. Именно здесь, в Нью-Йорке, она не могла найти нужные ей лица. Двух противоположностей, которые заставили бы поверить читателей в разворачивающуюся между ними войну.       Рука на секунду повисла в воздухе; Люси напряглась от выпущенных из-под контроля мыслей, которые в последние пару дней были под железным замком.       Она не виделась с Нацу десять дней. Казалось, он специально избегал её, не отвечая на телефонные звонки и SMS. Он исчез из её жизни, намертво заперев свою дверь, и Люси какое-то время тешила себя мыслью, что ему нужно было лишь время. Но это время шло, а тишина оставалась такой же гнетущей.       Люси жизненно необходим был разговор. Недосказанность убивала, и она так чертовски сильно хотела уже поставить точку в их истории. Было неважно, какую. Она просто хотела освободиться.       В миллионный раз в голове пролетела мысль, что лучше бы он вывалил на неё свой гнев, окончательно обрубив все концы, нежели оставил её без ответа, дав крохотную надежду на хороший исход.       — Ох, чёрт, у вас тут просто мясорубка, — ворвался в её кабинет Грей, поправляя съехавший на бок галстук.       Люси смерила внезапного гостя удивлённым взглядом, отложив папку с фотографиями.       — Грей? Что ты здесь забыл?       — Как это что? — усмехнулся парень, доставая из внутреннего кармана пиджака светло-голубой конверт. — Пришёл отдать тебе это лично.       Грей протянул ей конверт, на котором аккуратным каллиграфическим почерком с изящными завитками было выведено её имя. Приглашение на свадьбу. Люси совсем забыла, что Грей приглашал её, и, пока она принимала конверт из рук бывшего бариста, в голове девушки за одно мгновение пронеслось сразу несколько мыслей, конечным итогом которых стал простой факт: Нацу должен быть на свадьбе лучшего друга, и уже ничто не сможет помешать им встретиться.       — С чего такие почести? Ты мог отправить приглашение и по почте, — спросила Люси отрешённым голосом, всё ещё раздумывая над перспективой встречи с «Бариста».       — Это чтобы ты потом не смогла отвертеться, — с усмешкой проговорил Грей. — Я знаю, что мы с тобой не закадычные друзья, но ты была моей любимой посетительницей, и, на самом деле, я очень хочу, чтобы ты была на моей свадьбе.       Мысли о Нацу всё ещё крутились в голове, но слова Грея вырвали её из задумчивости. Люси удивлённо посмотрела на парня, не ожидая подобных слов. Она всегда считала Грея своим хорошим знакомым. Он был неизменным спутником каждого её утра, когда по дороге в университет она забегала в кофейню «Fairy tail» и заказывала бодрящий напиток. Грей был остр на язык и без труда парировал все её колкости. Именно это когда-то возвысило бариста у неё в глазах, а там, слово за слово, один кофе за другим, и она стала считать его своим другом.       И Грей был единственным человеком, кофе от которого она смогла принимать после отъезда Нацу.       Но девушка никогда не думала, что и он считал её своим другом. Это было неожиданно.       Люси улыбнулась, положив конверт в сумочку, и, встретившись взглядом с глазами Грея, коротко кивнула, искренне проговорив:       — Я обязательно приду.       Не ради встречи с «Бариста», а ради Грея и его невесты.

Нью-Йорк циничен. Встретить истинную любовь на его грязных улицах практически равносильно встрече Чубаки на просторах Уолл Стрит. Большинство браков, которые я когда-либо встречала на своём пути, так или иначе были несчастны. — Радость брака сопровождает тебя первые тридцать дней, милочка. А потом наступает жестокая реальность с разбросанными носками, упрёками и невыносимым запахом его лекарств. И встаёт резонный вопрос: а не является ли и брак ошибкой? Или отношения в целом? В Нью-Йорке жизнь идёт бешеным ритмом, а связывание себя нерушимыми (до первого бракоразводного процесса, конечно) узами предполагает тишину и покой, которые Нью-Йорк обеспечить не может. С другой стороны, я лично знаю женатую пару, которая счастлива в браке, и опять же встаёт вопрос: так ли всё потеряно? — Отношения — это преодоление ошибок друг друга вместе. Если есть поддержка и признание, то и препятствия не кажутся такими непреодолимыми.

