Годы за. Годы после.

В темном помещении нет ни окон, ни дверей. Ни единый лучик солнца не проникает сюда. Я бегу вперед. Ведь должен же быть конец у этого места. Должен! Но ноги мои уже стерты в кровь, и бег превращается в тихий шаг, а затем я и вовсе падаю на колени. Даже мои глаза, глаза вампира, не в силах смотреть сквозь этот непроглядный мрак. Проще всего – остаться лежать, смириться и ожидать помощи. Но бездействие мне не к лицу. Я преодолела столько препятствий и тут вдруг отступлю перед темнотой? Отдышавшись, я встаю. Ноги ноют нещадно, но это пустяки. Я делаю шаг вперед, и вдруг прямо передо мной вспыхивает пламя. Оно столь огромное и яркое, что слепит глаза и обдает жаром кожу. Я закрываю руками лицо, недоумевая: как оно может причинять мне вред? Это же огонь. Сложив руки козырьком, я вглядываюсь, ища его источник, и, увидев его, отказываюсь верить своим глазам. -Алекс! – истошно ору я, бросаясь вперед. Мой муж в самом центре этого дьявольского костра горит! Как он может гореть!? -Алекс, убегай! Алекс, подняв голову, пересекается со мной взглядом, и я вижу, что это не мой Алекс. Как в страшном кошмаре, он делает шаг назад, и его губы шепчут: -Кто ты?.. Писк кардиомонитора резко врывается в мое сознание и вырывает из сна, этого ужасного, мерзкого кошмара. Я лежу, ни жива, ни мертва, затаив дыхание и боюсь даже пошевелиться. Раз пищит кардиомонитор, значит, я в больнице. Или все-такие нет? И – мое сердце пропускает удар – что должна буду делать потом? Отправиться на войну? Резкая волна отвращения и ненависти к Аденауэрам поднимает из самых глубин, но она сама мне почему-то становится отвратительна. Я открываю глаза и поднимаю руку. В тусклом солнечном свете бликует кольцо на пальце и, словно снежная лавина, на меня обрушиваются воспоминания. Все верно. Альбрехт мертв. Война кончилась. А я лежу в гостевой спальне, переоборудованной под больничную палату, потому что Котова Милана столкнула меня, беременную мальчиками-близнецами, с лестницы, и у меня началось кровотечение. После этого следовали мучительные часы схваток и потуг, которые слились в сплошное марево. Что с моими мальчиками? Я не помню, я не помню... -Алекс? – тихо зову я мужа, но потом вспоминаю, что он был у Максимилиана, когда все случилось. Если только я не провалялась без сознания несколько дней, он никак не мог тут очутиться. Нужно ему позвонить, сообщить… Но я так слаба, что даже думать удается с трудом. Рука моя падает поверх одеяла. Впору заплакать. Вдруг с грохотом отворяется дверь. Не могу повернуть в её сторону голову, но родной запах окутывает меня с головой. В поле зрения появляется Алекс. Вижу, как ему не терпится броситься на мое тело, стиснуть его, прощупать каждую косточку, чтобы убедить себя в том, что я жива. Гримаса нетерпения искажает его лицо, но страх навредить мне сильнее. Он легко касается моей щеки и улыбается той улыбкой, которую даже я видела всего пару раз. -Ты заставила всех поволноваться, - шепчет он. Очень приятно, что он так переживал, но есть куда более важный для меня вопрос. -Алекс, мальчики?.. – я не в силах договорить, но и без лишних слов он понимает меня. Найдя в складках одеяла мою ладонь, он стискивает её и припадает к моим губам. Сомневаюсь, что целовать меня сейчас очень приятно. -Кажется, в таких случаях принято говорить: спасибо за сына, - губами чувствую, как его рот растягивается в улыбке. – Или, точнее, за сыновей. Тугая-тугая пружина беспокойства внутри меня резко разжимается, и внезапно силы возвращаются ко мне. Как я могу лежать? Ведь