I miss you

      — Пошли в гостиную, буду за роялем обои обдирать.       Конечно, она согласилась. Она вообще редко спорила: по принципу — «внимательно послушай, но делай, как сама знаешь». Вот и сейчас — он подобрался к стене, отгородившись роялем от камеры, а она… села за инструмент. Капельки-звуки резко раскололи тишину, ссыпаясь серебристым дождём в задумавшиеся сумерки.       Он остановил работу. Выбрался из своего закутка. Только бы не зашуметь, не спугнуть ненароком эту робкую мелодию. Разговор чёрных и белых полосок с тонкими пальцами, покрытыми незаживающей корочкой от ловушек. Чёрные и белые клавиши — это, наверное, дни и ночи? Или дни отчаяния, перемешанные с днями надежды?       Волшебные, чарующие звуки. То рассыпаются на мириады осколков, то вновь собираются в неразделимое целое. Значит ли это, что всё можно исправить? Человек по ту сторону объектива роняет голову на стол, зарываясь пальцами в волосы. Зачем так больно? Не надо, перестань… Рука тянется к кнопке отключения звука, но на середине пути бессильно падает. Не останавливайся, девочка, не отнимай от клавиш израненных пальцев. Эта боль очищает, не дает забыть. Что забыть? Наверное, то, что он ещё жив.       Короткая пауза. Джек замирает, впиваясь взглядом в её замершие руки. Неужели конец? Но это лишь затишье перед бурей, притихшую гостиную уже через миг вновь наполняет хрустальный звон. В нём всё: весенняя капель и грустный осенний дождь, пьянящая радость жизни и боль от неё же. Свобода… А свобода ли главное? Может, они все здесь просто для того, чтобы переосмыслить, понять заново самую жизнь? Ведь люди устроены так, что куда-то спешат, торопятся без оглядки, а всё, что им нужно, совсем рядом, стоит только протянуть руку. Не хватает лишь минутки тишины, чтобы это понять. Тишины, наполненной серебром. Музыкой. Диким танцем тонких пальцев на чёрно-белых плитах Судьбы.       На белоснежных клавишах — алые брызги. Свежая рана, она всё-таки открылась. Но бледные руки летают по инструменту всё быстрее, отдельные капли сплелись в единый поток. Живое сердце бьётся в нём, делясь своим светом со всеми, кто рядом, со всеми, кто его слышит. Не замолкай, пожалуйста… Видимо, не такая уж большая пропасть разделяет этих двух мужчин, если мостик через неё могут протянуть две хрупкие девичьи руки и восемь десятков клавиш старого инструмента.       Последний взрыв — и музыка становится более спокойной. Кульминация прошла, это спад. Всё больше и больше паузы между аккордами. Тише и тише звуки. Вот замер, затерялся где-то в глубине комнаты последний отзвук. Но она всё ещё сидит за роялем, уронив голову на грудь, словно растратила на этот порыв все свои силы. Тишина неумолимо вступает в свои права.

***

      Инженер Файрвуд встал, прошёлся по комнате, заложив руки за голову. Сколько лет прошло — десять, двадцать? Он уже совсем не помнит её — кажется, светловолосая, с зелёными глазами. Или шатенка? Годы украли из памяти лицо и фигуру, но он никогда не забудет ни этой музыки, ни рук, легко порхавших по старому роялю.       А на другом конце земного шара точно так же ходит по комнате директор кукольного театра. Только что закончилась трансляция с фестиваля инструментальной музыки, на котором какое-то юное дарование исполняло ту самую композицию, ту «Мелодию слёз». Красиво, но не так. Бывший Кукловод прикрыл глаза ладонью, вспоминая памятный вечер. Её больше нет, и никто не сыграет так проникновенно, будоража самые потаённые душевные струны.       В Америке и Великобритании, в разных полушариях Земли два совершенно разных человека выдохнули в пустоту одни и те же слова: I miss you…