      Люси думала об этом всю дорогу до дома. Леви говорила о поддержке и понимании, а Мавис — о честности. Неужели поддержка, понимание и честность — три кита, на которых держатся здоровые счастливые отношения? Люси задумалась, переходя дорогу. Во всех её отношениях так или иначе присутствовала симпатия. Она никогда не встречалась с людьми, которые ей были безразличны. И за последние годы только отношения с Локи были основаны на честности, понимании и поддержке, но и этого оказалось недостаточно. Может быть, она не была создана для отношений, и любовь просто не была прописана в её истории? А может, она ещё не нашла нужного человека?       Хотя где-то на периферии сознания она понимала, что нашла. Но потеряла.       Словно вторя голосу в голове, по улицам Нью-Йорка раскатом прокатился грохот грома, и в одночасье крупные капли дождя ливнем упали на город. Люси раздражённо выругалась, прикрыв голову сумочкой, и ускорила шаг.       Манхэттен — огромный живой организм со своими правилами и порядками. Следуй им, и твоя жизнь будет представлять кадры из «Секса в большом городе». Люси была ребёнком Манхэттена. Она выросла на Верхнем Ист-Сайде в квартире с двумя уровнями, окнами, выходящими на Эмпайер Стейт Билдинг и двумя горничными, которые часто угощали её вкусной выпечкой. Она знала жестокие правила игры и прекрасно осознавала, что жизнь, царившая в корпоративном мире Нью-Йорка, была безжалостна, и Люси с самого детства жила по правилам, которые устанавливал этот город.       Пробуждение в полшестого утра, чтобы успеть на пробежку по Центральному парку под громкую музыку в наушниках; заготовленная с вечера одежда и пара дежурных фраз, которые должны прозвучать в разговоре с коллегами; кредитки, разложенные по разным карманам, и пара баксов наличкой для таксиста и мелочь, предназначавшаяся для кофе. Истинный нью-йоркец должен забежать перед работой в кофейню за горячим напитком и лёгким перекусом в виде упакованных в бумажный пакет бубликов, круассанов или любой другой выпечки. Нью-Йорк не признавал слабость и вежливость, и нагло влезть в чужое такси было в порядке вещей, а носить шарфик от «Prada» и сумочку от Луи Витона — визитной карточкой, говорившей о тебе достаточно, чтобы человек понял, к какому именно классу ты принадлежишь.       А ещё было одно простое правило, которое каждый житель Нью-Йорка должен был зарубить себе на носу: всегда, при любых обстоятельствах носить с собой газовый баллончик, карту Лас-Вегаса и зонтик. И Люси пренебрегла последним правилом, поплатившись за это испорченной причёской, промокшим пальто и, наверняка, катастрофическим макияжем.       Люси ворвалась в холл дома, мокрая и злая, кивнула Мередит, которая, спокойно орудуя спицами, смотрела какой-то сериал, и решительно вошла в лифт, сыплясь проклятиями в сторону дождя, начальника, который её задержал, и грёбанного зонтика, который она забыла в прихожей.       Последние пару недель Люси казалось, что удача послала её на все четыре стороны, и если до этого у неё была какая-то непонятная тёмно-серая полоса, то сейчас она сменилась чернотой Vantablack*.       Человек может долго копить в себе переживания. Капля за каплей, стискивая зубы, держать идеальную маску на лице. И какой-то незначительный пустяк может оказаться последней каплей в чаше терпения.       Последней каплей Люси стал внезапный ливень.       Облокотившись о зеркальную стену лифта, смотря за закрывающимися дверцами, Люси со всей силы ударила по стене, позволив себе разрыдаться. Сильно, навзрыд, до боли впиваясь ногтями в ладони и чувствуя подступавший к горлу ком. Казалось, все те слёзы, которые она копила годами, вырвались наружу, и ей, наконец, хотелось освободиться.       