***
Когда в Глазго отгремели последние рождественские вечеринки, Маргарита наконец переступила порог своей съемной квартиры. Вдыхая спертый воздух, она сбросила куртку и просеменила в комнату. Алекса не было. И она зря обманывала себя. Его не было здесь уже несколько дней. Решение отмечать Рождество порознь было для Марго не то, чтобы началом конца, скорее, это был единственный выход. Нужно было несколько дней для передышки. Они оба устали от ссор. Хотя, нет, не так. Они оба просто устали. Маргарите хотелось спрятать голову в песок, как обычно это делают страусы. Она не обладала достаточной силой, чтобы признаться самой себе в том, чего Алексу не нужно было даже пытаться скрыть. Отношения висели на тоненьком волоске, единственное, что каждый раз спасало от фатальной ошибки - исчезало между ними, как только лучи рассвета касались смятых простыней на их постели. Несколько дней проведенных в родительском доме были сродни обезболивающему средству. Маргарита засиживалась с мамой до поздней ночи за чашкой теплого какао с маленькими зефиринками. Они говорили, говорили, говорили. Глава семейства, всегда немногословный, временами угрюмый, с любопытством рассматривал снимки, сделанные дочерью и одобрительно что-то бурчал, развалившись в любимом кресле. На вопросы об Алексе, которого отец Маргариты не сильно жаловал, она отвечала просто: он будет занят работой все праздники. Брат девушки - Давид, зная любовь сестрёнки к музыке, одарил ее несколькими недурными экземплярами в виде двух альбомов Joy Division на виниле. Алекс звонил только один раз, чтобы поздравить, но Маргарита едва смогла расслышать его речь из-за шума музыки на фоне. Судя по всему, он встречал Рождество вместе с Томсонами и тусовкой Майкла. Маргарита вытащила из чехла Unknown Pleasures и, поставив пластинку в проигрыватель, улыбнулась, услышав приятный шелест, смешивающийся со вступлением любимой Disorder. Опустившись на кровать, девушка закрыла глаза и начала подпевать, вторя Кертису: - I've got the spirit, but lose the feeling...* За окном невидимая рука пробуждала от спячки желтые фонари и рассеивала сумрак зимнего вечера. Маргарите почему-то хотелось просидеть вот так до самого утра, не шевелясь, застыв в своем нелепом отчаянии, подкрепленном мрачными текстами любимой группы. Через несколько часов, входная дверь скрипнула и кто-то, кого, казалось, она уже никогда не узнает и не разглядит в этой густой мгле, сотканной из собственных страхов, зажег свет.***
У весны всегда было гораздо больше грусти. Алекс лениво перебирал струны акустической гитары, искоса поглядывая на Ника МакКарти, который искоса поглядывал на самого Алекса, при этом, делая вид, что совершенно на него не смотрит. Пол возился со своей установкой, пытаясь там что-то наладить. Матерился он в этот момент отчаянно. Алекс посмеивался, улавливая на себе гневные взгляды Томсона. Щелк! Фотовспышка ослепила Капраноса, рассеиваясь в полумраке и освещая улыбающееся лицо Боба. - Не заебало тебя еще в фотографа играть? - Алекс саркастически улыбнулся, откладывая в сторону гитару. - Я всегда думал, что тебе нравятся фотографы. - попытался съехидничать Харди, но ощутив на себе тяжелый взгляд Алекса, перестал хихикать и отошел в сторону, продолжая снимать свои шедевры. - Блять! - Пол поднялся с колен, на которых просидел около часа, подкручивая в барабанной установке нужные болтики, - Боб, иди посмотри, что тут! Может, ты разберешься... - затем, он повернулся к Алексу и продолжил. - Здесь практически нет света, я ни хуя не вижу, чтоб его! Ник рассмеялся, глядя на то, как охваченный гневом Томсон плюется и нервно закуривает. А ведь именно он нашел это здание. Точнее, это были они с Алексом. Они с Алексом... Много времени проводили вместе. Решение создать свою группу, решение играть вчетвером, затем репетиции в квартире Ника, которые выводили из себя его жену - все это пронеслось, как несколько весьма недурных дней. Недовольна шумом и постоянным топотом мужских ног была не только "высокодуховная" сущность Мануэлы, обеспокоенная слишком быстрым исчезновением запасов продуктов из холодильника, в котором уже по-свойски хозяйничал Пол. Соседи также кидали на Ника и его новоиспеченных коллег взгляды полные ненависти. Нарушители общественного порядка, которые сами себя нарекли, как Franz Ferdinand, недолго ждали полицию, поставившую жирную точку в "домашних концертных программах", влепив МакКарти внушительный штраф. После того, как Мануэла закончила плакать и бить посуду, обвиняя мужа в легкомысленном отношении к жизни и прочих смертных грехах, Ник накинул на плечи коричневую кожаную куртку и ушел, хлопнув