Начало весны

Начало весны. В этот день в Старой Придде неожиданно потеплело. Утро вся семья по случаю воскресного дня провела в часовне. Семилетний Валентин негромко пел псалмы, стоя рядом с матушкой и держа ее за руку. Он любил такие дни, когда все будто притихло перед лицом Создателя, все так кротко и в то же время радостно. А матушка, отец, брат и даже слуги стоят, слушая капеллана, и тихо молятся. Обычно после таких воскресных молитв даже строгий герцог Придд смягчался. А после них был праздничный обед, и можно было поиграть или погулять с Джастином. Уроков обычно у него не было. Но сегодня домашний ментор назначил ему сделать чертеж. Почему-то старшему Придду плохо давалось черчение и каллиграфия. Валентин искренне не понимал, почему. Ведь это совсем не сложно – сидеть по полчаса над одной буковкой или линией. Зато если получится, то так красиво. И сейчас Валентин сам гулял в парке, окружавшем замок. Он любил гулять с братом, или один – но в одиночестве бродить ему не разрешалось. А чинно расхаживать по дорожкам в сопровождении няни – это такая скука. Пользуясь моментом, мальчик выскользнул из дома и побежал прямиком к старому пруду. Всю зиму он катался по льду на ногах. И хотя сначала падал, но потом научился и весьма неплохо держался. Вот и сейчас Валентин решил, дожидаясь Джастина, прокатиться. Он смело вышел на середину пруда. Лед угрожающе затрещал и стал ломаться. Мальчик поспешил вернуться на берег, но под ногами лед треснул, показалась вода. И вскоре он очутился в воде по пояс, хватаясь за крошащиеся под пальцами пластины льда. До дна ему было не достать ногами, и он отчаянно барахтался. Джастин, отложив чертежные принадлежности, встал из-за стола и с наслаждением потянулся. И, накинув теплый плащ, поспешил в сад. Он удивился – еще несколько дней назад было холодно, а сегодня плащ явно мешал. И тут от пруда раздался жалобный вскрик. Через несколько минут Джастин был на берегу. Его младший брат беспомощно барахтался в нескольких бье от берега. О том, чтобы пройти по льду, нечего было и думать – уж если он проломился под легоньким Валентином, то пятнадцатилетнего юношу и вовсе не выдержит. К счастью, на берегу лежили доски, оставшиеся еще с лета – тогда братья строили плот. - Держись, Тино! - Джастин сбросил-таки плащ и на животе пополз по льду, отталкиваясь локтями и коленями, и толкая перед собой доску. Лед угрожающе трещал, но уже оставалось совсем близко. И в тот момент, когда Валентин ухватился за доску, и Джастин его вытащил, лед треснул снова. Теперь уже старший получил ледяное купание. Но он сразу оперся о дно ногами. Быстро вылез из пруда. И, вытащив на берег брата, закутал его в плащ и понес домой. Валентин ничего не говорил, только губы у него посинели от холода, да тело пробирала крупная дрожь. Навстречу уже бежали слуги. С Джастином ничего не случилось. А вот Валентин, несмотря на горячую воду, отвар малины и липы, и растирание, к вечеру закашлял, ослаб. Глаза заблестели лихорадочным нездоровым блеском. Старший брат чувствовал свою вину – ведь, пойди он с младшим, ничего бы не случилось. И когда лед, проморозивший пруд до дна, успел растаять? Ведь потеплело совсем недавно. Валентин прижался горячим лбом к руке брата. - Ох, и раскалился ты, - сказал Джастин, шутливо растрепал каштановые волосы. - Почитай мне, - хрипло попросил Валентин. - А что почитать? Про рог знаменитого Рамунда? Или про призрачных гончих? - Нет, это не хочу. Лучше другое. Вскоре Джастин вернулся из библиотеки. Книга старинных баллад – должно понравиться маленькому любителю сказок. Конечно, такое еще рано семилетнему ребенку, но Валентин уже прочитал все детские книги, и не по одному разу. А так хотелось порадовать брата чем-то новеньким. Джастин уселся в необъятное кресло поудобнее, раскрыл книгу. - Ну, слушай: «Кто – рыцарь ли знатный иль латник простой, В ту бездну прыгнет с вышины? Бросаю мой кубок туда золотой; Кто сыщет во тьме глубины Мой кубок, и с