Неожиданно в тонкую расщелину почти закрывшегося лифта втиснулся носок кожаных мокасин, и в следующее мгновение внутрь ворвался мокрый до нитки парень, который пробормотал извинения, проклиная дождь, и нажал на кнопку нужного ему этажа. Стоя у противоположной стены лифта, чувствуя резко прекратившиеся рыдания, с мокрыми от слёз щеками и покрасневшими глазами, абсолютно мокрая и только что испытавшая сильнейший эмоциональный взрыв, Люси ошарашенно смотрела на мокрую розовую макушку Нацу, который, кажется, не узнал её. Она впервые увидела его с того дня, когда он захлопнул дверь, и сейчас его внезапное появление именно тогда, когда она меньше всего хотела его видеть, подняло в ней волну гнева. Самого настоящего, подобного раскалённой лаве, он обрушился на неё в один миг, и Люси решительно оттолкнула Нацу, со злостью нажав кнопку экстренной остановки лифта.       — Что вы делае…? — возмущённо начал Нацу, но тут же замолк, когда Люси обернулась, и он понял, кто именно стоял перед ним. Он посмотрел в её глаза, и, казалось, будто тут же отметил каждую деталь: от заплаканных глаз до мокрого пальто. — Люси?       — Да, Люси, — звенящим от злости голосом процедила Хартфилия. Глаза Нацу забегали по кабине лифта, словно ища пути отступления, но Люси не собиралась давать ему даже шанса на побег.       Он вновь посмотрел на неё, и в его взгляде плескалась непривычная для него серьёзность. Тогда Люси поняла, что стоявший перед ней Нацу не был тем весёлым парнем, которого она привыкла видеть. Но кем бы он сейчас ни был, как бы зло не смотрел в ее сторону, Люси не собиралась отступать.       — Выпусти меня, Хартфилия.       Голос его был твёрд, и не было ни намёка на то, что он собирался продолжать разговор.       — Нет, — прошипела она. Её нервы были натянуты до предела, и сейчас было достаточно любого действия извне, чтобы они порвались. — Мы поговорим сейчас. Десять чёртовых дней я ждала, когда ты соизволишь притащить ко мне свою задницу и, наконец, разобраться со всем, как положено взрослым людям. И мне надоело ждать. Такими темпами я скоро облысею от нервного напряжения, так что, дорогой, мы расставим все точки над «i» сейчас, в этом треклятом лифте, а не тогда, когда ты решишь соизволить обратить на меня своё величие, — Люси нервно усмехнулась. — Я не вытерплю ещё шесть лет напряжения!       — Отлично, — процедил Нацу, облокотившись о стену лифта. — Валяй. Говори. Я тебя внимательно слушаю.       Весь вид Нацу, напряжённый и раздражённый, вызвал в Люси нелогичное и неуместное желание обнять его. Это желание поселилось на самых кончиках пальцев, покалывая и зазывая, но она только сжала руки в кулаки, не позволяя желанию вырваться наружу. Только сейчас она обратила внимание на вид Нацу. Под глазами залегли тёмные круги, под курткой была смятая футболка, а лицо казалось исхудавшим и изнурённым. Возможно, не только она переживала все эти десять дней?       Весь запал тут же пропал, и гнев, который так внезапно появился, также внезапно исчез.       — Ну, что ты молчишь? — требовательно спросил Нацу, буравя её пристальным взглядом.       Люси стояла посреди лифта, с мокрыми волосами и капающей с подола пальто водой. Она чувствовала взгляд Нацу и искрящееся между ними напряжение. Она сжимала в руках сумочку, понимая, что…       — Мне нечего сказать, — ошарашенная внезапным открытием, прошептала Люси, с горькой усмешкой понимая, что любые её оправдания ничего не смогут исправить. Во всех её мыслях об этом разговоре начинал говорить всегда Нацу, потому что своим сообщением она сделала первый шаг. Оставалось лишь получить реакцию на него. Но, похоже, Нацу не собирался идти ей навстречу.       