так хочется вскочить и броситься петь и танцевать. Я прямо сейчас должна увидеть моих мальчиков. Алекс давит на мои плечи, заставляя опуститься обратно на кровать, и смеется. -Это от эйфории. Скоро пройдет. -Я не хочу лежать, - ворчу я, пихая его в бок. Алекс вновь смеется и, мигом скинув ботинки, ложится рядом. Я пододвигаюсь, чтобы дать ему место. И хоть я ощущаю его радость, его лицо вдруг становится серьезным, улыбка гаснет. -В чем дело? – положив ладонь на его щеку, спрашиваю я. Он перехватывает ладонь и целует пальцы. -Ты была в коме. Я боялся, что ты не проснешься, - тихо говорит он, почти не разжимая губ. – Это я виноват, - прибавляет чуть погодя. – Я сбежал из собственного дома, боясь новой жизни, в которой на меня свалилось слишком много ответственности. -Ты ни в чем не виноват. Мне нужно было крепче стоять на ногах. Глаза Алекса опасно темнеют, и маска ожесточенности застывает на лице. -Я убью эту девку, - гортанно рычит он и внезапно резко притягивает меня к себе. Закинув мои руки себе за спину, он совершает то, чего желал с самого начала – стискивает меня со всей силы своих рук. В проявлениях своих чувств он так скуп и бесхитростен, что можно сказать, это максимум, на что он сейчас способен. -Не прощу никого, кто хотя бы взглянет косо на тебя или моих ребят. Даже друзей. -Мила не виновата, - говорю я. – Я – первопричина всего. -Но не ты же заставила её толкнуть тебя вниз. -Нет. Но она точно не хотела этого. Мне нужно было крепче стоять на ногах, - повторяю я, и на этот раз иной смысл звучит в этих словах. Из темно-зеленых глаза Алекса делаются совсем черными от сдерживаемой ярости. -Ты… Опять?.. – от негодования он задыхается и не может облечь свои мысли в слова. – Тебе же было велено не вставать с кровати! Вынашивание одного – уже тяжкий труд, а двое маленьких вампиров!.. Учитывая, как близко мы лежим, самый надежный способ его замолчать – поцелуй. Я настойчиво завладеваю его губами. Поначалу, из чистой вредности, Алекс никак не реагирует. Но ему, изможденному тревогой и чувством бессилия, необходимо сбросить с плеч этот тяжкий груз, почувствовать, что кровь все еще бежит по нашим жилам. -Кажется, ты говорил, что мне следует отдыхать, - лукаво говорю я, когда затянувшийся поцелуй становится слишком откровенным для больничной койки. -Говорил, - нехотя соглашается Алекс. Не разжимая объятий, он зарывается носом в изгиб между плечом и шеей и с упоением втягивает запах. Блаженная нега разливается по телу. Настоящая идиллия, если забыть, что я слаба, как моль. И вдруг – я это чувствую, словно сама испытываю, - ком встает в горле Алекса, в груди тяжелеет – так бывает, когда хочешь в чем-то признаться, но духу не хватает. Он набирает полную грудь воздуха… И выдыхает. Не решился. Не в этот раз. -Я люблю тебя. Я замираю, слишком ошеломленная и неуверенная, что мне не послышалось. Алекс мог как угодно выражать свои чувства, но никак не словами. Это его первое признание мне. Никогда ранее он не говорил мне, что любит – ни при расставании, ни при воссоединении, ни даже на свадьбе. Я не придавала этому значения, привыкла к тому, что любовь он доказывает поступками, а не словами. Но теперь, я воистину поняла, что и слова могут принести огромное счастье. -Мне нужно было побыть в коме, чтобы ты сказал это, – шепчу ему на ухо, намеренно щекоча губами мочку. -Однако не советую повторять это, - тихо смеется он в ответ. И верно. Даже без громких речей, я буду уверена в том, что чувства его останутся нерушимы. Даже через тысячи лет, которые мы проведем вместе.