Forbidden glance

POV Руби.       Снова просыпаюсь от криков. Снова слышу их ругани. Как же мне это надоело. И я знаю, что они не разведутся. Эта фраза звучит каждый раз, но никто из них не подает на развод. Это только слова, сказанные в порыве гнева.       Оглядываюсь вокруг и понимаю, что уснула, даже не расстелив постель. Я проговорила с Зейном почти всю ночь. Зейн. Мне нравится этот парень. Мне с ним легко. Надеюсь, я действительно нашла друга. — С кем ты еще успела переспать, пока я был на работе? — кричал отец. — Да со всеми! — слышался крик матери сквозь плач.       Отлично! Снова началось. Сейчас он начнет называть ее шлюхой, и она будет плакать. Как меня все это достало. Как меня от этого тошнит.       Я бы давно ушла отсюда. Но боюсь, да и возможности нет. Боюсь за мать. Ведь когда он выпьет, то может ее ударить. И если сегодня с утра он называет ее шлюхой, безусловно, он пьян. Значит, может быть и рукоприкладство.       Знаю, что мои родители давно на меня забили. И моя мать вообще не имеет ко мне никакого чувства материнства, но я люблю ее. Какой бы она не была. Она моя мама. И мое сердце обливается кровью, когда я слышу по ночам, что она плачет.       Знаю, что отец ее любит. Я это знаю. Я даже могу с уверенностью сказать, что они любят друг друга больше, чем любят меня. Но я их в этом не виню. Ведь сама себя ненавижу. И понятия не имею, за что меня можно полюбить.       Встаю с кровати и подхожу к окну. Открываю занавески, в глаза тут же светит яркое солнце. Значит сегодня хорошая погода. Также было такое же настроение. Единственное, что мне нравится в этом дне, так это то, что придя домой, я снова смогу позвонить Зейну. Он сказал, что будет ждать звонка вечером.       Прохожу в ванную и смотрю на свое отражение в зеркале. Обычная девушка, с обычной внешностью: брюнетка с длинными волосами, которые давно хочу обрезать, но руки не доходят; ореховые глаза, которые иногда отливают зеленым, средний рост. Нечего особенного, обычная американка, живущая в Лондоне.       Включаю кран и настраиваю воду. Потом подставляю руку... Чувствую, что она холодная, поэтому набираю в ладошки и умываю лицо. Это мой способ проснутся. Но все же нужно будет выпить кофе.       Слышу мяуканье рядом, смотрю вниз, где о мои ноги трется кот. — Привет, Барни, ты тоже устал от этого шума? — спрашиваю я.       Ведь крики внизу не утихали. Кот, словно понимая меня, мяукает в ответ. Я улыбаюсь и беру в руки зубную щётку. Быстро почистив зубы, вытираю лицо и, погладив кота, который ждал меня, прохожу обратно в комнату.       Подойдя к шкафу и открыв его, начинаю выбирать одежду. Тут, как всегда, черт ногу сломит. У меня такое чувство, что, убравшись в шкафу (что бывает редко), я ухожу, а пока меня нет, кто –то приходит и переворачивает все с ног на голову. А я слишком ленива, чтобы убирать снова. Для своих двадцати лет я слишком сильно веду себя как подросток. Но я не хочу взрослеть. У меня и в таком возрасте проблем хватает.       Я надеваю свои любимые синие джинсы, в которых была и вчера, березовую легкую блузку и сверху теплую кофту на пуговицах, которые оставляю расстёгнутыми. Одеваюсь и, нанеся немного туши на глаза, чтобы они не казались такими засыпными, я зову Барни с собой на кухню. В эпицентр всех событий. Там словно апокалипсис, и у меня такое чувство, что, если я сейчас зажгу там спичку, она взорвет все к чертям.       Кот послушно следует за мной. Барни уже семь лет. Это уже заслуженный член семьи. Но больше всего его люблю я и любил Джексон. Родители взяли нам его только для того, чтобы хоть как-то отвязаться. Но я полюбила этого кота так сильно, что все свои секреты доверяла ему. Он был моим успокоительным. Им он и остается. Друзей-то у меня не было.       «До вчерашнего дня», — напоминает мне подсознание, и я, улыбнувшись, спускаюсь вниз. — Привет, — говорю я, без эмоций проходя мимо родителей.       Мать хлопочет на кухне, а отец сидит за обеденным столом, на котором стоят виски и лимон.       «Отличный завтрак, пап», - усмехаюсь я про себя. — Доброе утро, доченька, — сказала мама.       Ага. Типа проснулась забота. Она ведет сейчас себя так словно мне десять лет.       «Лучше бы вела себя так, когда мне и было десять, а не двадцать». — Небольно-то оно и доброе, — говорю я, показывая в сторону отца.       