Зяблик

… Мулан аккуратно провела тонким пальчиком по изящным изгибам фарфоровой статуэтки, цена которой в их доме называлась с гордостью. Покачав головой, девушка отошла от полки и посмотрела в зеркало. Для своих шестнадцати она была высокой, в хорошем смысле. Бледная кожа ее словно тускло светилась в сумраке комнаты. Пухлые алые губы тоскливо поджаты. Выражение милого личика совершенно не подходит столь юной особе. Но ей все равно. Она выходит замуж. Звучит абсурдно, но это так. Вот уже и белоснежное шелковое кимоно неприятно холодит кожу, а алый поясок, в тон губам, стискивает и без того тонкую талию. Всего пара часов осталась. Мулан не волнуется – кукла, хрупкая игрушка, закаленная в огне, не имеет эмоций, а значит, и любить она не может. Что-то сжалось внутри. Замужество навалилось на девушку, будто камень. Но она ведь обязана блюсти честь семьи. К тому же друзей среди одноклассников у неё никогда не было, а значит, и терять она ничего не будет. Ее супруг – состоятельный военный. Генерал, кажется. Так что Мулан смирилась с тем, что её просто обернут в более роскошную фольгу и выставят в другой, более шикарной комнате на показ другим, более состоятельным, людям… Рука дрожит, и последняя буква выходит какой-то неказистой. Зяблик, закусив губу, продолжает. … На мгновение девушке вспомнилось утро последнего майского воскресенья. Они с матерью покупали её туфельки на свадьбу. Магазин как раз находился на небольшом пятaчке зелени – рядом с детской площадкой. Выйдя на улицу, Мулан тогда зажмурилась, подставляя свои бледные щеки теплым лучам. Ветерок донес какой-то странный звук. Кто-то плакал и звал на помощь. Нахмурив бровки, Мулан направилась в ту сторону. На яркой молодой травке, в окружении сверстников, лежала, захлебываясь в собственной крови, Зяблик. - А, вот ты где, - раздался тогда над ухом скрипучий материнский голос. - Мама, ей нужно помочь! – воскликнула Мулан. - Ты серьезно? Ох, милая не стоит портить грязью твою чудесную кожу, - сказала миссис Фа. – Кстати, красное на белом отлично смотрится, - добавила она, оттаскивая дочь от кровавого месива. Почему-то ей именно это вспомнилось. Ей – утонченной китайской куколке и вдруг стало жутко. На губах проступил солоноватый привкус крови. Её наряд – кровь на белой блузке. Её триумф – чьи-то слезы. А триумф ли? Нет, она не станет об этом думать! Лучше оставаться хрупкой статуэткой, с которой сдувают пылинки. Лучше… - Милая, жених приехал, - позвал полный гордости отец. - Да, пап, иду… Белый шелк заструился по полу, четко выделяя алую полосу кровавого пояска. Зяблик с трудом закрывает тетрадь. Она знает, что в некоторых случаях жизнь – приговор страшнее смерти.