ним возвратится безвредно, Тому он и будет наградой победной». Так царь возгласил, и с высокой скалы, Висевшей над бездной морской, В пучину бездонной зияющей мглы, Он бросил свой кубок златой. Валентин слушал, затаив дыхание. Так интересно – он будто видел все это. Рыцари с сверкающих латах, другие вельможи и простые лучники стоят на вершине скалы. А внизу бушует, ревет море. Огромные волны – как на той картине, что отец привез в замок из столицы и велел повесить в Большом Зале прошлой весной. Там тоже море – и огромные осьминог, что своими щупальцами обхватил корабль и тянет его на морское дно. Там, в балладе нет никаких спрутов, но ведь прыгнуть в волны за кубком – очень страшно. Валентин зябко передергивает плечами – его знобит, голова немного кружится, и болит, в горле как будто песку насыпали. Он лежит, слушая про то, как… …вдруг паж молодой, Смиренно и дерзко вперед Он перевязь снял, и снял пояс он свой, Их молча на землю кладет. И дамы, и рыцари мыслят, безгласны: «Ах! Юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?» Младшему брату кажется, что паж – это и есть Джастин. Ему сейчас пятнадцать, и он – самый смелый. Ведь никто не рискнул нырнуть в бушующее море за царским кубком. А он – пожалуйста, прыгнул с высокой скалы. А как страшно наверное, ему? Ведь море…. Оно такое бурное. Валентин ни разу не бывал у моря. И даже не знает, хочется ему туда или нет. Из чрева пучины бежали валы, Шумя и гремя, в вышину. И волны спирались, и пена кипела, Как будто гроза, наступая, ревела. Что такое гроза – мальчик помнил очень хорошо. Летом они с братом попали под такую грозу – молния ударила в одинокий дуб, стоящий на лесной поляне. А на море гроза, верно, еще страшнее. В камине уютно трещали поленья. Тепло и размеренный ритм баллады усыпляли. Но Валентину было обидно засыпать, когда так интересно. Он тер глаза и вертелся, стараясь не уснуть. И воет, и свищет, и бьет, и кипит, Как влага, мешаясь с огнем, Волна за волною, и к небу летит, Дымящимся пена столбом. Пучина бунтует, пучина клокочет, Не море из моря ль Извергнуться хочет? Но вдруг море успокоилось - начался отлив. И, он, упредя разъяренный прилив, Абвения-Унда призвал. И дрогнули зрители, все возопив, Уж юноша в бездне пропал. И бездна таинственно зев свой сокрыла, Его не спасет никакая уж сила. Валентин видит, как дамы закрывают лица веерами, как ахают все рыцари и лучники, как сам король, отшатнувшись от бездны, горестно воздевает руки к небу. И сквозь сон чувствует чью-то прохладную руку на горячем лбу, слышит взволнованный голос матушки. И уверенный – Джастина. Старший сын успокаивает Ангелику, говорит, что Валентин скоро поправится. А сам мальчуган уже видит, что юный паж плывет в подводном царстве, где и находит кубок, зацепившийся за ветку коралла. Валентин видел такую – ее привез герцогу Придду в подарок соберано Кэналлоа. *** Ночью Джастина будит перепуганная служанка. - Что случилось, Агата? – спросонок спрашивает тот. - Ох, господин, совсем братцу вашему худо, - молоденькая Агата всхлипывает, - в бреду зовет вас. Идите уж к нему, матушка велела. Едва одевшись и сунув ноги в домашние туфли, Джастин вылетает из спальни. А в детской – запах тинктур и меда. Да слышно хриплое дыхание Валентина. Старший брат садится, берет младшего на руки. Даже сквозь длинную ночную рубашку чувствуется жар худенького тела. Мальчик не то спит, не то в забытьи. - Юсти, - зовет он, - не надо, не прыгай в море. Оно погубит тебя, Юсти. - Все хорошо, Тино, я тут, с тобой, - отвечает ему брат. Но Тино его не слышит. Он в бреду говорит, что бездна топит даже корабли, что кубок королевский никому не нужен. И вновь зовет: - Юсти, я не смогу жить без тебя. Матушка смотрит на старшего сына с укором. Да он и сам чувствует свою вину. Не стоило читать эту балладу Валентину – да тем более, когда он так заболел. Вот теперь и мерещится ему в тяжелом ночном кошмаре бурное море, прыгнувший туда старший брат. И бесполезно