Я уже давно не называю папу «папой». Он не заслуживает этого слова. Я говорю ему отец или называю по имени — просто Грэг. Маму я не могу называть по имени, я знаю, что ее сердце разорвется на куски, если я назову ее Люси. — Ты это к чему, мелкая? — спрашивает отец неразборчивым голосом. Его язык — его враг, особенно если пропитан ядом. А его яд — это алкоголь. — В том смысле, Грэг, что ты снова закатил очередной скандал, — говорю я ему. — Я не виноват, что твоя мать шлюха. И как ты разговариваешь со мной? — кричит он, ударяя кулаком по столу.       Я вздрагиваю и закрываю глаза. Отлично, я спровоцировала его. Но и промолчать я не могла. Такая уж у меня сущность. — Успокойся, я уже давно хотела тебе это сказать. Если бы она тебе изменяла, она бы не жила с тобой, — в ответ сказала я.       Я боялась его реакции. Я знаю, что если он не в себе, то от него можно ожидать все что угодно. Он мог и меня ударить. — Ах, ты, дрянь. Я тебя воспитал. А ты так со мной! Ты живешь в моем доме, так что живи по моим правилам и закрой свой рот, — закричал он, швыряя все со стола. — Я уже давно немаленькая, если ты не заметил. Как только будет возможность, я первым делом уйду отсюда, — кричу я, хватаю кота в охапку и, забирая сумку с прихожей, вылетаю из дома.       Бегу что есть силы. Слезы скатываются по щекам, а Барни пытается вырваться, потому что ему неудобно. Но я останавливаюсь только через два квартала. Грудную клетку ломит от боли, я сажусь на асфальт и начинаю реветь еще сильнее. Как я его ненавижу.       Запихиваю Барни в свою сумку, она достаточно большая. Закрываю замок, чтобы он не выпрыгнул и пытаюсь восстановить дыхание.       Мне срочно нужно покурить. Я и так задыхаюсь, и все тело ломит от неожиданной пробежки, но, чтобы успокоится, я должна покурить.       Смотрю вокруг: район нелюдный, машин почти нет. Только парочка припаркованных рядом с тротуаром. Но они здесь давно. Слишком много пыли на них.       Достаю из бокового кармана сумки самокрутку и зажигалку, поджигаю и затягиваюсь. Дым окутывает легкие, словно я подаю на облако, только внутри. Снаружи меня начинает штормить. Как моряков в плаванье. Думаю, если бы я сейчас встала и пошла, то походка была бы такая, словно я иду по волнам. Усмехаюсь своим мыслям и начинаю хихикать, думаю, это уже эффект сигареты.       Я не раз уже приходила на работу накуренная, никто почти не замечал этого. Да никому и не было до меня дела. Так что, после того, как я докурила косяк, я встала с земли и отряхнула джинсы. Понимаю, что не надела куртку, когда выбегала из дома. Слишком быстро я бежала и даже не чувствовала, что меня морозит. Но сейчас холод пронизывает мое тело насквозь. У меня даже такое ощущение, что мои кости тоже холодные, а кровь в венах начинает течь медленнее, как бежит лава из вулкана: медленно и тягуче. Такое чувство у меня внутри.       Беру сумку с котом, которая стала намного тяжелей, и закидываю ее на плечо. Укутываюсь в кофту и, присмотревшись, ищу станцию метро. Посмотрев на часы, понимаю, что опаздываю и лучше ехать на такси.       Приехав на работу, я прошу Сару не сдавать меня с котом, которого оставила в кладовке. Девушка соглашается, говоря при этом что я буду должна ей.       Ну, конечно, в наше время никто нечего не делает просто так. За спасибо. Всем нужна своя выгода. Поэтому я не люблю людей. Я люблю животных и персонажей в книгах.       Считаю, что именно в книгах и живут идеальные люди. Там даже злодеи описаны так, что я считаю их идеальными. Читая Гарри Потера, я в некоторых моментах была на стороне Волан Де Морта. Потому что он так красиво говорил. Идеальный злодей. По моему мнению.       Но, если задумается, этих идеальных людей, персонажей пишут сами люди. Это значит, что они пишут тех, кем бы хотели быть сами. Или, как бы по их мнению должен был выглядеть мир.       Я даже представить не могу, чтобы я написала в своей книге. Мой мир вообще бы не населяли люди. Возможно, единицы, и то, прошедшие четкий отбор.       Встряхиваю головой и осматриваюсь, понимаю, что стою у стеллажа с книгами и думаю о какой-то ерунде. Значит, марихуана еще не выветрилась, и я нахожусь под кайфом. Разворачиваюсь и иду работать.       И спустя пару часов понимаю, что домой сегодня точно не пойду. Друзей у меня нет. А в магазине мне ночевать никто не даст. И я не знаю куда пойти. Вдруг в кармане я чувствую вибрацию и достаю телефон. Это сообщение от Зейна, поспешно открываю его.       «Привет, как у тебя дела?»       И тут мою голову посещает ужасно бредовая и рисковая идея. Но другого выхода у меня нет. Я решаюсь не писать ему сообщение, а позвонить.