Смирившись с этим, она медленно обернулась, готовая уже вновь запустить лифт, когда чужая рука резко её развернула, и Люси с силой впечатали в зеркальные дверцы. Она ошарашенно почувствовала чужой жар и увидела перед собой пылающие гневом глаза.       — Тогда мне есть, что тебе сказать, Хартфилия.       Хватка на её плечах была настолько крепкой, что, казалось, Нацу специально пытался причинить ей боль. А, возможно, он просто не хотел отпускать?       Парень горько усмехнулся, выплевывая ей в лицо каждое слово.       — Эти десять дней я думал. Я думал дома, я думал на работе, я думал даже тогда, когда натягивал разноцветные носки! Я… Чёрт, ты водила меня за нос! Всё это грёбанное время ты молчала. Ходила все эти месяцы рядом, прекрасно всё знала, но молчала! Ты не представляешь, каким я чувствую себя дураком! И мне абсолютно плевать на то, что было шесть лет назад! Возможно, я даже благодарен, что ты оказалась этой богатенькой избалованной девчонкой с Верхнего Ист-Сайда, которой осознание переписки с вшивым бариста из Бруклина с копной бесящих тебя розовых волос заставило дать ему отворот-поворот, втоптав его чувства в грязь. Да! Слышишь меня, «Странная»?! Я тебе так блядски благодарен! Если бы не всё то дерьмо, я, возможно, никогда так и не решился уехать из этой помойки, название которой Нью-Йорк! Я благодарен тебе, что именно твой эгоизм и твоя напыщенная гордость заставили тебя уничтожить меня, ведь благодаря этому, благодаря литрам дешёвой текилы и водки я таки создал что-то стоящее. Пропитанное болью и ненавистью. Этот альбом, он целиком и полностью посвящён той суке, которая разбила меня на мелкие кусочки. Слышишь?! Он посвящён тебе! — Нацу перевёл дух, усилив хватку на её плечах. — Но что было, то было. Я так давно уже тебя простил, что если бы мы встретились и ты бы призналась, кем именно была, я бы, скорее всего, только по-дружески тебя обнял и пригласил как-нибудь на бокал вина. Я бы спокойно выслушал тебя, возможно, мы бы с тобой посмеялись и забыли об этом, как о страшном сне. А потом… кто знает? Но нет, вместо этого ты решила стать мне другом! Чёрт, Люси, чем ты думала?! Тебе хватило наглости вновь прислать мне сообщение. Ты даже не представляешь, как я был уничтожен тогда! За что ты меня так ненавидишь, Хартфилия?! За что?! Я готовил тебе плохой кофе или не уделял должное внимание твоей охуенно какой важной персоне? Твоё эго потребовало за это реванш и решило вновь причинить мне боль? Я терпел тогда, я терпел шесть лет. Я уже забыл о тебе, но ты решила вновь сыграть с потрёпанной игрушкой? Недостаточно весёлая жизнь на Манхэттене, а? А может, ты с самого начала знала, с кем переписываешься, и решила так надо мной подшутить? Так вот, Хартфилия, это не смешно!       Люси резко вырвалась из крепкого захвата Нацу, смерив его гневным взглядом. Места, где он прикасался к ней, пылали, и от всего этого: от его близости, от этого потока грязи и от ошибочных рассуждений — ей хотелось кричать.       — Я не знала, с кем переписывалась! Я, чёрт возьми, никогда даже и не думала причинять тебе боль! — вспыхнула она. — Как ты вообще можешь об этом думать?! Ты стал мне другом, самым близким человеком из всех, кого я знала. Хотя я даже ни разу тебя не видела в лицо. Переписка с тобой была лучшим во всей моей грёбанной жизни, и неужели ты думаешь, что мне было какое-то дело до того, что ты был бариста? Я знала тебя! Человека, который так чертовски сильно любил жизнь, что хотел поделиться ею с другими, и я не знаю, чем я это заслужила, но ты поделился ею со мной! С совершенно незнакомым тебе человеком. Именно благодаря тебе я бросила университет. Именно благодаря тебе я последовала за своей мечтой и начала писать. Именно из-за тебя я купила эту кофейню, желая… чтобы хоть что-то от тебя продолжало присутствовать в моей жизни, — она чувствовала, как к глазам подступали обжигающие слезы, и прекратившаяся недавно истерика готова была вот-вот вновь начаться. Люси крепче сжала в кулаки руки, пытаясь до последнего держать маску. — И как ты мог подумать, что то письмо я написала потому, что считала тебя недостойным себя?       — Тогда почему?       Люси судорожно выдохнула. Все страхи, все переживания и сомнения в одночасье скопились на языке и вырвались, когда она подняла голову и посмотрела в искрящиеся глаза Нацу.       — Потому что я боялась, — выдохнула Люси. Она, наконец, в этом призналась. — Я сидела в баре, когда подошёл Гажил. Он был парнем моей лучшей подруги, и… я его узнала. Он был одним из членов «Саблезубых», которых ты просил сыграть мне песню в Центральном парке, — девушка грустно улыбнулась, ведомая тёплыми воспоминаниями. — И, конечно, я тут же спросила его о тебе. Я попросила у него адрес кофейни, в которой ты работал, чтобы… ну, знаешь, не до конца нарушать условия нашей игры. А потом он назвал адрес «Fairy tail» и твоё имя, — Люси на мгновение замолкла, собираясь с мыслями. Нацу не пытался её перебить, тихо стоя на своём месте, и уже не источал тот сметающий всё на своём пути гнев. «Странная» подняла голову, встретившись взглядом с глазами «Бариста». — Ты спросил, почему? Так вот тебе ответ. Я боялась. Я боялась, что, узнав, кем именно я была, ты возненавидишь меня. У нас с самого начала были не самые лучшие отношения, и во многом из-за меня. И только одна мысль, что «Бариста» оказался парень, которому я на протяжении стольких месяцев грубила и по отношению к которому была такой невыносимой стервой… Я струсила и решила, что лучше уж ты останешься в неведении, и у тебя в голове будет эфемерный образ девушки из телефона, нежели ты встретишься с жестокой реальностью.       Она видела в глазах Нацу удивление, в то время как всё внутри готово было оборваться. Она сдерживала в себе свои страхи на протяжении стольких лет и, наконец избавившись от них, не испытывала облегчения. Лишь пустоту, которая продолжала разъедать её, подобно чёрной дыре.       — Ты действительно думала, что я буду разочарован? — раздался тихий шёпот Нацу, который ножом разрезал повисшую тишину. В его глазах не было усмешки или злости. Только безграничное непонимание.       — А что, хочешь сказать, это было бы не так?       Нацу тяжело вздохнул, устало потерев глаза, после чего внимательно посмотрел на неё, усмехнувшись.       — Да я был бы на седьмом небе от счастья. Перепалки с тобой были лучшим воспоминанием о работе бариста. Я всегда считал тебя хорошим человеком, пусть и… немного стервозным. Но, если бы я узнал, что «Странной» была ты, девушка, заказы которой я помнил наизусть, я бы только исполнил своё обещание и пригласил тебя на чашечку кофе.       Слова тихим шёпотом разнеслись по лифту, оседая в душе «Странной». Она смотрела в лицо парня и видела свою ошибку. Не в этом человеке, по лицу которого стекали дождевые капли, а в той ситуации, в которой они находились. Как бы сложилась их судьба, если бы тогда ей хватило смелости во всём ему признаться? Ждала бы её другая жизнь и, возможно, сейчас она на пару с Леви выбирала бы обои для детской комнаты?       Но она струсила. Она побоялась и сбежала, и сейчас они стояли в пустом лифте, пытаясь восстановить то, что давно было разрушено. Уже сейчас Люси понимала, чем закончится этот разговор. Она видела ответ в глазах Нацу.       — А теперь ты меня ненавидишь, — прошептала Люси, отступая на шаг назад и врезаясь спиной о холодную поверхность стены, и только сейчас она поняла, что дрожит. Промокшая одежда неприятно липла к телу, и сейчас ей хотелось только одного: оказаться дома и, наконец, оставить этот разговор позади.       — Ненавижу? — Нацу горько усмехнулся, проведя рукой по мокрым волосам. — Ненавижу… — он устало облокотился на двери лифта, с болью посмотрев в глаза Люси. Она видела, как он медленно ломался, разрушался, и она не могла ему помочь. Потому что она чувствовала то же самое. Но, что самое ужасное, ни он, ни она не могли этого исправить. Единственным выходом было перетерпеть эту боль и продолжить жить дальше. Нацу смотрел на неё несколько секунд, словно впитывая в себя её образ, чтобы потом пропитанным болью голосом тихо прошептать: — Да я люблю тебя.       И в этот момент для Люси Хартфилии настала её шестая «последняя секунда».       В одно мгновение она почувствовала, словно кто-то ударил её под дых, а она не могла защититься. Все маски, которые она строила годами, рассыпались в одночасье, когда Нацу произнёс эти полные страдания слова.       Сердце пропустило удар. Земля ушла из-под ног, а Люси не знала, что с этим делать.       Он любил её. Он правда любил её. Но… что-то было не так. Глаза, которые смотрели на неё печально и обречённо. Они ведь не должны быть такими, когда кого-то любишь, ведь так?       — Нацу, — тихо выдохнула она, но он только протестующе поднял руку.       — Это ничего не меняет, — прошептал Нацу. — Одной любви в нашем случае недостаточно, и… Мне бы хотелось, правда, хотелось бы попробовать. Но я не могу. Это не в моих силах. Я больше никогда не смогу тебе доверять, а без доверия… ничего нельзя построить.       Люси казалось, будто она видела свой ночной кошмар, и все дальнейшие действия предстали перед ней, как в замедленной съемке. Нацу обернулся, вновь запустив лифт. Дверцы раскрылись, и он вышел, оставив её в одиночестве. А она продолжала стоять там, в лифте, и не могла вымолвить ни слова, смотря невидящим взглядом в пустоту.       Сердце отбивало болезненные ритмы. Капли гулкими ударами падали с подола пальто.       Коридор погрузился в тишину.

I have loved you for many years Я любил тебя столько лет. Maybe I am just not enough Может быть, тебе меня мало? Youʼve made me realize my deepest fear Из-за того, что ты лгала и разлучила нас, By lying and tearing us up. Мой самый глубокий страх стал реальностью.

Арты Немного от меня: З http://vk.com/photo-42331042_376878334 http://vk.com/photo-42331042_377643399 От AlphaN. http://vk.com/photo-42331042_372557589 От Марии Скрябиной. http://vk.com/photo-42331042_372121094 От Тани Овсяновой. http://vk.com/photo-42331042_372199471 От Юлии Айроне. http://vk.com/photo-42331042_376017003 От Насти Тян. http://vk.com/photo-42331042_372917470 От Саши Барышниковой. http://vk.com/photo-42331042_372937371 http://vk.com/photo-42331042_373657763 От Офелии Максимофф. http://vk.com/photo-42331042_373005791 От Юлии Успенской. http://vk.com/photo-42331042_375954875 От 2087. http://vk.com/id269655258? z=photo269655258_376004017%2Fphotos269655258 От Марии Люси-Чайкиной. http://vk.com/photo-42331042_372800266 http://vk.com/photo-42331042_372800308 От Елизаветы Гражданкиной. http://vk.com/photo-42331042_373129652 От Кати Зубко. http://vk.com/photo-42331042_373274789 От Люси Сердаболии. http://vk.com/photo-42331042_373307689 От Алекса Скай. http://cs623721.vk.me/v623721631/3b41d/8gYXQq539Es.jpg Уголок автора Эта глава далась мне чертовски трудно. Не знаю, почему, но мне всегда сложнее писать от лица Люси. Как сказала Оля, скорее всего, я просто привыкла писать от лица Нацу (годы «Пари…» не прошли даром: D). Но ко всему прочему глава была для меня изнурительна и в эмоциональном плане. Что ж, надеюсь, вы получили удовольствие от прочтения. С любовью, ваша Куро ♥