объяснять. Надо только покачивать младшего на руках и ждать, когда наступит утро. Свет дня унесет ночные кошмары. Но до рассвета еще так далеко. Ангелика Придд садится рядом с Джастином на кровать, гладит растрепавшиеся волосы Валентина. Герцог Придд стоит рядом, потом начинает нервно ходить по детской из угла в угол. Лекарь приносит новое питье. И говорит, что надо растереть ребенка мазью, когда жар спадет. Валентина поят с ложечки, осторожно. Джастин по-прежнему держит его на руках. А матушка напевает колыбельную о маленьком облачке, которое спит в небе. Она пела ее, когда Валентин был совсем крошечным. И под ее напев он перестает бредить, и засыпает на руках Джастина. Тот сидит, не шевелясь, хотя руки и спина затекли в неудобной позе. Но сесть поудобнее – значит, разбудить Тино. Так и застает их утро всех троих – бодрствующими над больным ребенком. Жар понемногу спадает. Лекарь растирает грудь и спину Валентина – тот так измучен, что даже не проснулся. И теперь Джастин осторожно кладет его в согретую постель, а матушка потеплее укрывает одеялом. *** - А ты знаешь веселые сказки? – спросил Валентин брата. - Конечно, знаю, - улыбается тот. После этой ночи прошло два дня. Мальчику уже лучше, хотя по ночам он все еще плохо спит – от сильного кашля. И такая слабость, что весь день приходится лежать. А старший брат, улучив свободную минутку, приходит к нему – ведь одному Тино так скучно. - Расскажи. - Ну, слушай: В прошлое воскресенье рано утречком, часов примерно в шесть вечера, я плыл на всех парусах через горы, когда повстречался вдруг с двумя всадниками в карете, сидевшими верхом на одном муле, и спросил их, не знают ли они точно, на какой час назначена свадьба мэтра Фэннехорда, которого отпевали вчера в нашей церкви. Они ответили, что точно не знают, лучше мне спросить у бабушкиного дедушки. — А где мне найти его? — спросил я. — Проще простого, — ответили они. — Он живет в кирпичном доме из цельных бревен, который стоит сам по себе среди шестидесяти точно таких же. — И в самом деле, проще простого, — сказал я. — Проще не бывает, — сказали они. И я пошел. Бабушкин дедушка был великаном, но не просто великаном, а великаном из бутылки. Чуть что, и он лез в бутылку. Когда я пришел, он, наверное, только что выскочил из бутылки. — Как поживаешь? — спросил он меня. — Спасибо, очень хорошо, — ответил я. — Хочешь со мной позавтракать? — С великим удовольствием, — ответил я. Он угостил меня ломтиком пива и кружкой холодной телятины, а собака сидела под столом и подбирала осколки. — Брысь! — сказал я ей. — За что? — сказал великан. — Она вчера поймала мне на ужин зайца. Если не веришь, пойдем, я тебе покажу. И он повел меня в сад. В одном конце сада сидела в гнезде лиса, высиживала орлиные яйца. Посреди сада росла железная яблоня, усыпанная спелыми грушами. А в другом конце в корзине сидел живой заяц, которого великан съел вчера за ужином. Мимо пробежал олень, и я вдруг вспомнил, что в кармане у меня лежит лук. Я зарядил его порохом и пустил стрелу. Вверх взвилась стая перепелок. Говорят, я убил восемнадцать штук, но я точно знаю, что тридцать шесть, не считая копченого лосося, который пролетал в это время над мостом. И я приготовил из него лучший яблочный пирог, какой вам только доводилось пробовать. Приходите, я угощу вас! Тино хохотал, и Джастин опять перепугался, что рассказал что-то не то. Потому что брат сильно закашлялся. Но потом, когда приступ прошел, то Тино сказал. - А я тоже хочу яблочный пирог. Сидевшая в уголке няня промокнула уголком платка глаза и бросилась звонить в звонок, дабы сказать кухарке испечь пирог для младшенького. И с хитрой улыбкой Валентин спросил брата: - А мэтр Феннерхорд – нас самом деле Хеннерфорд, да? - Ну, конечно, - прыснул Джастин. Его домашний ментор, мэтр Хеннерфорд опять задал несколько сложных задач – и чертеж. Сейчас надо идти заниматься – но Джастин не спешил. Ведь улыбка Тино важнее всех задач и чертежей на свете.