Le Langage de L'amour

POV Шилов Ну *б твою мать, почему это опять со мной происходит?! Каждый хренов раз, когда я вижу эту ненормальную (уворачиваюсь от тумбочки) Прасковью, не могу думать совершенно ни о чём (не увернулся...). А когда она отворачивается, возникает порыв поймать, убить и желательно сожрать какую-нибудь животину. А ещё, как вариант, проломить башку каждому, кто рискнёт на неё взглянуть. Я не специалист, я не разбираюсь во всей этой х**не, да мне особенно и не надо. Достаточно знать, что, когда я смотрю на неё, у меня что-то замирает в груди. Насколько я помню, люди называют это сердцем или как-то так (??? х*й знает). А вот то самое чувство, которое я, кажется, испытываю к ней, вроде бы называется... любовью? Я даже не сразу признал факт того, что я к ней что-то чувствую. В конце концов, я привык считать привязанность и любовь абсолютно ничем и был уверен, что так всегда будет. Вот только у судьбы ни***вое такое чувство юмора. Скоро я размякну, как масло, и сделаюсь, как Прасковья. Которая давно и легко признаёт тот факт, что ей нужен Мефодий. Буслаев. И что она только в нём нашла?.. Рост – х*р поймёшь какой, сосунок по сравнению со мной (я на три минуты старше, а это очень много). Вид, как у клоуна. Взгляд дебила. Волосы, как у девчонки: длинные, разве что давно не мытые. По реакции – полный тормоз. Если бы мне так часто в метро говорили: «Тётенька, подвиньтесь», это давно стало бы их последними словами. А он только отмахивается. Я, конечно, на его месте не церемонился бы. Сразу ножом в живот. Или головой об дверь, если настроение хорошее. Но соль-то в том, что Буслаев такого никогда не сделает! Я давно уверен в том, что ему осталось только крылышки на спину на клей прихерачить, - и в Эдем, ибо эта п**да светлая наверняка уже давно и весьма основательно его пропесочила... а Прасковья всё равно чуть ли не в рот ему смотрит. Чем этот кретин некогда произвёл на неё такое впечатление, мне никогда не понять. Она не говорит, а если бы и могла, то злилась и отрицала бы. Но я-то вижу, что эта влюблённость делает из неё дурочку. Прасковья даже просветлиться пытается! Вчера, скажем, она пыталась кормить бездомных щенков. Оных, правда, не оказалось поблизости, так что кормят теперь не щенков, а случайных жертв, и не Прасковья, а медики в Склифософской больнице... Ну чем, бл*ть, не дура? Смешно, конечно, но у меня нет слов. А ещё как-то так получилось, что последние месяца три я не могу нормально смотреть на Прасковью. Когда она сумрачно сверлит меня взглядом, я сурово бормочу про себя: «Влюбись в меня! Влюбись в меня!» До чего докатился. Впрочем, эта затея – полная х**ня: Прасковья, кажется, не подозревает о моём существовании. Вернее, знает, но не в том *банном смысле этого слова. Она ко мне ничего не чувствует. Впрочем, нет, чувствует, определённо чувствует, что я её дико выбешиваю. И знаете, - эта женщина настолько непредсказуема, что я не удивлюсь, если она уже давным-давно обо всём догадалась. И, что важно, ей насрать, а я тут должен терпеть все свои страдания. Это сердце добавляет столько лишних хлопот, что я жалею о том, что вообще встретил Прасковью. Эта *баная любовь точно сгонит меня в гроб. Именно поэтому я решил, что сегодня последняя капля. Если я страдаю, то пусть и она страдает от того же, а говорят, что страдать от влюблённости взаимно, то это даже хорошо, в какой-то степени. Я оторвался от размышлений и вылез из-под скамьи и подошёл к Прасковье. Та как раз сидела неподалёку, и считала ворон, а Зигя с *ебански радостным выражением на морде довольно метко подстреливал их из автомата Калашникова. Прасковья резко обернулась. Впилась в меня нечитаемым взглядом. Сейчас я ей не мешаю, но и интереса не вызываю. Впрочем, я так и не научился её понимать. Да не смотри ты на меня так! - Знаешь, ты! Я тебя люблю! – удалось прошипеть сквозь зубы. – Пусть твой Меф хоть застрелится, хоть катится к светлым – пусть валит на**й. Но ты его разлюбишь! Потому что вот он я, и ты будешь любить меня! – я даже не знал, что могу так эмоционально выражаться, и она, судя по всему, тоже. Прасковья уставилась на меня с каменным лицом, а в следующую секунду я почувствовал спиной холодную стену общежития. Впрочем, я другого почти и не ждал. Хорошо, что у меня такие крепкие кости. И нервы. - Пшёл ты! - выговаривает Прасковья. Зигя так удивился тому, что мама заговорила, что упустил пару ворон, да и я сам потерял дар речи. Нихера себе, вот это прогресс. Завтра повторим. Может, даже выучит слово «мама». ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ. - Я тебя люблю, - устало выдохнул уже в тысячный раз. Я жалел, что в это ввязался, но я, в конце концов, не могу проиграть Буслаеву эту битву. И, кажется, у меня наметилась первая маленькая победа. Прасковья удивлённо вскинула брови и привстала со скамейки. Взгляд не был ни суровым, ни каменным, просто нечитаемое выражение на её смуглом лице. Она впервые не отбросила меня к стене или чему-нибудь ещё. А ведь в прошлые дни у моей спины было свидание не только со стеной, но и со шкафом, с дверцей автобуса, с оконной сеткой, с песочницей, с асфальтом... и ещё чёрт знает чем, и я мужественно это выдерживал. Оказалось, что победа не такая и маленькая. - И... я... тебя... - с трудом выговорила она и даже улыбнулась. Поздравляю, Шилов, теперь страдать вы будете вместе. Я тоже выдавливаю улыбку и рукой в гипсе дотрагиваюсь до резинового колеса инвалидной коляски.