Лариса Викторьевна

Наверное, из общего у нас с сестрой была только фамилия. Мало кто знает, да и никто не узнает уже, наверное (кому я скажу?..), что у неё даже отчество другое. Странное, если по мне. И не нравится жутко – единственная деталь, которая раздражает до чёртиков. Её отца зовут Викторий. Не Виктор, а именно Викторий. Он, кажется, обрусевший француз. А может, это имечко – просто родительский каприз. Я не видел его ни разу, не считая фотографии – мама, Лариса и он где-то на берегу. Лара, собственно говоря, тоже не особо его знала, да и не особо жаловала, если честно. Нам и без всяких отцов хорошо было. Она унаследовала от Виктория поездку на реку в день одиннадцатилетия, здорового кудлатого собаккера с флисовыми ушами, тонкий нос и непривычное отчество. А вот фамилия у нас с Ларисой одна, мамина девичья. Уж не знаю, почему. Видимо, мама не доверяла нашим папам. Права оказалась… Когда мне перевалило за девятнадцать, а Ларе было двадцать два, мы остались одни. И как-то резко стали каждый сам по себе, хотя, казалось бы, наоборот должны стать ближе. Так и жили – в одной квартире, но поодиночке: Иван Фёдорович и Лариса Викторьевна Тихоновы. Через три года она вышла замуж, уже за настоящего француза, корни не подвели. Отгуляла свадьбу и уехала на север Франции, в пасмурный полунемецкий Мец. А Новый Год мы снова праздновали вместе – Ларка развелась, даже не успев как следует научиться грассировать и променяв пригородную квартиру с садом на наш московский коробок в два окна. Следующие два года могли бы быть самыми счастливыми в моей жизни – в тёплой Франции сестра оттаяла от смерти мамы, и всё стало словно в детстве. Мы ржали, как полоумные, ночи напролёт бродили по Москве, выбирая самые сумасшедшие маршруты – по крышам, например. Времени было навалом, что я, что Лариса работали отдалённо – она через Интернет вербовала каких-то там страховщиков, а я через Интернет… Ну, я ещё лет с пятнадцати увлекался хакерскими штуками, так что через Интернет я просто добывал деньги, частенько в обход закона. Но никогда не наглел – чувство меры мне передалось от мамы. А вот Ларин папочка на него не расщедрился… Для неё никогда не существовало слов «хватит» или «не надо». Именно с этого начались наши проблемы. Моё бессилие. Её наркотики. Наверное, я плохой брат. Я ведь мог спохватиться, заметить всё раньше. Я мог наплевать на всякие меры и условности и уже тогда, после первой ломки, ограбить десять, двадцать, тысячу счетов, но отправить её в нормальную клинику. Я мог… А вместо этого ждал её ночи напролёт, искал по арбатским подворотням, приволакивал домой, отпаивал, просил, убеждал… Я трус, потому что в конце концов я сдался и старался только сделать всё, чтобы она постоянно была у меня на глазах. Господи, я сам колол ей дозы… Своими руками укладывал её в гроб! *** «При внутривенном введении наркотиков существует риск инфицирования вирусом герпеса человека 8-го типа (HHV-8, ВГЧ-8), который передается половым путем, с кровью или слюной. Этот вирус повышает риск возникновения многоочаговой злокачественной опухоли — Саркомы Капоши (ангиосаркомы Капоши). Чаще всего болезнь проявляется новообразованиями кожи, но способна затрагивать и слизистые оболочки, и лимфатическую систему, и внутренние органы (прежде всего, легкие и ЖКТ)» Позже, гораздо позже я прочёл это то ли в какой-то медицинской литературе, то ли в одной из клиник, где обследовали и пытались лечить Ларису… Я прекрасно понимаю, что в нашей квартире не могло быть шприцов, инфицированных герпесом. Откуда? Но одно дело – понимать. А другое – круглосуточно, семь дней в неделю, без выходных и праздников жить с мыслью, что… Что, возможно, именно я… Да нет, нет, нет, не было у нас никогда этого дебильного герпеса восьмого типа! Не было! Лариса подцепила его где-нибудь в подвале, в притоне, давным-давно, просто понадобилось время, чтобы всё это переросло в опухоль… Той ноябрьской ночью я проснулся от её скулежа. Я даже не могу подобрать этому другого названия – Лара скулила жалобно, тихо, так, будто у неё не было сил заплакать по-настоящему. Из больницы, куда прикатила нас Скорая, меня вышвырнули в два счёта, велев приходить утром. На крыльце я оглянулся – посмотреть часы посещения – и окаменел: больница называлась «Онкологический центр им. Н.