дверью. Алекс дожидался его в кафе на углу, рассматривая, как по стеклу начинает барабанить мелкий весенний дождь. Последние несколько месяцев были наполнены чередой событий, которые, если и не являлись фатальными, то уж очень сильно изменили самого Капраноса. Он никогда не мог представить, что найдет столько всего в этом невысоком парне из Мюнхена, обладателе самых синих на свете глаз. Что-то было между ними, и это что-то росло с каждым днем. Иногда ему казалось, что если бы он не встретил МакКарти тогда на пьянке у Майкла, не было бы ничего этого. Никаких Franz Ferdinand. Никаких долгих разговоров, обрывков с пробными аккордами или игрой слов, жаждущих превратиться в хит, под который будут пританцовывать и мальчики, и девочки. Ник и сам, скорее всего, так считал. Или Алексу просто хотелось так думать. Но сейчас, когда этот немец с искрящимся взглядом сидел напротив и улыбался, иногда опуская свои длинные ресницы Алекс знал, что все это как-то по-особенному правильно. А потом, они напились и шлялись по городу, посмеиваясь над своими неприятностями, искусственно созданными кучкой узколобых полицейских. Дождь проливался из ночи, наполняя Глазго ароматом молодой листвы. Ник не боялся промокнуть, в отличии от Алекса, который сам себе сегодня казался слишком уж чувствительным. Оказавшись возле старой железной дороги, Ник пустился в путешествие по влажным рельсам, вытянув руки в разные стороны. Он пытался сохранить равновесие и в голос распевал какую-то веселую немецкую песенку. Капранос следовал за ним, прищуриваясь от тусклого сияния нескольких горящих здесь электрических огней. - Разве мы должны быть здесь? - спросил Алекс, прерывая немецкие распевы, вываливающиеся из пьяного рта МакКарти. Ник остановился и ткнул пальцем в какое-то небольшое здание, расположенное вблизи полуразрушенного железнодорожного вокзала. - Что это? - спросил он, пытаясь нащупать в карманах куртки сигареты. Капранос пригляделся. Раньше он бывал здесь, просто, когда гулял, но никогда не обращал внимание на то, что находилось вокруг. - Похоже на какой-то склад... - невнятно произнес Алекс. - Я хочу туда заглянуть. - глаза Ника сверкнули. Сейчас он напоминал озорного мальчишку, ребенка, который требовал игрушку или сладости. - Слушай, я не думаю, что это хор... - Я тоже так не думаю, но это именно то, чего я сейчас хочу... - тихо сказал Ник, поднимая на Алекса глаза. Капранос немного отпрянул и, спрятав руки в карманы пальто, спросил, опуская тень распущенной улыбки на Ника, выражение лица которого внезапно стало печально - задумчивым. Просто пьяным. Просто немного замерзшим. - Чего ты хочешь, Ник? - Я просто хочу пойти туда. - МакКарти махнул рукой в сторону неизвестной постройки, привлекший его внимание и, помолчав добавил. - With you... Это старое складское помещение оказалось заброшенным и никому не нужным, поэтому, как только Алекс оправился от простуды, которую он подхватил после прогулки под дождем, парни решили обосноваться в нем. Майкл помог перевезти установку для Пола, а Эстер в сотрудничестве с Мануэлой, которая, вскоре сменила гнев на милость, занимались уборкой. Через несколько недель парни уже репетировали внутри здания, которое теперь с гордостью носило весьма странное, для отсыревшего склада без единого окна, название - Chateau.***
- Мне не нравится, это надо переделать, свет ложится просто ужасно! - Маргарита, практически кричала в телефонную трубку, одновременно рассматривая кучу фотографий, которыми был завален ее рабочий стол. Закончив разговор, она что-то невнятно прорычала и, откинувшись на стуле, закрыла лицо руками. - Ну и что там случилось? - осторожно спросил Джеймс, проходя мимо с кучей пленок в руках. - Не знаю... - прошептала Маргарита в ответ и хихикнула. - Блять, никогда больше не доверю снимать эту сучку Кэрри этой сучке Жаклин! Джеймс рассмеялся, выронив несколько пленок из рук. - Эй, осторожнее там! - прикрикнула Марго. - В общем, эта блондинистая стерва Кэрри Паркер, она захотела съемку, но меня не было, и ее фотографировала наша дорогая Жаклин, которая уже несколько месяцев здесь работает, но так и не научилась быть гребанным фотографом! - Ты придираешься к ней. - начал было Джеймс, но тут же получил по голове прилетевшим в него маркером и, обиженно потирая коротко стриженный, затылок умолк. - Джеймс, Кэрри Паркер это для нас лучшая реклама, а Жаклин, видимо, хочет, чтобы после того, как эти фото попадут в журнал, у нас пропали все клиенты! - вопила Маргарита, краснея от злости. - Я впахивала с утра до ночи не для того, чтобы всю жизнь фотографировать детишек и их растолстевших мамаш! - Ты слишком