Н.Блохова». Онкологический центр. Утром мне сказали, что у неё рак. *** Как? Как?! Мы же с Ларой ещё в августе в поход ездили… На Тургояк… С компанией, с собаками… Четыре машины, в каждой по псу… И костёр был, и гитара, и палатки даже… И лодка… А потом, в сентябре, фестиваль воздушных шаров в Василькове… Мы ведь с ней в корзину нелегалами залезли и на маршрутке от Киева туда зайцами ехали. Она потом до слёз хохотала, вспоминая, как водитель не хотел трогаться, пока незаплатившие не признаются… И шары, шары, шары – яркие, в голубом-преголубом небе. Как?!! Этого не может быть, не может, просто не может вот так сразу! Люди ведь худеют, тоньшают, тени там под глазами, бессонница… Бывают ведь симптомы! Как рак может взяться из ниоткуда? Нет, нет, нет, нет, нет, пожалуйста! Пожалуйста… пожалуйста… Через полторы недели Ларису отправили домой – умирать. На пороге палаты я молча взял за руку серую тень, да так же молча и довёл до дома. - Ларис… - Отстань. Вот и всё, что мы сказали друг другу в тот первый вечер новой жизни. Теперь вместе с наркотиками я колол ей обезболивающие. Вернее, я колол наркотики в качестве обезболивающего. Морфий. Я не помню, чем мы питались, кто ходил в магазин, что творилось в мире. Безысходный страх, безнадёжный, тяжёлый. «Ноябрьский страх» - так я его прозвал. Он до сих пор каждый год караулит меня под конец осени. Страшно смотреть, как уходит близкий человек. С каждым днём уходит, а ты ничего не можешь сделать. Ничего. И зря наш язык зовут великим и могучим. Слова для таких случаев в нём не предусмотрены. Однажды, слушая сквозь бред (сон пропал, остался только бред), как она плачет, я малодушно подумал: скорее бы. Подумал: я очень устал. Лариса умрёт, а мне ещё придётся дальше жить. Мне ведь ещё силы будут нужны на потом, на «после неё». Когда бред сменился относительной трезвостью, я пришёл в ужас. - Лариса, Ларочка… - приник к ней, целовал в виски, в ладони, сжимал пальцы. – Ларочка… Прости меня… Прости меня… Прости меня!.. - Отстань. «Отстань» с некоторых пор стало её универсальным ответом и барьером к любому сочувствию или попытке помочь. Но на этот раз я не отступил. - Лариса… Ты же Викторьевна. Даже не Викторовна, а Викторьевна! Ты же должна быть победительницей. Ты должна всё победить. Ларочка… Она повернулась ко мне, вздохнула. Глаза у неё всё ещё были влажными. - Конечно, я победительница. Я первой к маме добегу. Вспышкой мелькнуло воспоминание: апрель, солнце, сине-жёлтые лужи, мама около подъезда – и мы. Мчимся наперегонки от школы. Рюкзак бьёт по спине, жарко, джинсы по колено забрызганы грязью... Рядом бежит Лара, локоть к локтю, она выше на полторы головы, и ноги у неё длиннее, и я пыхчу, пытаясь её обогнать… «Нечестно!» «Я первая!» Мама смеётся… - Я помню… - Видишь, я всегда тебя побеждала, - пытается усмехнуться. – И сейчас побежу. Победю. Побежду. Тьфу, ненавижу это слово. А теперь сделай милость, Вань, отстань… Только бульон принеси. Я помчался в кухню. Лариса попросила бульона! Неужели… Аппетит появился? И произнесла столько слов, сколько за последнюю неделю не сказала! Ей лучше! Это же к выздоровлению, правда?.. Я поставил бульон подогреваться на слабый огонь, чтоб не стал очень горячим. Стоял, следил за ним и выращивал внутри что-то, отдалённо пахнущее надеждой. - Эй, долго ты ещё? – донеслось из комнаты почти прежним, «довсегошним» тоном. И я рискнул ответить нашей старой шуткой: - У плитки спрашивай! Я тебе что, на заднице подогреваю? И услышал, как она засмеялась… А на следующий вечер какими-то потяжелевшими, распухшими пальцами я набирал номер бюро ритуальных услуг. *** Вот так. О том, что на самом деле Лариса умерла от рака, не знала даже Рогозина. Подозревала, может быть, но в душу не лезла и довольствовалась моей стандартной легендой. У меня в системнике тайничок есть – тот самый, что Андрей обнаружил, когда у нас морг рванул. Там всегда Ларина фотография лежит. Маленькая, три на четыре. Она мне снится часто, особенно в ноябре и в апреле.