агрессивная сегодня. Нужно было самой снимать Паркер, если это именно то, о чем ты всегда мечтала! - выпалил в ответ Джеймс и снова отвернулся к стеллажу с пленками. Маргарита придвинулась ближе к столу и устало вздохнула. - Ты знаешь, я не могла приехать, Алекс был болен и мне не хотелось оставлять его... - Это смешно. Правда смешно, - сухо произнес Джеймс. - Но ему не 5 лет, и он всего лишь был слегка простужен. - Откуда ты знаешь, как сильно он был простужен?! - со злостью прошептала Маргарита, чувствуя, что начинает терять терпение. - Ты сама говорила: "легкая простуда". - Ты что, спишь с Жаклин?! - Маргарита поднялась из-за стола и подошла ближе к Джеймсу, который в этот момент выглядел, скорее, расстроенным, чем злым, - Нет, я серьезно, почему ты на ее стороне?! Ты видел эти фотографии?! - схватив со стола черно-белое фото Кэрри в длинном атласном платье, сердитая девушка ткнула им в лицо Джеймсу и выкрикнула. - Они ОТВРАТИТЕЛЬНЫ! И если ты не замечаешь этого, я советую тебе сходить и промыть глаза! Жаклин стояла на пороге в нескольких метрах от Маргариты и Джеймса, сжимая в руках три пластиковых стаканчика с ароматным кофе. Побледневшая и испуганная девушка настороженно следила за последними минутами разговора своих коллег. - Я принесла всем кофе... - прошептала Жаклин, еле сдерживая выступающие на глазах слезы. Маргарита знала, что сейчас эта хрупкая темноволосая девушка прольет из своих ореховых глаз целый океан, а Джеймс побудет для нее мягкой и уютной салфеткой. Поэтому, она быстро схватила свою сумку и, засунув в нее какие-то документы, направилась к выходу, попутно захватив с собой кофе, который принесла Жаклин. Уже стоя возле входной двери, Маргарита обернулась и сказала: - Жаклин, извини меня. Позвони Кэрри Паркер и скажи ей, что запорола снимки, плевать, что ты ей скажешь, техника подвела или еще что-то там, просто объясни, что снимков больше нет. Это ясно? - Да... - прошептала в ответ Жаклин, опустив голову. - И еще, Джеймс, - обратилась Маргарита к своему напарнику, который впал в какое-то тупое оцепенение. - Прости меня, за этот срыв. Теперь, мы еще долго будем снимать детишек, все, как тебе нравится. Он возразил что-то, но Марго в ответ лишь оставила позади себя звук дверного хлопка. Снаружи ее встретило хмурое апрельское утро, тонущие в нем чахлые машины и пробегающие мимо люди, которые, как всегда, спешили кто куда. Откинув назад волосы, девушка перебросила через плечо сумку и направилась в сторону подземки. Через несколько свистящих станций ее будет ждать Наташа, и эта мысль, пожалуй, единственное, что могло заставить улыбнуться Маргариту сегодня. Устроившись в наполовину пустом вагоне, она принялась изучать сидящих вокруг людей. Ее взгляд почти сразу привлекла забавная парочка, напоминающая усталых рейверов, которые возвращались домой из долгого путешествия по клубам. Голова девушки с ярко-розовыми волосами покоилась на плече у ее спутника, который нежно поглаживал ту по руке, рассматривая покрасневшими глазами сидящих напротив людей точно так же, как Маргарита рассматривала сейчас его самого. Ну откуда Джеймсу было знать, что даже проклятая Кэрри Паркер была не столь важна для нее, как редкие моменты близости с Алексом? Маргарита вздохнула, чувствуя, как заныло сердце. После Рождества Алекс был милым, но, всего неделю. Затем, он начал пропадать. Днями. Ночами. Выстуженными синими вечерами, когда больше всего хотелось его тепла, он не возвращался домой. Извинения, любовь до утра, все по-кругу. Даже от этого для нее он оставил жалкие крохи. Но отпустить его она по-прежнему была не готова. Когда он нашел этот сарай, свой "замок", черт бы побрал все это, Маргарита впервые была счастлива от того, что Алекс заболел. Что он будет с ней, что он будет дома, пусть даже сморкающийся в бумажные носовые платки и обессиленный от высокой температуры. С каждым днем они отдалялись друг от друга. Маргарита ушла в работу с головой, проводя в студии почти все свободное время. Девушке просто больше не хотелось возвращаться домой. Квартира, из которой стирались последние следы присутствия Алекса в ее жизни, теперь казалась просто местом, где можно принять душ и на ходу чего-нибудь перекусить. Это была не вселенная для двоих, которую влюбленные создавали, каждое утро просыпаясь в объятиях друг друга. Когда Алекс мог целый день провозиться у плиты, а Маргарита просто просидеть рядом, задумчиво поглядывая в окно или перелистывая любимую книгу. В те дни у нее было ощущение абсолютного счастья, которое, как известно, не длится вечно. * Я воодушевлен, но теряю сознание - из песни Joy Division - Disorder.